Ульянова, Мария Александровна

Поделись знанием:
(перенаправлено с «М. А. Ульянова»)
Перейти к: навигация, поиск
Мария Ульянова (Бланк)
Имя при рождении:

Мария Александровна Бланк

Место рождения:

Санкт-Петербург,
Российская империя

Место смерти:

Петроград,
Российская империя

Отец:

Александр Дмитриевич Бланк

Мать:

Анна Ивановна Гроссшопф

Супруг:

Илья Николаевич Ульянов

Дети:

Анна, Александр, Ольга, Владимир, Дмитрий, Мария

Мари́я Алекса́ндровна Улья́нова (урождённая Бланк, 22 февраля (6 марта н.ст.), 1835, Санкт-Петербург — 12 (25 июля н.ст.) 1916, Петроград) — жена Ильи Николаевича Ульянова и мать революционеров Владимира Ильича Ленина и Александра Ильича Ульянова.





Биография

Родители: врач-физиотерапевт, надворный советник со старшинством Александр Дмитриевич Бланк (1801 или 18041870) (по разным данным был еврейского, или немецкого происхождения[1][2][3]) и его жена Анна Ивановна (Иоганновна) Гроссшопф (18101838), родителями которой были немец Йоганн Гроссшопф (нем. Johann Groschopf) и шведка Анна Эстедт (швед. Anna Estedt). Обряд крещения 28 февраля (12 марта) 1835 г. совершен в церкви Св. Спиридония Тримифунтского в Главном Адмиралтействе протоиереем Александром Стратилатовым.[4]

В 1838 году Анна Ивановна умерла, оставив шестерых детей — мальчика и пять девочек. Отец женился во второй раз, а воспитанием детей занялась бездетная сестра матери — Екатерина Ивановна. Детство и юность Марии прошли в имении отца — деревне Кокушкино (Казанская губерния), где под руководством тёти она получила хорошее домашнее образование. Она владела немецким, английским и французским языками. Хорошо знала русскую и европейскую литературу, играла на фортепиано, и, как всякая будущая хозяйка, была обучена рукоделию и ведению домашнего хозяйства. В 1845—1848 годах жила в Златоусте.

Высокое качество её домашнего образования было подтверждено сдачей экзамена на право преподавания — получение звания домашней учительницы в 1863 году, что соответствовало прохождению курса женской гимназии.

В 1861 году Мария Александровна приезжает в Пензу в гости к своей старшей сестре Анне, где знакомится с сослуживцем её мужа — И. Н. Ульяновым. Свадьба Марии Александровны и Ильи Николаевича состоялась 6 сентября 1863 года в Кокушкино, а обвенчались они в близлежащей церкви села Черемышово.

В замужестве Мария Александровна родила восьмерых детей: четырёх сыновей и четырёх дочерей (Николай, 1873 г.р., и Ольга, 1868 г.р., умерли во младенчестве).

В январе 1886 года Мария Александровна потеряла мужа. После его смерти вдове с шестью детьми пришлось взять все заботы семьи на свои плечи. В первую очередь, заботясь о будущем детей, она ходатайствует о признании за ними права на потомственное дворянство. По её прошению Симбирское Дворянское Депутатское Собрание, «…постановлением 17 июня 1886 г, внесло в третью часть дворянской родословной книги вдову Действительного Статского Советника Ильи Николаева Ульянова Марию Александрову и детей их…», что было утверждено указом Императора от 6 ноября 1886 г. Источником существования семьи становится пенсия на вдову и детей и доходы от принадлежащей ей части Кокушкино.

В 1887 году следующий удар — казнь её старшего сына Александра, причастного к покушению на императора Александра III, а в 1891 году — смерть от брюшного тифа в Санкт-Петербурге 19-летней дочери Ольги.

Немало переживаний было связано с революционной деятельностью и множеством арестов и ссылок её оставшихся детей: Владимира, Марии, Дмитрия и Анны. Поддерживала своего сына Владимира в его деятельности и дважды посещала его за границей (во Франции летом 1902 и в Стокгольме осенью 1910).

Мария Александровна умерла в 1916 году и похоронена на Волковском кладбище в Петрограде.

Памятники М. А. Ульяновой установлены в Санкт-Петербурге, Ульяновске, Уссурийске, Златоусте, Рязани.

Адреса в Санкт-Петербурге

Напишите отзыв о статье "Ульянова, Мария Александровна"

Примечания

  1. [www.zlatoust.ru/a/ze/ze.html?273 БЛАНК Александр Дмитриевич] в «Златоустовской энциклопедии»
  2. Шагинян М. С. Билет по истории. М., 1938. С. 28.
  3. Ульянова О. Д. Родной Ленин (Владимир Ильич и его семья). — М.: ИТРК. — 2002. — С. 19—20. — ISBN 5-88010-144-4.
  4. Штейн М. Г. Ульяновы и Ленины : Семейные тайны. СПб.: Изд. дом «Нева», 2004. С. 101.

Литература

Ссылки

  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:42622 Ульянова, Мария Александровна] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
    • [www.lib.ru/MEMUARY/ZHZL/ulianowa.txt «Сердце матери»]
    • [www.rusamny.com/363/t02(363).htm Предки Ленина]
  • Отрывок, характеризующий Ульянова, Мария Александровна

    Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
    Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
    – Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
    И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
    Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
    Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
    – Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
    – Здорово, брат. – Ну вот и он.
    – Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
    – Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
    – Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
    – Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
    – Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
    – Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
    – Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
    – А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
    – Что ж, садись! – сказал Долохов.
    – Постою, Федор Иванович.
    – Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
    – Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
    – Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
    – Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
    – Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
    – Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


    Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
    – Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
    Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
    – Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
    – Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
    Балага было пошел из комнаты.
    – Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
    – Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
    Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
    – А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
    Лакей принес женский лисий салоп.
    – Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
    Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.