Москвич-408

Поделись знанием:
(перенаправлено с «М-408»)
Перейти к: навигация, поиск
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
Москвич-408
Общие данные
Производитель: МЗМА—АЗЛК
Иж
Годы пр-ва: 19641975
Сборка: МЗМА / АЗЛК (Москва, СССР)
ИжАЗ (Ижевск, СССР)
Scaldia (Брюссель, Бельгия)
Балкан (Ловеч, НРБ)
Класс: малый II группы
Иные обозначения: Moskvitch Elite
Scaldia 1400
Дизайн
Тип(ы) кузова: 4‑дв. седан (5‑мест.)
Компоновка: переднемоторная, заднеприводная
Колёсная формула: 4 × 2
Двигатели
МЗМА-408, карбюраторный, четырёхтактный, верхнеклапанный, l4, объём 1360 см³, мощность 50 л.с. при 4750 об./мин.
экспортный вариант: 60,5 л.с. (SAE)
Трансмиссия
4-ступ МКПП, с синхронизаторами на II, III и IV передачах
Характеристики
Массово-габаритные
Длина: 4090 мм
Ширина: 1550 мм
Высота: 1480 мм
Клиренс: 178 мм
Колёсная база: 2400 мм
Масса: 900 кг (сухая);
990 кг (снаряжённая);
1330 кг (полная, с нагрузкой 4 человека)
Динамические
Разгон до 100 км/ч: 29 с
Макс. скорость: 120 км/ ч (по данным производителя)
129 км/ ч (измерения The Motor)
На рынке
Предшественник
Предшественник
Преемник
Преемник
Связанные: Москвич-426, Москвич-412
Похожие модели: Opel Kadett A
Ford Cortina Mk I
Datsun Bluebird
Сегмент: B-сегмент
Другое
Расход топлива: 6,5 л/ 100 км в городе
Объём бака: 46 л
Дизайнер: Б. С. Иванов
Москвич-408Москвич-408

«Москви́ч-408» — советский заднеприводный автомобиль II группы малого класса с кузовом типа «четырёхдверный седан». Существовали связанные модели с кузовами «пятидверный универсал» — «Москвич-426», и фургон — «Москвич-433», а также многочисленные модификации.

Выпускался в Москве на заводе МЗМА (позднее АЗЛК) с августа-сентября 1964 года по декабрь 1975 года. С 1964 по 1967 год он был основной моделью завода, после чего его сменил в этой роли «Москвич-412», хотя и после этого они ещё долго выпускались параллельно. Также он выпускался в Ижевске с 1966 по 1967 год, там было собрано лишь около 4000 автомобилей этой модели, после чего Ижевский завод, в отличие от МЗМА-АЗЛК, полностью перешёл на выпуск модернизированной модели «Москвич-412».

«Москвич-408» — родоначальник третьего поколения автомобилей «Москвич». Существовала также «переходная» модель от второго поколения к третьему — «Москвич-403», которая сочетала кузов и двигатель предыдущего поколения с основными техническими элементами будущей модели «408», она выпускалась с 1962 по 1965 год, с какого-то момента параллельно с М-408.

Сохранив основные габаритные размеры практически аналогичными своим предшественникам, автомобиль получил более длинную колёсную базу и полностью новый, более низкий и элегантный кузов современной формы, с более просторным и комфортабельным салоном, отличной обзорностью с места водителя и более рациональным расположением пассажиров, а также 13" обода колёс, намного лучше вписывающиеся в представление о дизайне европейской малолитражки начала шестидесятых годов. Стал немного мощнее двигатель, за счёт чего несколько улучшились динамические качества, заметно улучшились ходовые качества — устойчивость и управляемость. Тормозная динамика по сравнению с последними моделями предыдущего поколения осталась примерно на том же уровне, однако надёжность работы тормозной системы была повышена, а объём работ по техническому обслуживанию — сокращён за счёт «самоподвода» колёсных тормозных цилиндров.

«408-й» отличался стильным и современным по меркам середины шестидесятых годов дизайном, имел достаточно высокие уровни комфорта и комплектации для своего времени и класса. Однако автомобиль сохранял устаревший и уже недостаточно мощный нижневальный двигатель, унаследованный от предыдущих моделей «Москвичей», а также коробку передач с не синхронизированной первой скоростью.

До конца шестидесятых годов он пользовался хорошим спросом за границей, и более половины выпуска было экспортировано, в том числе — в развитые капиталистические страны, в частности, в 1965 году — около 45 % выпуска, в 1967 — около 51 %, в 1969 — около 64 % (последнее — с учетом модели «412»).

В Скандинавии этот автомобиль продавался как Moskvich Carat[1], во Франции — как Moskvitch Elite 1360, в Англии (выпускалась специальная праворульная версия) — как Moskvich 408, в Германии — как Moskwitsch, в Финляндии — как Moskvitsh, Elite (двухфарный) и Elite de Luxe (четырёхфарный)[2].

В Болгарии автомобиль собирался из советских машинокомплектов под обозначением Рила 1400. В Бельгии сборка осуществлялась фирмой Scaldia-Volga, продававшей автомобили во многих странах Западной Европы, причём иногда под собственной маркой — как Scaldia 408, Scaldia 1360, Scaldia 1400 или Scaldia Elita, причём часть автомобилей бельгийской сборки комплектовалась европейскими дизельными двигателями.

До 1969 года «Москвичи» моделей «408» и «412» сохраняли кузов образца 1964 года — с круглыми фарами и вертикальными задними фонарями. С 1967 года он претерпел некоторые конструктивные изменения, так как на часть автомобилей стали устанавливать двигатель модели «412», но сохранил внешнее оформление.

В 1969 году и на М-408, и на М-412 появился кузов нового образца, с прямоугольными фарами производства ГДР, горизонтальными задними фонарями с отдельными треугольными указателями поворотов и улучшенной пассивной безопасностью, после чего в обозначения обеих моделей были добавлены литеры «ИЭ», обозначающие соответствие европейским нормам пассивной безопасности («И») и потенциальную возможность экспортирования («Э»).

«Москвич-408» был первым советским автомобилем, подвергнутым краш-тесту[3].





История создания

Разработка новой модели базового седана на МЗМА началась в 1959 году (дизайнер — Б. С. Иванов) под условным обозначением «автомобиль 1963 года» — по планируемому времени запуска в производство.

На раннем этапе дизайнерами использовалась любопытная техника: пластилиновый макет выполнялся непосредственно на поверхности кузова «живого» серийного «Москвича-407». Впоследствии перешли уже к строительству обычных полноразмерных макетов.

Существовало не менее трёх вариантов внешнего вида и множество различных поисковых эскизных набросков. Одновременно с базовым седаном велась разработка вариантов с кузовами «универсал», «фургон», «купе» и «кабриолет». Первые прототипы имели «двухэтажное», как у предыдущей модели, оформление передка и 15-дюймовые обода колёс. Впоследствии по соображениям улучшения внешнего вида автомобиля размерность колёс была снижена до 13", а фары разместились на одном уровне с решёткой радиатора, как на более современных моделях западных фирм.

В 1961—1963 годах было построено несколько серий автомобилей-прототипов с различными вариантами оформления (им были присвоены условные индексы начиная с 63С2 — «вторая серия прототипов автомобиля 1963 года»), были проведены их испытания. Впоследствии было построено ещё четыре прототипа с индексом 63С12, уже предсерийных и по внешности весьма близких к будущему серийному автомобилю. Всего на экспериментальном производстве при МЗМА было собрано 25 опытных автомобилей и, в дополнение к ним, 15 носителей агрегатов с серийными кузовами, предназначенных для испытания отдельных вновь создаваемых узлов и агрегатов. Общий пробег всех опытных образцов в ходе испытаний достиг 150 млн км.

Для МЗМА была характерна политика плавной модернизации и постепенного внедрения новых узлов и агрегатов через «переходные» модели, без радикальной перестройки производства, что соответствовало более скромным возможностям завода по сравнению, например, с Горьковским заводом, который в те годы мог себе позволить создавать автомобили «с нуля», с минимальным заимствованием агрегатов и технических решений у предыдущего поколения («Волга» ГАЗ-24 относительно ГАЗ-21, «Чайка» ГАЗ-13 относительно ЗИМа, ГАЗ-53 относительно ГАЗ-51). Поэтому новая модель сохраняла и широкую унификацию с предшествовавшим ей семейством «Москвич-402» — «407» — «403». Так, верхнеклапанный двигатель (за вычетом системы питания, в которой появился двухкамерный карбюратор), четырёхступенчатая коробка передач (за исключением механизма переключения), задний мост и карданная передача представляли собой обновлённые варианты агрегатов, использовавшихся ещё на «407-м» «Москвиче».

Освоение автомобиля проходило в три этапа. На первом этапе были освоены в массовом производстве основные агрегаты шасси: передняя подвеска с двумя шаровыми шарнирами с каждой стороны (у М-402 и М-407 подвеска имела с каждой стороны один шаровой шарнир и один цилиндрический палец), тормоза с автоматической регулировкой зазора («самоподводящиеся»), рулевое управление с новой рулевой колонкой и привод коробки передач (как и у М-407 от подрулевого рычага, но с трубчатым валом привода, концентричным рулевому, а не соосным) — которые временно устанавливались на пошедшую в серию в 1963 году «переходную» модель «Москвич-403», ещё имевшую старый («425-й») кузов образца 1956 года. На втором этапе был освоен модернизированный двигатель (также через «переходный» модели «407Д1»), а на третьем — оригинальный «408-й» кузов.

Первые серийные экземпляры «Москвича-408» в полной комплектации сошли с конвейера 1 августа 1964 года, а в 1966 году уже был выпущен стотысячный автомобиль этой модели (он был экспортной модификации «408Э» с улучшенным внешним оформлением).

Производство и модернизации

Вплоть до конца 1960-х годов автомобиль выпускался без существенных модернизаций, изменения в конструкции в основном сводились к устранению «детских болезней» и подтягиванию автомобиля к новым стандартам безопасности — так, в 1966 году «408-й» получил мягкую травмобезопасную накладку на панель приборов, а в 1967 — появились жёлтые секции поворотников в задних фонарях, улучшившие заметность сигнала поворота.

После появления в 1967 году модели «Москвич-412» модернизация «Москвича-408» в основном сводилась к унификации с этой более новой и совершенной моделью, модернизация которой, как базовой для завода и составлявшей основу экспортной программы, велась в первую очередь.

Изначально «Москвич-408» и «412» выпускались в разных вариантах «408-го» кузова — на модели «Москвич-412» он был несколько видоизменён для обеспечения возможности установки нового 1,5-литрового 75-сильного двигателя. После 17 октября 1967 года, начиная с кузова № 199 706, обе модели стали собирать в так называемом «унифицированном» кузове, приспособленном для установки обоих вариантов силового агрегата без каких либо переделок. Внешних отличий ранний «408-й», не унифицированный «412-й» и унифицированный кузова не имели.

С декабря 1969 года и «Москвич-408», и «Москвич-412» стали собираться в модернизированном кузове с изменённым внешним оформлением передка — прямоугольные фары, новые подфарники и решётка радиатора — и задка — прямоугольные задние фонари с треугольными указателями поворота — также унифицированном на обеих моделях. Обозначения при этом были изменены с «408» и «412» на «408ИЭ» и «412ИЭ». Буквы «ИЭ» изначально обозначали соответствие модернизированного автомобиля европейским требованиям к безопасности.

Следует особо отметить, что «Москвич-408ИЭ» в кузове с новым оформлением оставался вполне самостоятельной моделью. М-408ИЭ и М-412ИЭ выпускались параллельно и были сняты с производства синхронно друг с другом — в момент перехода к выпуску автомобилей модернизированного семейства «Москвич-2140» — «Москвич-2138». Никакой «переходной модели» от «Москвича-408» к «Мосвичу-412» не существовало, иногда встречающееся обозначение М-408ИЭ в кузове образца 1969 года как некоего «переходного» варианта ни на чём не основано. Собственно, никакого «перехода» и не было: внедрение в производство «412-й» модели имело характер расширения модельного ряда завода, а не смены одной модели другой.

В дальнейшем заметные изменения в конструкцию «М-408» были внесены на протяжении 1971 года, когда появилась новая панель приборов, полностью закрытая пластиковой мягкой накладкой, и в мае (или июле) 1973 года, когда автомобиль получил новый механизм переключения передач с напольным рычагом и короткой подпольной кулисой.

Остальные модернизации не оказали столь существенного влияния на внешний вид и потребительские свойства автомобиля.

«Москвич-408ИЭ» был заменен моделью «Москвич-2138» в 1976 году. По сути он представлял собой вариант всё того же «М-408» с модернизациями, аналогичным полученным базовой моделью М-2140 относительно М-412. Переход к модели 2138 осуществлялся постепенно: в декабре 1975 года автомобили получили новое оформление задней части, а в январе 1976 года, незадолго до смены индекса модели, начали выпускаться с новым передом.

Модификации

Базовой модели

  • Москвич-408  — базовый седан (1964—1975)
  • Москвич-408Э  — экспортный седан с двухфарной облицовкой радиатора, отвечающий европейским нормам безопасности
  • Москвич-408И  — экспортный седан с четырёхфарной облицовкой радиатора, отвечающий европейским нормам безопасности
  • Москвич-408ИЭ  — экспортный седан, поздний М-408 в кузове М-412, отвечающий европейским нормам безопасности
  • Москвич-408П  — экспортный седан с правосторонним расположением руля, отвечающий европейским нормам безопасности
  • Москвич-408Ю  — экспортный седан для стран с жарким климатом
  • Москвич-408К  — экспортный машинокомплект для крупноузловой сборки седана
  • Москвич-408М  — седан медслужбы
  • Москвич-408Т  — седан такси
  • Москвич-408Б  — седан с ручным управлением
  • Москвич-408У  — учебный седан с дополнительными педалями и рулём

Кроме того, до 1969 года существовало два варианта оформления передка автомобиля: с двумя круглыми фарами большого диаметра или с четырьмя меньшего. Последний чаще встречался на автомобилях, поставлявшихся на экспорт, но использовался не только на них.

После 1969 года также существовало два варианта оформления передка — с решёткой в мелкую и в крупную клетку, причём второй также чаще встречается на экспортных автомобилях, чем на выпущенных для внутреннего рынка.

Варианты решёток радиатора

На базе 408 с другими кузовами

  • Москвич-426  — базовый универсал (1966—1975)
  • Москвич-426Э  — экспортный универсал со стандартной облицовкой радиатора, соответствующий европейским нормам безопасности
  • Москвич-426И  — экспортный универсал с четырёхфарной облицовкой радиатора, соответствующий европейским нормам безопасности
  • Москвич-426ИЭ  — экспортный универсал, поздний М-426 в модернизированным кузове, соответствующий европейским нормам безопасности
  • Москвич-426П  — экспортный универсал, с правосторонним расположением руля, соответствующий европейским нормам безопасности
  • Москвич-426Ю  — экспортный универсал для стран с жарким климатом
  • Москвич-426К  — экспортный машинокомплект для крупноузловой сборки универсала
  • Москвич-426М  — универсал медслужбы
  • Москвич-426Т  — универсал такси
  • Москвич-433  — фургон (1966—1975)

Автомобиль «Москвич-433» имел цельные задние крылья и красивые гофрированные панели на месте окон. Первые варианты «Москвича-433» имели глухую перегородку с маленьким круглым окошком между кабиной и грузовым отсеком. Позже верхнюю половину перегородки убрали, получился бортик высотой со спинку сидений. Теперь появилась возможность подобраться к поклаже и со стороны кабины. Багажная дверь состояла из двух половин: верхняя поднималась, нижняя откидывалась вниз. Верхняя панель могла иметь стекло от универсала, или же вместо него ставилась гофрированная стальная панель.

Опытные и несерийные модификации

  • Москвич-408 «Турист» — 2-дверный кабриолет со съёмным жёстким верхом (2 экземпляра)
  • Пикап — переделывались на заводе кустарными методами для внутренних нужд.

На этапе разработки «Москвича-408» наряду с кузовами «седан», «универсал» и «фургон» предусматривалось освоение в малосерийном производстве (с планом порядка 150 автомобилей в год) варианта с открытым «спортивно-туристическим» кузовом (он же — «гранд-туризм») и съёмной жёсткой крышей, впоследствии получившего обозначение «Турист» и похожего по концепции на европейские спортивные малолитражки на базе серийных моделей, вроде Triumph Herald 1200 Convertible или Opel Kadett Coupé.

Основным полем деятельности для будущего автомобиля виделся автомобильный спорт, где он должен был стать альтернативой очень популярным в СССР на рубеже 50-х — 60-х годов самодельным гоночным автомобилям на серийных шасси с облегченными открытыми кузовами, использовавшимся в том числе и заводской командой МЗМА — малосерийный выпуск кабриолета позволил бы дать спортивным организациям готовый заводской вариант гоночного автомобиля, с минимальными переделками пригодного для участия в соревнованиях.

Также вполне справедливо считалось, что автомобиль такого типа найдёт спрос на экспортных рынках (а в ещё большей степени — как и любая спортивная модель будет создавать «гало-эффект» вокруг марки, привлекая публику в автосалоны дилеров). Кроме того, предполагалась и его продажа в «индивидуальное пользование» граждан, а в особенности — использование в получившей в те годы большое развитие службе автопроката, в первую очередь в южных республиках Союза, на курортах.

Для него предполагалось разработать и освоить в производстве 1,5-литровый двигатель повышенной (65 л.с.) мощности — будущий «412-й» мотор.

Непосредственно к проектированию «Туриста» приступили после апреля 1963 года, когда были завершены работы по модификациям «универсал» и «фургон», причём с использованием некоторых наработок по последнему. Из-за финансовых и технологических ограничений открытый кузов был очень широко унифицирован с серийными — так, на первом прототипе (чёрного цвета) наружные панели дверей использовались от седана (без удлинения), а задние крылья в серии должны были быть общими с фургоном (на самом прототипе они сваривались из наружных панелей задних дверей, задних крыльев и закатов колёсных арок седана). Полностью оригинальными из внешних кузовных панелей были только рамка лобового стекла и съёмная крыша-колпак, выполненная из стеклопластика по типу Renault Floride. Второй прототип (синий) имел алюминиевые двери, задние крылья, крышки капота и багажника.

Так как силовая структура кузова была существенно ослаблена после удаления крыши, было применено усиление днища: появились закрытый на части своей длины трансмиссионный тоннель, пороги увеличенного сечения и увязывающий их с трансмиссионным тоннелем Х-образный усилитель днища.

Двигатели на прототипах 1963 года стояли обычные, будущей модели М-408, однако на них регулярно проводились испытания вновь разрабатываемых узлов топливной аппаратуры — бензонасосов, карбюраторов различных типов, и так далее. Существуют даже упоминания о том, что на один из них была установлена система впрыска топлива разработки ЦНИИТА, однако если это и имело место, то намного позднее, ближе к концу 60-х годов, так как работы над впрысковыми двигателями для «Москвича» начались не ранее этого срока. Учитывая, что и до этого «Туристы» широко использовались для отработки различных компонентов топливной системы, использование одного из них в испытаниях системы впрыска не должно удивлять.

Между тем, освоение нового «Москвича» в производстве происходило не вполне гладко: конвейер удалось запустить только во второй половине 1964 года, а в полной мере производство седана М-408 было развёрнуто лишь в 1965. Освоение универсала и фургона и вовсе растянулось до 1966-67 годов. В то же время перед Отделом главного конструктора встали иные задачи, оттеснившие работы по модели «гранд-туризм» на второй план — создание дублирующего комплекта производственной документации и оснастки для завода в Ижевске, освоение принципиально нового «412-го» мотора с последующей передачей его производства на Уфимский завод авиамоторов, текущая модернизация базовой модели и работы над перспективными моделями более высокого класса серии «3-5». К тому же принятый в середине 60-х новый регламент допускал к участию в спортивных соревнованиях автомобили со стандартным кузовом «седан», так что актуальность специального спортивного автомобиля с открытым кузовом по сути исчезла.

Последний шанс спортивный вариант «Москвича» мог бы получить благодаря интересу иностранных дилеров — занимавшаяся продажей советских автомобилей в странах Бенилюкса фирма Scaldia-Volga проявляла к этой модификации немалый интерес, причём с её стороны было сделано предложение временно, до освоения «412-го» силового агрегата, комплектовать «Туристы» иностранным двигателем от автомобиля Ford Cortina. Однако на заводе с полным на то основанием ответили на данный запрос, что имеющиеся прототипы автомобиля были собраны без составления необходимой производственной документации, по сути в полукустарных условиях, и налаживание даже малосерийного его производства потребовало бы такого объёма работ, который завод при текущей загруженности не смог бы себе позволить.

Опытные экземпляры «Туриста» широко использовались в качестве носителей разрабатывавшихся на МЗМА перспективных агрегатов — вариантов «412-го» двигателя, новых коробок передач и других узлов. До настоящего времени они не сохранились.

Существует информация о ещё трёх собранных на МЗМА экземплярах «Туриста» — до общего числа пять. Однако в других источниках эти сведения рассматриваются как легенда, возникшая в результате того, что имевшиеся на заводе два опытных образца в процессе эксплуатации многократно ремонтировались и неоднократно перекрашивались, в результате чего могли восприниматься сотрудниками завода, не задействованными непосредственно в работах по этому направлению, как разные машины. За «Туристы» могли приниматься и развозные пикапы, переделывавшиеся из бракованных кузовов седанов и использовавшихся для внутризаводских нужд.

Интересно, что на самом раннем этапе наряду с открытым «Туристом» прорабатывалась и концепция «туристического» трёхдверного универсала. Однако практической реализации её не последовало.[4]

Ижевские «Москвичи»

С 12 декабря 1966 года автомобиль «Москвич-408» выпускался на вновь построенном автозаводе в Ижевске. Обозначение модели при этом было сохранено, а сами автомобили несли как эмблему «Иж» на решётке радиатора (так называемый «Сатурн») — бывшую их единственным отличием от машин московского выпуска — так и надпись «Москвич» на крышке багажника. Нумерация кузовов и шасси у автомобилей ижевского выпуска пошла с нуля, а двигателей, поставлявшихся с МЗМА — продолжена. В Ижевске «408-ю» модель собирали всего около года, и уже в 1967, выпустив в общей сложности 4 196 экземпляров, перешли на более совершенный «Москвич-412» (по другой информации, выпуск М-408 продолжался там и в 1968 году). В дальнейшем ижевские «Москвичи» развивались и модернизировались в целом независимо от московских.

Описание дизайна и конструкции

«Москвич-408» выпускался в вариантах с кузовами «четырёхдверный седан», «пятидверный универсал» и «трёхдверный фургон». На его базе также был разработан спортивный вариант с кузовом «купе-кабриолет» (открытый с отъёмным жёстким верхом), однако в серийном производстве он освоен не был. Не выпускался автомобиль и в кузове «двухдверный седан», в то время едва ли не основном для европейских моделей этого размерного класса (прототип с таким кузовом был создан на Ижевском заводе под маркой ЗИМА, однако в серию не пошёл).

«Москвич-408» стал родоначальником третьего послевоенного поколения автомобилей «Москвич».

Конструкция автомобиля была достаточно консервативна и проста ввиду ориентации преимущественно на малоквалифицированные обслуживание и ремонт силами самого владельца.

Интерьер

Интерьер был типичным для европейских автомобилей первой половины шестидесятых годов. Плоская панель крыши, более тонкие благодаря использованию плоской боковины кузова двери и малый наклон стёкол позволили ощутимо увеличить полезный объём по сравнению с предыдущим кузовом «Москвичей», однако ширина салона по-прежнему была невелика. В целом, для таких габаритов автомобиля салон «Москвича» был достаточно вместителен, эксперты английского журнала The Motor отмечали, что для своей длины машина неожиданно просторна благодаря «овертикаленной» посадке водителя и пассажиров и относительно высокому кузову. Этот эффект дополнительно визуально усиливался удачным подбором цветов обивки и большой площадью остекления. Последнему автомобиль был обязан и отличной обзорностью, которую также отмечают иностранные эксперты.

В отличие от многих европейских моделей (скажем, того же Fiat 124, то есть и ВАЗ-2101), у «Москвича» ниши передних колёс не вдавались в салон благодаря выносу их оси вперёд, что повышало комфортабельность и позволило удобнее разместить педальный узел, сместив педали сцепления и тормоза влево (у «Жигулей» педальный узел был сильно стеснён по ширине из-за «горба» над передним левым колесом).

Место на заднем диване было несколько ограничено по ширине из-за выдающихся в салон арок задних колёс — с комфортом сзади могли усесться лишь два человека, однако это было характерно для большинства малолитражек того времени. По сравнению с М-407, задний диван стал шире и комфортабельнее за счёт уменьшения арок задних колёс благодаря использованию колёс меньшего размера. Вогнутые спинки передних сидений обеспечивали достаточное пространство для ног задних пассажиров — по замерам, проведённым английским журналом The Motor, даже при полностью отодвинутых назад передних сидениях человек ростом 180 см садился назад «с запасом».

Основными отделочными материалами салона были окрашенный в цвет кузова металл и кожзаменитель (одного или двух цветов). Цветовые решения интерьера были достаточно разнообразны. Экспортные варианты имели более широкую гамму цветовых решений интерьера.

Пластиковые детали были изначально немногочисленны — отделочная полоса на панели приборов, руль, рукоятки, подлокотники. Все они выполнялись из твёрдого пластика, которые при длительной службе склонен к разложению под воздействием окружающей среды. В 1966 году автомобиль получил с целью повышения безопасности мягкие накладки на панель приборов, выполненные из вспененного полиуретана с облицовкой плёнкой поливинилхлорида — данный материал был применён впервые в практике советской автомобильной промышленности — и такие же подлокотники. В феврале 1969 года появились мягкие накладки на стойки кузова, а с 1971 года панель приборов получила цельную мягкую накладку из пластика.

До января 1968 года автомобиль имел переднее сидение диванного типа с раздельными спинками, позднее — раздельные сидения для водителя и пассажира. Спинки обоих вариантов раскладывались в ровное, но сравнительно короткое спальное место. Посадка по стандартам тех лет была достаточно удобной и высокой — значительно выше, чем в позднейших моделях «ВАЗ», но всё же ниже, чем в ГАЗ-21 или предыдущих моделях «Москвича». Эксперты The Motor в 1966 году отмечали достаточно высокий уровень комфортабельности салона «Москвича-408».

Комфортабельность, оборудование и отделка интерьера вполне соответствовали стандартам тех лет для недорогого семейного автомобиля. Кожзамовая отделка была практична, нарядна, долговечна и легко мылась, хотя и была менее комфортной в сравнении с тканевой отделкой предыдущих моделей «Москвичей» — эксперты The Motor отмечают необходимость чехлов на сидения в жаркую погоду.

В качестве недостатков (с позиции шестидесятых годов) можно назвать относительно небольшую ширину салона, отсутствие позволяющих направлять поток воздуха дефлекторов вентиляции (что, по мнению экспертов The Motor, в значительной степени компенсировалось наличием в остеклении передних дверей больших «форточек»), отсутствие версий с отделкой более высокого класса — велюром или кожей (которые имелись у многих европейских одноклассников), кроме того, качество пластика мягких накладок у тех версий, которые их имели, было достаточно низким.

Сравнительно мало внимания, по сравнению с европейскими моделями разработки второй половины шестидесятых годов, было уделено вопросам безопасности — например, рулевая колонка изначально была без возможности телескопирования при ударе, панель приборов и рулевое колесо не имели мягкой обивки, многие детали салона были выступающими и не предусматривали разрушения при приложении определённого усилия.

Однако безопасность была улучшена по мере модернизации автомобиля на протяжении его выпуска — в частности, в конце шестидесятых годов появилась мягкая обивка на панели приборов и стойках кузова, в начале семидесятых — полностью мягкая панель приборов, «безопасная» рулевая колонка и руль с мягкой накладкой на ступице, более безопасные органы управления со скруглёнными краями.

Экстерьер

В отличие от округлых, «лепных» обводов кузова своих предшественников, «Москвич-408» стал первым советским автомобилем, выполненным в европейском стиле первой половины шестидесятых годов, с такими его характерными, заданными работами итальянских кузовщиков рубежа десятилетий, элементами, как «парящая» плоская панель крыши, поддерживаемая тонкими стойками, панорамное остекление большой площади, узкие вертикальные задние фонари с небольшими острыми плавничками по краям от крышки багажника и изящные рамки дверных стёкол с блестящими накладками.

При этом, несмотря на явное следование тенденциям автомобильной моды тех лет, стилистическое решение «Москвича» было вполне самобытным, в частности, можно отметить характерное «москвичёвское» сечение боковины, образованный капотом и декоративными накладками по бокам от решётки радиатора массивный «козырёк» над фарами, центральное расположение лючка бензобака, и так далее. Сравнивая его с «Москвичом» предыдущего поколения, сложно поверить, что «408-й» лишь на несколько сантиметров превосходит своего предшественника по длине и ширине, — благодаря особенностям своего дизайна новая советская машина выглядела крупнее и солиднее, чем была на самом деле.

Кузовные панели имели достаточно сложные криволинейные формы. Они штамповались из относительно толстого металла, что способствовало повышению жёсткости кузова и его коррозионной устойчивости ценой увеличения массы автомобиля.

«Москвич-408» изначально окрашивался в самые разнообразные цвета. Первый серийный образец был, судя по всему, чёрного цвета с бежевым интерьером. В два цвета Москвичи красили иностранные дилеры, например Scaldia-Volga (Бельгия) или Konela (Финляндия). Изредка встречаются даже автомобили с дилерской виниловой отделкой крыши.

Кузов

Кузов автомобиля «Москвич-408» — несущий, цельнометаллический, типа четырёхдверный седан (у модели М-426 — пятидверный универсал, у М-433 — трёхдверный фургон).

Общая компоновка «Москвича-408» по сравнению с предшествовавшим ему семейством «402-407-403» не претерпела радикальных изменений: габаритные размеры кузова, взаимное расположение агрегатов и общая планировка салона у них практически идентичны. Однако условия размещения водителя и пассажиров в кузове новой модели были значительно улучшены, кроме того, новый кузов представлял собой большой шаг вперёд с конструктивной и технологической точек зрения — в частности, для его производства была освоена новая для завода технология сварки токами высокой частоты, для чего был создан специальный производственный участок, значительно повысилось качество сопряжения кузовных панелей.

Угловатая форма кузова, соответствующая моде начала 60-х годов, позволила при тех же внутренних габаритах увеличить объём салона, багажника и подкапотного пространства, сделать ширину салона равномерной по всей его длине, улучшить обзорность за счёт значительного расширения проёмов лобового и заднего стёкол, которые были применены полупанорамного типа, круто загибающиеся к стойкам.

Увеличение колёсной базы на 30 мм в сочетании с уменьшением размерности колёс с 15 до 13 дюймов и соответствующим уменьшением размеров колёсных арок позволило более свободно скомпоновать заднюю часть салона, снизить высоту подушки заднего сиденья и значительно уменьшить выступающие в салон части арок задних колёс, улучшить посадку и повысить удобство пользования задним сиденьем. Хотя пятиместным автомобиль по-прежнему был лишь формально — третьего человека сзади можно было посадить разве что на время короткой поездки — для четырёх человек в его салоне обеспечивался вполне приемлемый уровень простора и комфорта, тем более, что благодаря расположению рычага переключения передач на рулевой колонке сидящий на переднем сидении пассажир даже при сравнительно узком по современным стандартам салоне не мешал водителю управлять автомобилем.

Более низкое размещение посадочных мест задних пассажиров, в свою очередь, позволило уменьшить общую высоту кузова на 60 мм, причём благодаря применению плоской панели крыши вместо купольной пространство салона практически не пострадало, осталась прежней и высота проёмов дверей, обеспечивающая удобство посадки в автомобиль.

На автомобиле «Москвич-408» вместо цельноштампованных были применены двери рамочного типа, у которых верхняя остеклённая часть выполнена в виде приваренной к двери тонкой рамки из металлического профиля, что позволило уменьшить общую толщину двери и сделать салон более просторным на уровне плеч, а также — значительно увеличить площадь остекления и улучшить внешний вид. Сами двери стали ощутимо тоньше за счёт меньшей кривизны боковины кузова, что позволило несколько расширить салон при той же габаритной ширине автомобиля, а их конструкция обеспечивала открывание на большие углы с фиксацией в открытом положении.

Стойки крыши благодаря ориентации вдоль автомобиля стали более тонкими без потери прочности, обусловив минимальное «слепое пространство», не обозреваемое водителем. Облегчение крыши и верхней части дверей в сочетании с более низким расположением задних пассажиров позволило снизить центр тяжести, повысив устойчивость автомобиля и уменьшив тряску на неровной дороге. При этом была сохранено удобное высокое расположение сиденья водителя, обеспечившее удобную посадку и хорошую обзорность.

Появился «безопасный» капот, открывающийся по ходу автомобиля благодаря переднему расположению петель — в те годы это считалось большим преимуществом, так как при тогдашних несовершенных замках капот, открывающийся против хода автомобиля, нередко распахивался встречным потоком воздуха на ходу. Одновременно упростился привод замка капота и повысилась надёжность его действия.

Возросла по сравнению с предыдущим поколением «Москвичей» жёсткость кузова в целом, и в частности — подмоторной рамы (подрамника), получившей более простые по конфигурации лонжероны в виде простого коробчатого профиля (у М-407 пружины передней подвески проходили внутри передних лонжеронов, что вынудило конструкторов придать им сложную, громоздкую форму) и более жёсткие поперечины.

На новом «Москвиче» были впервые в массовом советском автомобилестроении применены приварные задние крылья, что позволило устранить внутренние брызговики (боковые стенки) багажника, тем самым увеличив его объём и устранив являвшуюся типичным местом поражения кузова коррозией открытую книзу узкую полость между брызговиками и задними крыльями, улучшив доступ к задним крыльям для мелкого ремонта без замены. Благодаря новой конструкции задних лонжеронов кузова и расположению плоского топливного бака под полом багажника последний удалось выполнить совершенно ровным, без каких либо выступов. Само багажное отделение, не слишком большое по современным стандартам (372 литра), было ощутимо просторнее, чем у предыдущей модели и более удобно в использовании, за исключением несколько увеличившейся погрузочной высоты. Запасное колесо располагалось справа в наклонном положении, но при этом отнимало не больше полезного пространства, чем расположенное вертикально в багажнике предыдущей модели, поскольку частично размещалось внутри заднего крыла. Имелась декоративная обшивка багажника вафельным картоном с облицовочным слоем.

Крышка багажника получила потайные петли вместо открытых и балансирные пружины, удерживающие её в открытом положении, вместо неудобного упора. Была применена новая конструкция уплотнения багажника, в которой появился широкий водосточный жёлоб — в отличие от предыдущей модели, на которой герметичность багажника обеспечивалась плотной посадкой кромок крышки в уплотнитель, из-за чего последний быстро истирался и терял свои качества. Аналогично был оформлен и расположенный перед лобовым стеклом лючок вентиляции салона — благодаря наличию вокруг него желобка вода стекала в подкапотное пространство, а оттуда — на землю, что существенно уменьшило склонность щита передка к коррозии. Даже если водитель забывал закрыть лючок во время дождя и через него вода попадала в короб отопителя, она всё равно сразу же сливалась через дренажное отверстие.

Как и у предыдущей модели, крышка багажника и лючок бензобака открывались от расположенного в салоне рычага, однако его расположение стало более удобным — в нижней части левой стойки кузова, доступной с места водителя (у предыдущей модели для доступа к рычагу необходимо было открыть заднюю дверь, причём со стороны пассажира).

В салоне было применено сидение диванного типа с раздельными спинками «ковшового» типа, получившими профилированные спинки с боковой поддержкой по краям, удерживающей водителя и переднего пассажира во время прохождения поворота от скатывания в сторону. Был также значительно улучшены механизмы регулировки сиденья по длине и наклону спинки, а также раскладывания его в спальное место. Для облегчения посадки на заднее сиденье раздельные спинки переднего дивана могли откидываться вперёд. Была применена очень практичная моющаяся обивка салона из кожзаменителя, вместо комбинированной с тканью на предыдущей модели.

Значительно улучшена по сравнению с предыдущей моделью была шумоизоляция. Накладки из «вафельного» картона (стандартный шумоизоляционный материал на недорогих европейских автомобилях в те годы) покрывали изнутри всю крышу, наружные панели дверей, пол под задним сиденьем, в сочетании с картоном использовалась также специальная шумовиброизоляционная мастика. На полу салона, моторном щите и панелях, расположенных сбоку от ног водителя и переднего пассажира, применялся трёхслойный шумоизоляционный материал типа «сандвич» — вафельный картон, растительный войлок с тканевой подкладкой (либо два слоя картона) и облицовочный картон, либо резиновый ковёр с воздушными ячейкам.

Полностью переработана была система отопления — появился новый, более эффективный радиатор отопителя с большей активной поверхностью, были применены дистанционное управление краном отопителя из салона, лючок рециркуляции тёплого воздуха, значительно увеличивающий скорость прогрева салона, и обдув лобового стекла с тремя соплами, более эффективный при полупанорамном лобовом стекле.

Силовой агрегат

Двигатель

Двигатель М-408

Правая сторона
Левая сторона

Двигатель «Москвича-408» существенно не отличался от предшествовавших ему моторов «Москвичей» моделей «403» и, в меньшей степени, «407», хотя и получил множество модернизаций и улучшений. Блок цилиндров, в частности, всё ещё сохранял технологическую преемственность с двигателем «Москвича-400» / Opel Kadett модели 1938 года (изготавливался из той же самой литой заготовки).

Ранее, ещё при освоении «Москвича-407», его рабочий объём был доведён за счёт увеличения диаметра цилиндров до 1 358 см³, появилась полностью новая алюминиевая головка блока с верхним расположением клапанов, что дало повышение мощности до 45 л.с. На «Москвиче-408» же использовалась ещё более форсированная (50 л.с.) версия, вобравшая в себя также все улучшения, внесённые в своё время в конструкцию двигателей модернизированного варианта «407Д» и «переходной» модели «407Д1» («Москвич-403»).

Наиболее заметным его отличием от более ранних моторов был впервые применённый на М-408 двухкамерный карбюратор К-126, представлявший собой по сути два объединённых в одном корпусе однокамерных с синхронным открытием дроссельных заслонок (впоследствии — К-126П с последовательным), и впускной коллектор более совершенной с точки зрения газовой динамики формы, что улучшило наполнение цилиндров рабочей смесь.

За счёт целого ряда конструктивных мер — введения более жёсткого коленчатого вала с увеличенным с 51 до 57 мм диаметром коренных шеек и повышенной с 17,5 до 20 мм толщиной соединяющих шатунные и коренные шейки щёк, использования триметаллических коренных вкладышей, изменения конфигурации масляных каналов в коленчатом валу, применения более совершенного уплотнения заднего конца коленчатого вала с сальником вместо маслоотражательного буртика, достижения улучшенного охлаждения направляющих втулок и сёдел клапанов благодаря увеличенному сечению водяных протоков — «408-й» двигатель получился намного более надёжным и износостойким по сравнению с «407-м», в особенности — в режиме длительного движения с высокой скоростью, что было слабым местом предыдущей модели. Однако динамические качества автомобиля с ним уже не в полной мере удовлетворяли требованиям тех лет, да и модернизационный потенциал этого двигателя был к тому времени уже практически полностью выбран — резервов для дальнейшего роста характеристик не оставалось.

Поэтому ещё на этапе проектирования была предусмотрена и заложена в план возможность комплектации автомобиля мотором увеличенного рабочего объёма, повышенной мощности и более высокооборотного, в соответствии с изменившимися условиями эксплуатации автотранспорта. Впоследствии она была реализована на модели «Москвич-412» (1967 год), получившей совершенно новый цельноалюминиевый верхневальный двигатель мощностью 75 л.с.

Двигатель М−408 характеризовался стабильно хорошими тяговыми характеристиками и высокой эластичностью — максимальный крутящий момент составлял 91,2 Н·м и достигался в широком диапазоне от 2 750 до 3 200 об./мин.

Испытавшие автомобиль в 1966 году эксперты английского журнала The Motor пришли к выводу, что максимальная скорость «Москвича-408» (129 км/ч по результатам измерений журнала) являлась для тех лет «заслуживающей уважения» (в своей ценовой категории автомобиль оказался одним из самых быстроходных, приближаясь по этому показателю к моделям более высокого класса вроде Morris Oxford[5]), однако разгонная динамика показалась им всё же недостаточной. Кроме того, отмечался лёгкий пуск двигателя даже без прикрытия воздушной заслонки — англичане делают предположение, что она предназначена для пуска в действительно холодную погоду, делая ссылку на суровые климатические условия на большей части территории СССР.

Комплектация части «Москвичей» для внутреннего рынка старым «408-м» мотором продолжалась до начала восьмидесятых годов. Не обеспечивая достаточно хорошей даже по меркам тех лет динамики, он отличался неприхотливостью — в первую очередь, невысокой требовательностью к качеству горюче-смазочных материалов, хорошей тягой на низких оборотах, положительно влиявшей на проходимость, и был проще и доступнее в ремонте силами владельца, что делало его более популярным вариантом для эксплуатации в сельской местности вдали от бензоколонок с «93-м» бензином и станций техобслуживания.

Трансмиссия

Коробка передач — трёхходовая, четырёхступенчатая, с синхронизаторами на II, III и IV передачах, аналогична устанавливавшейся на модели М−407 за вычетом задней опоры, которая была штампованной и помещалась на задней поверхности картера, а не в конце удлинителя. Незначительно изменился рычаг переключателя передач на валике боковой крышки — он стал литым и чуть более длинным. На боковом лючке, прикрывавшем блок шестерен заднего хода с его вилкой, стоял включатель света заднего хода. Радикально переработан был лишь механизм управления переключателем передач — вал механизма стал трубчатым, концентричным рулевому валу, что позволило значительно уменьшить уровень вибрации рычага по сравнению с отдельным валиком, стоявшим на М-407. Этот же механизм использовался на переходной модели М-403.

До мая (или июня) 1972 года управление коробкой передач осуществлялось при помощи рычага на рулевой колонке (кроме праворульных модификаций), позднее — напольного рычага.

Передаточные числа трансмиссии даны в таблице ниже.

Передача I II III IV R Главная передача
Передаточное число 3,81:1 2,42:1 1,45:1 прямая 4,71:1 4.22:1

Эксперты журнала The Motor отмечали слегка излишнюю по европейским стандартам шумность трансмиссии на всех передачах, кроме прямой четвёртой — на второй и третьей передачах механизм переключения передавал в салон небольшой шум, который, впрочем, на тестовом автомобиле удалось устранить простым утяжелением рычага; некоторое недоумение у англичан вызывала также не синхронизированная первая передача, однако здесь их недоумение не вполне понятно, так как в этом «Москвич» вовсе не был одинок среди европейских автомобилей своих лет. Отмечалось также, что последний недостаток компенсировался весьма редкой необходимостью включения первой передачи — по мнению английских экспертов, при вождении в обычных условиях для трогания с места вполне достаточно второй передачи, а также в целом удачно подобранными передаточными числами трансмиссии.

Переключение передач требовало немного избыточных, по европейским меркам, усилий, особенно на не обкатанном автомобиле — при этом педаль имеющего гидравлический привод сцепления оказалась, по оценке англичан, сравнительно «лёгкой» — усилие на ней не превысило 32 фунта (около 16 кг).

Нужно учитывать, что версия для Англии имела напольный рычаг, а не расположенный на рулевой колонке, как у леворульной модификации до весны 1972 года, соответственно — совершенно иной механизм управления с подпольной короткой кулисой.

Шасси

Передняя подвеска — независимая, бесшкворневая, параллелограмного типа, на двойных поперечных рычагах. Оси рычагов были установлены не параллельно продольной оси автомобиля, как обычно, а под достаточно большим углом к ней, что уменьшало раскачивание. До мая 1969 года рычаги подвески качались на резьбовых втулках, позднее — впервые в СССР — на не требующих смазки разборных резинометаллических шарнирах с радиальным сжатием резины (впоследствии в процессе модернизации заменённых на неразборные сайлент-блоки). Подвеска характеризуется высокой прочностью и живучестью.

Задняя подвеска — зависимая, рессорная. По сравнению с М-407 были увеличены длина (на 50 мм) и ширина (на 5 мм) листов рессор, а самих листов стало пять вместо девяти. Это улучшило плавность хода и управляемость. Между листами были установлены пластмассовые противоскриповые прокладки, что позволило устранить скрип при работе подвески и избавить владельца от регулярного смазывания рессор графитной смазкой.

Эксперты журнала The Motor по результатам тестов в 1966 году отмечали достаточно высокую плавность хода «Москвича» и в целом адекватное поведение на дороге.

Рулевой механизм — глобоидальный червяк с двухгребневым роликом. Усилие на руле было сравнительно небольшим, между крайними положениями рулевого колеса оно проделывало 3,6 оборота. По сравнению с М-407 радиус поворота сократился на метр — с 6 до 5 м. Двухспицевый руль имел утопленную для безопасности ступицу и повторял по форме используемый на М-403, но при этом был выполнен не из бежевого пластика («слоновая кость»), а из более стойкого и долговечного чёрного.

Тормоза — барабанные на всех колёсах, с гидравлическим приводом и автоматической регулировкой зазоров в барабанных механизмах. По сравнению с моделью М-407 за счёт увеличения диаметра рабочих цилиндров до 25 мм было существенно увеличено общее передаточное число привода тормозов — с 4,68:1 до 6:1, что позволило снизить усилие на педали тормоза.

Тем не менее, по мнению экспертов английского журнала The Motor (1966 год), усилие на педали тормоза и её свободный ход были несколько излишни, а эффективность тормозов всё же уступала современным «Москвичу» западноевропейским автомобилям. На более поздних вариантах «Москвича-408» этот недостаток был устранён установкой сначала гидровакуумного усилителя, выпускавшегося по лицензии английской фирмы Girling, а затем («Москвич-2138»)— вакуумного усилителя разработки той же фирмы, работающего совместно с дисковыми тормозными механизмами спереди.

Стояночный тормоз — на задние колёса, с тросовым приводом. До мая 1973 года вытяжная рукоятка стояночного тормоза располагалась под торпедой справа от рулевой колонки, позднее — рычаг — напольно, между передними сидениями.

Шины — размерности 6,00-13" (вместо использовавшихся на моделях семейства «402»-«403» 15-дюймовых), на штампованных стальных колёсах, диагональные, камерные или бескамерные.

Сравнительные характеристики

В этой таблице сведены основные технические параметры нескольких моделей автомобилей «Москвич» — 403, 408 и 412, а также ряда выпускавшихся в те же годы иностранных аналогов (в сравнимых вариантах и с аналогичным типом кузова — то есть, например, если на базе модели существовало спорт-купе — его данные не приводятся). Ниже приведены изображения упомянутых в таблице автомобилей.

Модель Годы выпуска Габариты, мм
(Д х Ш х В)
Масса, кг Двигатели[6] КПП Макс. V, км/ч
«Москвич-403» СССР
1963-1965
4040 х 1540 х 1540 990 — 1330 М-407 или -407Д1
I4, OHV;
1,36 л., 45 л.с.
М-4 115
«Москвич-408» СССР
1964-1969
4099 х 1550 х 1480 990 — 1330 М-408
I4, OHV;
1,36 л., 50…55 л.с.
М-4 122…129
«Москвич-412» СССР
1967-1969
4099 х 1550 х 1480 1045 — 1445 М-412
I4, OHC;
1,48 л., 75 л.с.
М-4 142
«Москвич-408ИЭ» СССР
1969-1975
4250 х 1550 х 1480 990 — 1330 М-408
I4, OHV;
1,36 л., 50 л.с.
М-4 122
Opel Kadett A ФРГ
1962-1965
3920 х 1470 х 1410 от 670 I4, OHV;
1,0 л., 40 л.с.
М-4 120
Opel Kadett B ФРГ
1965—1973
4105 х 1614 х 1400 от 745 I4, 1,1…1,7 л., OHV;
45…75 л.с.
М-4
А-3
125…166
Ford Taunus 12m
(P4 и P6)
ФРГ
1962-1970
4248 х 1594 х 1458 от 860 V4, OHV;
1,2 л., 40…50 л.с.;
1,5 л., 50…65 л.с.
/переднеприводный/
М-4 122
Volkswagen 1200 («Жук») ФРГ
1938-2003
4070 х 1540 х 1500 от 730…820 оппоз. 4-цил., OHV;
1,2 л., 30 л.с.
/заднемоторный/
М-4 112
Wartburg 353 ГДР
1965-1988
4220 х 1640 х 1495 920 — 1320 I3, двухтактн.;
0,992 л., 50 л.с.
/передний привод/
М-4 130
Škoda 1000MB
(и 1100МВ)
Чехословакия
1964-1969
4200 х 1610 х 1400 800 — 1160 I4, OHV;
0,988 л., 35 л.с.;
1,1 л., 45 л.с.
/заднемоторный/
М-4 125
Ford Anglia 105E Англия
1959—1967
3912 х 1422 х 1422 от 737 I4, OHV;
0,997 л., 39 л.с.
М-4 118
Ford Cortina Mk I Англия
1962—1966
4274 х 1588 х 1435 от 787 I4, OHV;
1,2 и 1,5 л., 48…58 л.с.
М-4 127…135
Triumph 1300 Англия
1965—1970
3889 х 1568 х 1372  ? I4, OHV;
1,296 л., 61 л.с.
(TC — 75 л.с.)
/переднеприводный/
М-4  ?
(TC — 145)
Ford Escort Mk I Англия
1968—1975
4045 х 1570 х 1486 от 767 I4, OHV;
1,1…1,3 л., 50…90 л.с.
М-4
А-3
 ?
Fiat 1300 / 1500 Италия
1961-1967
4030 x 1545 x 1365 от 960 I4, OHV;
1,295 и 1,481 л.,
60 и 75 л.с.
М-4 140…155
Fiat 124 Италия
1966-1974
4042 x 1625 x 1420 от 950 I4, OHV;
1,2 л., 60…65 л.с.
1,4…1,6 л., 70…95 л.с. (Special)
М-4 140…155
Lancia Fulvia Berlina Италия
1963-1976
4160 x 1555 x 1400 от 1040 V4, DOHC;
1,098 л., 58 л.с.(Special)
М-4 138
Simca 1300 / 1500 Франция
1963-1975
4242 х 1575 х 1397 от 902 Rush
I4, OHV;
1,3 л., 60 л.с
1,5 л., 81 л.с.
М-4  ?
Renault 8 / 10
(Dacia 1100)
Франция
1962-1973
3990…4200 х 1490 х 1375 от 902 Sierra
I4, OHV;
0,956…1,289 л.,
43…53 л.с.
/заднемоторный/
М-3
М-4
130…145
Peugeot 204 Франция
1965-1976
3990 х 1560 х 1400 от 851 I4, OHC;
1,13 л., 53 л.с.;
дизель, 1,255 л., 40 л.с.
/переднеприводный/
М-4 140
Peugeot 304 Франция
1969-1980
4140 х 1570 х 1410  ? I4, OHC;
1,3 л., 65…75 л.с.
/переднеприводный/
М-4 150
Datsun Bluebird
PL410 / PL411
Япония
1963-1967
3915 x ? x ? от 750 I4, OHV;
1,2 л., 55 л.с
М-3 140
Toyota Corona
T40 / T50
Япония
1964-1970
4125 x 1549 x 1419 от 970 I4, OHV;
1,2…1,6 л., 50…90 л.с
М-3 140
Mitsubishi Colt 1500 Япония
1965-1969
3910 x 1490 x 1400  ? I4, OHV;
1,498 л., 70 л.с
/заднемоторный/
М-3 или М-4 140…145
(в зав-сти от трансмиссии)
Hino Contessa 1300 Япония
1964-1967
4150 x 1530 x 1390  ? I4, OHV;
1,251 л., 55 л.с
/заднемоторный/
М-4 130



Также приведено более детальное сравнение «Москвича-408» с тремя моделями, популярными на рынке Западной Европы в середине шестидесятых годов — Volkswagen 1200 («Жук»), Opel Kadett A и Ford Taunus P4 12m; с фотографиями и сравнительным тестом немецких моделей можно ознакомиться по [www.autobild.de/artikel/klassik-test-vw-kaefer-opel-kadett-a-ford-taunus-12m_821751.html ссылке] (нем.).

Москвич-408 VW 1200 («Жук») Opel Kadett Ford Taunus
Общие характеристики
Выпуск СССР
1964-1969
ФРГ
1946-1992
ФРГ
1962-1965
до 1973 после модерниз.
ФРГ
1962-1966/70
Типы кузовов Четырёхдверный седан;
Универсал;
Двухдверный седан;
Кабриолет;
Двухдверный седан;
Универсал;
Купе;
Двух- и четырёхдверный седан;
Купе;
Трёхдверный универсал;
Габариты, мм 4 090 х 1 550 х 1 480 4 079 x 1 540 x 1 500 3 920 х 1 470 х 1 410 4 248 х 1 594 х 1 458
Масса, кг 990—1 330 738—930 от 714 860—930
Компоновка Классическая Заднемоторная Классическая Переднеприводная
Макс. скорость, км/ч 122 115 120 125
Разгон до 100 км/ч, с 29-30 35,4 27,2 33,2
Топливный бак, л. 46 40 33 38
Двигатель (база)
Тип Рядный четырёхцил. Оппозитный четырёхцил.
воздушн. охлажд.
Рядный четырёхцил. V4
Клапанной механизм OHV OHV OHV OHV
Привод распредвала Шестерни; Шестерни; Цепь; Шестерни;
Рабочий объём, см³ 1 360 1 192 993 1 183
Макс. мощность, л.с., при об./мин. 50 при 4 750 34 при 3 600 40 при 5 000 40 при 4 500
Макс. момент, Н*м, при об./мин. 91,2 при 2 750-3 200 82 при 2 000 71 при 2 200 78 при 2 400
Марка бензина А-76 (Normal); Normal; Normal; Super (АИ-93);
Трансмиссия М-4, рычаг подрулевой; М-4, рычаг напольный; М-4, рычаг напольный; М-4, рычаг подрулевой;
Ходовая часть
Передняя подвеска Пружинная независимая (двойные поперечные рычаги); Торсионная независимая (два торсиона с продольными рычагами); Рессорная независимая (двойные поперечные рычаги с нижней поперечн. рессорой); Рессорная независимая (верхняя поперечн. рессора, рычаги снизу);
Задняя подвеска Рессорная зависимая; Торсионная независимая; Рессорная зависимая; Рессорная зависимая;
Рулевой механизм Червячный; Червячный; Реечный; Червячный;
Тормоза Барабанные, самоподводящиеся; Барабанные; Барбанные; Барабанные;
С 1965 г. передние диски;
Размер колёс 13" 15" 12" 13"

Использование

Помимо продажи населению, седан Москвич-408 использовался милицией и ГАИ. Делались попытки использования автомобиля (как седана, так и универсала) в такси, но из-за недостаточной долговечности и тесного салона по сравнению с автомобилями «Волга» успеха они не имели. Универсалы и фургоны широко использовались торговыми организациями в качестве развозных автомобилей, причём «Москвичи»-универсал, в отличие от универсалов на базе «Волги», были товаром народного потребления, то есть продавались населению, хотя и в не очень больших количествах.

М-408 за рубежом

Москвич-408 широко экспортировался во многие страны мира. Международный дебют состоялся в октябре 1964 года на Лондонском автосалоне в Earls Court Arena, а уже на следующий год начался экспорт серийных автомобилей. В таблице ниже даны цифры производства автомобилей «Москвич» с 1964 по 1969 годы (наиболее успешный период), с учетом выпускавшихся до 1965 М-403 и после 1967 М-412.

Год Машин выпущено Машин экспортировано
1964 80 168 32 052
1965 76 825 34 549
1966 82 374 42 508
1967 90 303 46 315
1968 97 666 53 392
1969 101 836 64 767

Москвич-408 был долгие годы самым экспортируемым советским автомобилем, до конца 1960-х годов на экспорт уходило более половины выпущенных автомобилей.

Экспортные модификации часто (но не всегда) имели четырёхфарную облицовку радиатора, более мощный двигатель (55 л.с.), часто — улучшенную отделку салона. Экспорт шёл, в том числе, и в Западную Европу, преимущественно в Бельгию, Нидерланды, Францию, Скандинавские страны, Финляндию, в меньшей степени — Великобританию и другие страны.

Широко применялся ребрендинг. Во Франции и ряде других стран машину продавали под названием Moskvitch Elite («Элит») или Elita, так как номера с нулем посередине (вроде 404, 405, 408 и т. д.) были законодательно зарезервированы фирмой «Пежо» для своих моделей. В Скандинавии М-408 продавался под брендом Moskvitch Carat[1].

По европейским меркам «Москвич» был довольно солидной машиной (класса family car — «семейная машина»), покупателей привлекали сравнительно невысокая цена, стильный внешний вид, хорошая комплектация, крепкая и живучая конструкция при достаточно высоком уровне качества. В датской брошюре 1967 года слоганом «Москвича» была фраза — «Mære verd, end den koster», то есть что-то вроде «дешево и сердито», дословно — «лучше своей цены»[1].

Английский журнал The Motor по результатам тест-драйва в 1966 году характеризовал Moskvitch 408 как

…рациональное, выносливое и комфортабельное средство транспорта… много автомобиля и оборудования за такую цену…

, назвал его в целом очень удачно спроектированным автомобилем, а в качестве существенных минусов отмечал несколько излишние по западным меркам уровни шума и вибрации от трансмиссии и не синхронизированную первую передачу в коробке, «тугие» тормоза без усилителя и механизм переключения передач, сравнительно плохую разгонную динамику, а также недостаток внимания к вопросам пассивной безопасности по стандартам второй половины шестидесятых годов.

Многие из этих недостатков были устранены в серийной продукции МЗМА/АЗЛК уже через несколько лет после того, как были написаны эти строки — в конце шестидесятых годов на «Москвичах» появились новая коробка передач с синхронизированной первой скоростью и новым механизмом переключения, тормоза с гидровакуумным усилителем по лицензии английской фирмы «Girling», совершенно новый 75-сильный мотор, обеспечивший автомобилю хорошую даже по западным меркам динамику, а также безопасный интерьер. К сожалению, к этому времени машина уже устарела в целом, а адекватной замены ей и её производным на конвейере не последовало до середины восьмидесятых годов, что вызвало сравнительно быстрый уход «Москвича» с только что отбитого места на западноевропейских рынках.

Норвежский журнал «Техникенс верльд» («Мир техники») в 1968 году провёл испытания М-408 на живучесть протяженностью в 1240 км по самым плохим дорожным условиям, которые смог найти, и по итогам которых писал, что:

«Москвич-Элит» выдерживает жестокое обращение, и притом лучше, чем мы могли себе представить. Мы можем смело заявить, что немного есть на свете машин, которые вынесли бы такое испытание!

В Бельгии «Москвичи» собирали из машинокомлектов на заводах фирмы Scaldia-Volga S.A., и продавали под маркой Scaldia 408. Часть снабжалась при этом дизельными двигателями иностранного производства (английский Perkins рабочим объёмом 1,5 л., 34 л.с.).

В 1966 году на автосборочном заводе при машиностроительном комбинате «Балкан» в городе Ловеч[7] был освоен выпуск «Москвич-408» (под наименованием «Рила-1400»), в 1969 году — «Москвич-412»[8]. Выпуск продолжался до 1976 года, затем там собирались модели −2140 и −2141 «АЛеКо».

М-408 в кино

«Москвич-408» снялся в фильме «Бриллиантовая рука» (вышел в 1968 году) в роли автомобиля Шефа. Несмотря на то, что в одной из ставших «крылатой фразой» реплик персонажа он назван «новой моделью», на самом деле это не «Москвич-412», действительно только что освоенный в те годы, а именно М-408 в исполнении с четырьмя фарами (это видно в одной из сцен по агрегатам под капотом)[9]. Тот же автомобиль был показан в фильме «Внимание, черепаха!».

Также автомобиль «Москвич-408» эпизодически появляется в фильме «Смеханические приключения Тарапуньки и Штепселя», сериале «Улицы разбитых фонарей» (серия «Тёмное пиво, или Урок английского») и видеоклипе на песню группы «Объект насмешек» «Комсомольский билет».

Оценка модели

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Появление «Москвича-408» в своё время ознаменовало громадный шаг вперёд по сравнению с моделями «402» — «407» как по уровню дизайна и конструкции, так и с точки зрения общей проработанности и потребительских качеств автомобиля. Аккуратный и вполне оригинальный дизайн, консервативная, но адекватная уровню автомобилестроения тех лет конструкция вплотную приближали его к современным европейским аналогам. Кузов нового «Москвича» имел по сравнению с предыдущим поколением намного более высокое визуальное качество, что обеспечивали более точные штамповка и сопряжение его панелей, которые при этом ещё и имели существенно более сложную форму. Основные недостатки автомобиля были обусловлены главным образом применением в его конструкции агрегатов, унаследованных у предшествующего поколения «Москвичей», что в первую очередь можно отнести к силовому агрегату, включая и двигатель, и трансмиссию.

На протяжении всего выпуска автомобиль непрерывно совершенствовался, причём разработчики уделяли пристальное внимание отзывам иностранных экспертов, дилеров и прессы, в результате чего в период с 1965 по 1969 год в его конструкцию было внесено множество изменений, заметно сказавшихся на безопасности, комфортабельности, надёжности и долговечности. После рестайлинга на рубеже шестидесятых и семидесятых годов «Москвич», сохранив силовые элементы кузова и многие технические решения, по сути превратился в качественно новый автомобиль.

Между тем, уже к концу шестидесятых годов стало очевидно, что темпы модернизации «Москвича» явно не поспевают за стремительным развитием мирового автомобилестроения в этот период, даже с учётом освоения в 1967 году «Москвича-412» с его новейшим верхневальным мотором, который по своим полностью унаследованным у «408-го» компоновочным решениям оказался для своего времени заведомо устаревшим, не соответствующим новым стандартам сегмента малых семейных автомобилей западноевропейского рынка, установленным появившейся в 1966 году моделью Fiat 124, которая своей предельно рациональной для своего времени компоновкой и техническим совершенством как бы подвела итог всей «заднеприводной» эпохе развития массовых европейских малолитражек, уложившейся в полвека — с 1920-х по конец 1960-х… середину 1970-х годов. При этом у европейских производителей первого эшелона, включая сам «Фиат», на подходе уже были автомобили иного, принципиально нового поколения — с приводом на переднюю ось и поперечным расположением силового агрегата, что давало резкий скачок всего комплекса характеристик автомобиля.

К этому добавлялись специфичные для самого «Москвича-408» отдельные архаичные черты конструкции, а также скудный выбор оснащения и вариантов отделки (лишь отчасти восполняемый за счёт деятельности иностранных дилеров), явно ставящие его ниже среднего уровня европейского автомобилестроения конца шестидесятых годов и сделавшие автомобиль в этот период малопривлекательным для потребителя за пределами СССР. До развёртывания массового выпуска «Жигулей» основу экспортной программы советского легкового автопрома составляла модель «Москвич-412», которая, сохраняя многие уже не соответствующие требованиям тех лет решения «Москвича-408», всё же имела удачный и современный, имеющий высокие для своего времени и класса характеристики двигатель, окупавший недостатки автомобиля.

Именно перед таким набором фактов были поставлены в своё время лица, ответственные за принятие решений касательно направления дальнейшего развития легкового сектора советской автомобильной промышленности. Как известно, ставка в те годы была сделана именно на заимствование готовой иностранной модели вместе с технологией её производства — выбор пал на тот же Fiat 124 — в ущерб развитию собственной школы проектирования легковых автомобилей, которое на ближайшие 10-15 лет было по сути заморожено за исключением чисто экспериментальных работ, так и не вылившихся в освоение принципиально новых моделей. Дальнейшая судьба «Москвича» зависела на тот момент от того, последует ли за новым силовым агрегатом освоение и принципиально нового кузова, соответствующего по простору и комфортабельности существенно возросшим за последние годы требованиям к этим качествам. Такового не состоялось, в результате чего уже к середине семидесятых годов «Москвич» по сути потерял все позиции, завоёванные на внешних рынках. Даже и внутри страны, несмотря на сохранение дефицита легковых автомобилей (а отчасти — и благодаря нему, так как в таких условиях было типичным желание приобрести в расчёте на длительный срок эксплуатации наилучшую модель из доступных, то есть, более дорогие и современные «Жигули», а не устаревший «Москвич» или «Запорожец», пусть даже ценой существенного увеличения периода ожидания), «Москвич» стал постепенно скатываться в самый низ рейтинга предпочтений потребителей, со временем в большинстве местностей перейдя в свободную продажу — при сохранении длинных очередей на продукцию АвтоВАЗ-а.

Что касается непосредственно «408-й» модели с нижневальным мотором, то она считалась полностью устаревшей уже к концу шестидесятых — началу семидесятых годов, даже по советским меркам того времени не имея необходимой динамичности, в результате чего и модернизация её велась «по остаточному принципу», существенно отставая по темпам от ставшего базовым в семействе «Москвича-412»; в частности, на М-408 намного позднее были внедрены напольное переключение передач, «безопасная» панель приборов с мягкой отделкой из вспененного пенополиуретана, и так далее. По сути, после 1967, а в особенности — после 1969 года «Москвич-408» стал восприниматься и заводом, и потребителем в качестве варианта «Москвича-412» с заведомо сниженным уровнем потребительских качеств, производство которого продолжалось лишь в силу дефицита современных «412-х» моторов, а также — сохранения существенной целевой аудитории этой модели в лице жителей сельской местности, существенно ограниченных в выборе эксплуатационных материалов и вдали от «фирменных» СТО рассчитывающих преимущественно на свои силы при обслуживании и ремонте автомобиля.

В игровой и сувенирной индустрии

Модель Москвича-408 в масштабе 1:43 изначально выпустила французская фирма Dinky Toys в 1970-х годах. На сегодня такая модель считается раритетом в кругах коллекционеров.

С середины 1970-х годов и до нынешних дней, скопированная с вышеназванного западного аналога, первая в СССР крупносерийная масштабная модель 1:43, модель Москвич-408 в исполнениях с 4-мя круглыми и 2-мя квадратными фарами выпускается ПО «Тантал», позже «Агат», ныне «Моссар». Модели произведены самыми большими тиражами, по сравнению с другими моделями автомобилей. Выпускаются разные модификации: медпомощь, пожарный, ГАИ, такси, учебный и др.

В рамках журнальной серии «Автолегенды СССР» от издательства ДеАгостини, 21.07.2009 г.(№ 12 «Автолегенды СССР») выпущена модель «Москвича-408» (2 круглые фары) вишнёвого цвета. Также эта модель (в зелёном цвете) вышла в Польше в Журнальной серии «Культовые Автомобили Польши».

В рамках проекта «Наш Автопром» в 2010 г. выпущена модель «Москвича-408 ЭЛИТ» расцветок "зелёная сосна" и "кобальтовый синий". Эта модель аналогична упомянутой выше модели из журнала "Автолегенды СССР", однако, помимо цвета, отличается четырьмя фарами. Однако фары у 4-фарной модели НАПа того же диаметра, что и у 2-фарной модели АЛ, тогда как фары настоящего 4-фарного М-408 были меньшего диаметра, чем у 2-фарного.

Авторетро

«Москвич-408» ранних выпусков (до рестайлинга 1969 года) относится к категории автомобилей-олдтаймеров и является предметом коллекционирования; статус более поздних вариантов модели пока ещё менее определён. В постоянной эксплуатации машин этой модели практически не осталось из-за неприспособленности к современным дорожным условиям и дефицитности запчастей.

Напишите отзыв о статье "Москвич-408"

Примечания

  1. 1 2 3 [www.home.no/migreg/norsk/Moskvitch.html Норвежский сайт о популярных в этой стране в 1950-е — 70-е годы «Москвичах»]
  2. [foto.rambler.ru/photos/4d2760fc-7dac-3bbd-ab64-d866d6ba6270/ Финские рекламные медальоны с изображением «Москвича-408» в разных вариантах комплектации.]
  3. [foto-transporta.ru/main.php?g2_view=core.DownloadItem&g2_itemId=108048&g2_serialNumber=4 Фото после краш-теста.]
  4. [www.cardesign.ru/files/forum/part_13/133601/147480908.jpg Некоторые из поисковых эскизов] заводских дизайнеров МЗМА, конец 50-х — начало 60-х годов (коллаж на их основе — современный).
  5. [data9.gallery.ru/albums/gallery/156001-38c99-21016300-.jpg Страница из журнала со сравнительной таблицей максимальных скоростей.]
  6. При сравнении показателей мощности необходимо учитывать разницу в национальных системах измерения мощности моторов и определениях лошадиной силы; скажем, для английских автомобилей мощность указана по английскому стандарту в bhp, то есть чиловые значения несколько завышены; например, мощность двигателя М-408 в этом стандарте — 60,5 л.с. (bhp); а для немецких автомобилей — по иному стандарту DIN.
  7. Интеграция — будущее болгарского автомобилестроения // «Болгария», № 6, 1978. стр.7-9
  8. Стоян Петров. Автомобили Болгарии // «Техника за рубежом», № 2, 1969. стр.30
  9. Статья об автомобиле из «Бриллиантовой руки»[www.pro-awto.com/autohistory/1.htm ]

Литература

  • [wiki.zr.ru/%D0%9C%D0%BE%D1%81%D0%BA%D0%B2%D0%B8%D1%87-408_%D0%97%D0%A0_1964_11 Знакомьтесь: «Москвич-408»] // «За Рулём». — 1964. — № 11 (ноябрь).</span>
  • [wiki.zr.ru/%D0%9C%D0%BE%D1%81%D0%BA%D0%B2%D0%B8%D1%87-408_%D0%97%D0%A0_1965_11 Современно, красиво, удобно] // «За Рулём». — 1965. — № 11 (ноябрь).</span>
  • [wiki.zr.ru/%D0%9C%D0%BE%D1%81%D0%BA%D0%B2%D0%B8%D1%87-408_%D0%97%D0%A0_1965_08 Двигатель «Москвича-408»] // «За Рулём». — 1965. — № 8 (август).</span>
  • Коллектив авторов НИИАТ под ред. Лапшина, В.И. Краткий Автомобильный Справочник НИИАТ. — 10-е изд. — М.: Транспорт, 1983. — С. 30-31. — 220 с.
  • Anton Vigovskiy. [carakoom.com/blog15825.html Москвич 408 Турист]. CARakoom.com Россия (16 ноября 2014). Проверено 12 мая 2015.
  • Г. Менделевич «Москвич-408» вышел на дороги страны (рус.) // Техника — молодёжи : журнал. — 1965. — № 1. — С. 19—21. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0320-331X&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0320-331X].

Ссылки

Отрывок, характеризующий Москвич-408

Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.


Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал: