Народная Социалистическая Республика Албания
| Народная Социалистическая Республика Албания (НСРА) | |||||||||
| алб. Republika Popullore Socialiste e Shqipërisë | |||||||||
| Социалистическая республика | |||||||||
| |||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||||
| Гимн «Hymni i Flamurit» | |||||||||
 Албания на карте Европы | |||||||||
| Столица | Тирана | ||||||||
| Язык(и) | Албанский | ||||||||
| Денежная единица | Албанский лек | ||||||||
| Телефонный код | 355 | ||||||||
| Площадь | 28 748 км² | ||||||||
| Население | 3 072 000 чел. (1985) | ||||||||
| Форма правления | Однопартийная парламентская республика | ||||||||
| 1-й секретарь ЦК Албанской Партии Труда | |||||||||
| - 1945 — 1985 | Энвер Ходжа | ||||||||
| - 1985 — 1992 | Рамиз Алия | ||||||||
| Председатель Президиума Народного Собрания Албании | |||||||||
| - 1946 — 1953 | Омер Нишани | ||||||||
| - 1953 — 1982 | Леши Хаджи | ||||||||
| - 1982 — 1991 | Рамиз Алия | ||||||||
| Председатель Совета министров Албании | |||||||||
| - 1946 — 1954 | Энвер Ходжа | ||||||||
| - 1954 — 1981 | Мехмет Шеху | ||||||||
| - 1981 — 1991 | Адиль Чарчани | ||||||||
| Часовой пояс | +2 | ||||||||
Народная Социалистическая Республика Албания (алб. Republika Popullore Socialiste e Shqipërisë), в 1946—1976 Народная Республика Албания (алб. Republika Popullore e Shqipërisë) — албанское государственное образование 1944—1992 годов под управлением коммунистической Албанской партии труда (АПТ). Позиционировалась как «народная демократия» и «социалистическая республика». Основывалась на однопартийной системе. При правлении Энвера Ходжи (1944—1985) являлась самым последовательным сталинистским режимом Восточной Европы, проводилась политика предельной централизации, самоизоляции и репрессий. При правлении Рамиза Алии (1985—1991) предпринимались попытки ограниченных реформ, не затрагивавшие основ режима. Прекратила существование после отстранения АПТ от власти в результате массовых протестов 1990—1991 годов.
Содержание
Установление режима
Приход компартии к власти
В ноябре 1944 года Национально-освободительная армия Албании установила контроль над всей территорией страны. В отличие от других стран Восточной Европы (кроме Югославии), албанские коммунисты пришли к власти своими силами, без прямого участия советских войск. Этот фактор во многом определил историю Албании второй половины XX века. Превосходящий силовой и административный потенциал позволял КПА установить монополию власти без промежуточных коалиционных этапов. Кроме того, албанская компартия отличалась большей, нежели другие, самостоятельностью в принятии решений.
Временное правительство возглавил первый секретарь ЦК Коммунистической партии Албании (КПА; с 1948 — Албанская партия труда, АПТ) Энвер Ходжа. Формально Албания ещё оставалась монархией, но королю Зогу был запрещён въезд в страну, деятельность монархических организаций не допускалась. Националистическое движение Балли Комбетар было подавлено вооружённой силой. Последний серьёзный контрудар антикоммунистов был нанесён под Шкодером формированиями коменданта Балли Комбетар Абаса Эрменьи в январе 1945, но коммунистическая армия пресекла эти попытки[1].
Противники режима подвергались репрессиям вплоть до физического уничтожения. Специальный суд под председательством члена политбюро ЦК компартии генерала Кочи Дзодзе в марте—апреле 1945 провёл показательный процесс над прогерманскими и проитальянскими коллаборационистами, функционерами королевского режима и антикоммунистическими политиками. 17 обвиняемых были казнены, около 40 приговорены к длительным срокам заключения. Таким образом был резко подорван кадровый и политический потенциал оппозиции[2]. Репрессировались также традиционные клановые авторитеты и их сторонники. В горах северной Албании серию таких казней ещё во время войны осуществил близкий сподвижник Ходжи Мехмет Шеху.
Преобразования середины 1940-х
На первых порах новый режим пользовался значительной поддержкой населения. Этому способствовал слом прежней феодальной иерархии и патриархальных ограничений, резкий рост социальной мобильности, введение социальных программ, провозглашение равноправия женщин. В августе 1945 была объявлена первая в албанской истории аграрная реформа. Помещичье землевладение ликвидировалось, крестьяне наделялись дополнительными угодьями и тягловым скотом, аннулировались их долги. Коллективизация сельского хозяйства, как и в СССР, была проведена не сразу, а лишь после укрепления режима и создания продовольственной базы. Эти меры лишили антиправительственное сопротивление социальной базы. Поэтому оказались безрезультатны попытки эмигрантского антикоммунистического объединения Национальный комитет «Свободная Албания» поднять восстание путём заброски в страну парашютных групп.
В декабре 1945 власти провели выборы в Народное собрание. Практически все мандаты были получены коммунистами. 11 января 1946 года депутаты утвердили Конституцию Народной Республики Албании (НРА), написанную по образцу основных законов СССР и ФНРЮ.
Опираясь на политическую, военную и экономическую поддержку СССР, албанское коммунистическое правительство приступило к строительству социализма. Установилась однопартийная система КПА, вся власть сосредоточилась в руках партийного руководства и аппарата. Началось огосударствление и централизация экономики, были национализированы все промышленные и коммерческие предприятия, установлена монополия внешней торговли. Политический террор осуществляла тайная полиция Сигурими, которую первоначально возглавлял Хаджи Леши, затем Кочи Дзодзе. Насаждался культ личности Энвера Ходжи. Коммунистический режим в Албании на протяжении всей своей истории отличался наиболее последовательным сталинизмом (в некоторых чертах политики Ходжа даже превосходил Сталина)[3].
Разрыв с Югославией и партийная чистка
Албанское коммунистическое руководство было едино в сталинизме и просоветской ориентации. Вторым ближайшим союзником являлся югославский коммунистический режим Югославии Иосипа Броз Тито. В политбюро и ЦК КПА существовала влиятельная группа, особенно тесно связанная с югославскими коммунистами. Возглавлял её министр внутренних дел Кочи Дзодзе[4], который рассматривался как единственный политический соперник Энвера Ходжи.
Это создавало серьёзные политические осложнения из-за давнего сербо-албанского противостояния в Косово[5]. Во время войны НОАЮ совершала жёсткие акции против косовских албанцев. Союз Ходжи с Тито позволял албанским антикоммунистам обвинять режим КПА в национальном предательстве[6]. В самой КПА существовали серьёзные опасения, что более мощный режим Тито лишит Албанию независимости, присоединив к Югославии в качестве «седьмой республики»[7]. Особое беспокойство вызывал югославский проект Балканской Федерации.
Советско-югославский раскол 1948 года резко изменил политическую ситуацию в Албании. Энвер Ходжа безоговорочно поддержал Сталина в конфликте с Тито. Кочи Дзодзе был арестован, предан суду и повешен. Вместе с ним подверглись репрессиям другие «титовцы», прежде всего Панди Кристо. Партийная чистка, проведённая силами Сигурими, утвердила единовластие Ходжи. На вторую позицию в партийно-государственной иерархии выдвинулся Мехмет Шеху, сменивший Дзодзе во главе МВД. С 1954 по 1981 Шеху занимал пост премьер-министра Албании.
Тогда же, в 1948, съезд КПА, по рекомендации Сталина переименовал партию в АПТ[8]. Этот жест символически обозначил полную лояльность албанских коммунистов в отношении СССР и ВКП(б). Югославия же превратилась в главного врага НРА.
Репрессивная политика
Следующей вехой ужесточения режима стала резня 1951. В качестве предлога был использован теракт в советском посольстве (без жертв и серьёзных разрушений), устроенный антикоммунистическими подпольщиками 19 февраля 1951 года[9]. На следующий день политбюро ЦК АПТ приняло решение о бессудном убийстве представителей оппозиционно настроенной интеллигенции. Аресты проводились по специальным спискам, причём никто из репрессированных даже не обвинялся в причастности к взрыву в посольстве. 25 февраля—26 февраля 22 человека — известные и влиятельные политики, предприниматели, экономисты, юристы, инженеры, офицеры — были расстреляны Сигурими[10].
Февральская расправа 1951 практически ликвидировала даже потенциальную оппозицию режиму. Были уничтожены последние подпольные группы и возможные лидеры общественных движений. Однако репрессии продолжались до 1980-х годов включительно. Не прекращались преследования «буржуазных элементов» и противников колхозной системы.
В середине 1950-х годов, особенно с 1956, под влиянием XX съезда КПСС, в АПТ возникло течение, оппозиционное сталинистской политике[11]. Некоторые партийные функционеры стали высказываться в пользу замедления темпов индустриализации и коллективизации, большего внимания уровню жизни масс, «демократизации партийной жизни». Ставился вопрос о реабилитации репрессированных «титовцев». Главными сторонниками «хрущёвской оттепели» в Албании являлись один из основателей Компартии Албании Тук Якова, член политбюро бывший генеральный прокурор Бедри Спахиу и секретарь ЦК Лири Белишова. В тайный политический контакт с ними вступили[12] генералы Панайот Плаку, Дали Ндреу, его жена Лири Гега.
Выступление против Ходжи и Шеху было запланировано на апрельской конференции парторганизации Тираны 1956 года. Значительная часть делегатов настроилась поддержать Плаку и Ндреу. Однако эти планы стали известны министру обороны Бекиру Балуку, который проинформировал Неджмие Ходжу. Министр внутренних дел Кадри Хазбиу привёл в готовность Сигурими.
Председательствовал на тиранской партконференции министр обороны Балуку. Выступления оппозиционеров были пресечены, 27 делегатов арестованы, форум объявлен «югославским заговором»[13]. Генерал Плаку бежал в Югославию, где вскоре убит агентами Сигурими. Генерал Ндреу расстрелян вместе с беременной Лири Гегой[14]. Тук Якова приговорён к 20 годам заключения и в 1958 умер в тюрьме. Бедри Спахиу осуждён на 25 лет заключения. Лири Белишова интернирована в 1960.
Регулярно проводились партийные чистки. Истреблялись «титовцы», носители «либерального уклона», разоблачались «антипартийные заговоры». В 1973—1974 были арестованы министр культуры Фадиль Пачрами и руководитель албанского гостелерадио Тоди Лубонья). В 1975 расстрелян министр обороны Бекир Балуку с группой военных (двумя десятилетиями именно Балуку подавил выступление Плаку—Ндреу).
В 1967 году Энвер Ходжа провозгласил Албанию «первым в мире атеистическим государством». Исповедание любой религии было запрещено и приравнено к антигосударственной деятельности. Культовые здания изымались у конфессий, отдавались под государственные нужды либо разрушались. Мусульманские и христианские священнослужители подвергались травле, принуждались к отказу от религии и публичным «саморазоблачениям». Проявлявшие упорство в вере подвергались репрессиям[15]. Наиболее известен католический священник Штьефен Курти, расстрелянный в 1971 году за тайное крещение мальчика[16].
Последняя вспышка политических репрессий пришлась на начало 1980-х годов. Обострились отношения между бессменным первым секретарём ЦК АПТ Энвером Ходжей и Мехметом Шеху. Ходжа неколебимо стоял на догматических сталинистских позициях. Шеху считал целесообразным осторожное открытие внешнему миру, хотя бы для преодоления экономических трудностей, получения кредитов и инвестиций. 17 декабря 1981 было объявлено о самоубийстве премьера[17]. Досконально обстоятельства смерти Мехмета Шеху неизвестны, существует версия о его убийстве на заседании политбюро[18]. Вскоре Шеху был обвинён в шпионаже в пользу Югославии, СССР, США, Италии, «контрреволюционном заговоре», «планах реставрации капитализма» и т. д. Ходжа вынужден был ввести в свою программную книгу «Титовцы» дополнительную главу, в которой задним числом «разоблачался» недавний ближайший сподвижник.
После падения Шеху вторым лицом АПТ и НСРА стал партийный куратор идеологии и пропаганды член политбюро и секретарь ЦК Рамиз Алия. Ещё с начала 1970-х сравнительно молодой Алия воспринимался как будущий преемник пожилого и больного Ходжи.
В сентябре 1982 года Группа Шевдета Мустафы — эмигранты-антикоммунисты — проникли в Албанию с целью убийства Ходжи[19]. Трое из четырёх погибли в столкновениях, один из её членов предстал перед судом. Он дал затребованные обвинением показания в отношении Мехмета Шеху и его преемника на посту министра внутренних дел, затем министра обороны Кадри Хазбиу (после чего вернулся домой в Новую Зеландию). Хазбиу, его ближайшие подчинённые и родственники Шеху были арестованы[20]. В 1983 Кадри Хазбиу и племянник Мехмета Шеху экс-министр внутренних дел Фечор Шеху были расстреляны. Вдова Мехмета Шеху Фикирете Шеху умерла в тюрьме.
Общее количество политических казней за правление Энвера Ходжи оценивается в 5—7 тысяч человек. Более 34 тысяч были осуждены на различные тюремные сроки, из них около 1 тысячи умерли в заключении[21]. Интернированию и депортациям подверглись 50 тысяч человек[22]. Для страны, население которой в то время составляло от 1,2 до 2,7 миллиона человек, это были серьёзные цифры. По имеющимся данным, задержания, допросы, принудительные работы, полицейский надзор применялись к трети населения Албании[23][24].
Государственное устройство
Конституция НРА 1946 года и Конституция НСРА 1976 года содержали положения об «авангардной»[25] и «руководящей»[26] роли КПА/АПТ. Это положение, в отличие от многих других (например, гарантий гражданских прав или права собственности), соблюдалось неукоснительно. Верховная власть в НРА/НСРА принадлежала высшему руководству коммунистической партии во главе с первым секретарём ЦК. Эту должность в 1941—1985 занимал Энвер Ходжа, в 1985—1991 — Рамиз Алия. Все значимые решения принимались на политбюро ЦК и реализовывались через партийный аппарат, контролировавший все государственные структуры.
Власть АПТ обосновывалась идеологическими установками ортодоксального марксизма-ленинизма и сталинизма. На разных языках переиздавались сочинения Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, классиков советской литературы. Культ Сталина соседствовал с культом Ходжи. Даже после смерти Ходжи 110-летие со дня рождения Сталина в 1989 году отмечалось на официальном уровне, его именем были названы два города, ряд промышленных предприятий. В 1952 году в Тиране был открыт Музей Ленина и Сталина. В 1961 году, после решения XXII съезда КПСС о выносе гроба Сталина из Мавзолея, Энвер Ходжа потребовал от СССР передать гроб НРА для установления его в мавзолее в Тиране. Годовщины Октябрьской революции, дни рождения и смерти Ленина, Сталина, Ходжи отмечались по всей стране. В день похорон Молотова 12 ноября 1986 в НСРА был объявлен траур.
Высокопоставленным распорядительным органом являлся Совет министров НРА/НСРА (первоначально — Правительство, Qeveria). Председателями совета министров — премьер-министрами являлись Энвер Ходжа (1946—1954), Мехмет Шеху (1954—1981), Адиль Чарчани (1981—1991), Фатос Нано (1991).
Формально члены правительства утверждались законодательным органом — всенародно избранным Народным собранием (Kuvëndi Popullor). Президиум Народного собрания (Presidiumi i Kuvëndit Popullor) считался коллективным главой государства. Пост председателя президиума занимали Омер Нишани (1946—1953), Хаджи Леши (1953—1982), Рамиз Алия (1982—1991).
АПТ управляла несколькими массовыми организациями с практически обязательным членством — Союзом трудовой молодёжи Албании (албанский комсомол), Союзом албанских женщин, Демократическим фронтом Албании. Через них оказывалось партийное воздействие на различные социальные группы албанского общества.
Территория НРА/НСРА делилась на районы (rrethi) и города (qytetet) центрального подчинения. Районы подразделялись на локалитеты (lokalitet) и города районного подчинения, локалитеты — на города локалитетского подчинения и сёла (fshatrat). Представительные органы районов, городов, локалитетов и сёл — народные советы — избирались населением сроком на 3 года. Исполнительные комитеты на каждом уровне формировались советами. На всех уровнях действовали комитеты АПТ и управления Сигурими, принимавшие решения, утверждаемые советами и реализуемые исполкомами.
Высшая судебная инстанция — Верховный Суд (Gjykata e Lartë), избиралась Народным собранием сроком на 4 года. Суды апелляционной инстанции — районные суды, суды первой инстанции — народные суды (gjykatat popullore) избирались населением.
В 1976 году была принята новая Конституция. Из «народной республики» страна переименовывалась в Народную Социалистическую Республику Албанию (НСРА), марксизм-ленинизм открыто провозглашался объявлялся господствующей идеологией. Изымались упоминания о гарантиях собственности и свободе вероисповедания. Вносилось положение о государственном атеизме.
Социально-экономическое развитие
Экономические и социальные результаты первых десятилетий НРА производили впечатление несомненных достижений. Экономическая помощь сталинского СССР позволяла осуществлять политику ускоренной индустриализации. Впервые в истории Албании была создана тяжёлая промышленность, в том числе угледобывающая, нефтяная и сталелитейная. Развивался текстильный кластер, производство стройматериалов и пластмасс. Построены гидроэлектростанции, расширена железнодорожная сеть.
Новая система здравоохранения способствовала росту средней продолжительности жизни. С середины 1940-х по середину 1980-х население страны увеличилось более чем в два раза. Была практически ликвидирована неграмотность, в 1957 году основан Тиранский университет. Жёстко преследовались патриархальные обычаи, типа кровной мести.
Современные сторонники ходжаизма (существует международное объединение партий и организаций, приверженных коммунизму в версии Энвера Ходжи) напоминают о таких элементах социальной политики в НРА/НСРА[27]:
- К концу 1980-х годов среднемесячная зарплата рабочих и служащих составляла 730—750 леков. При этом плата за квартиру, построенную в госсекторе, — 10-15 леков, в кооперативном секторе — 25-30 леков.
- Проработавшие на одном предприятии не менее 15 лет имели право на ежегодную бесплатную путевку на курорты (с 50-процентной скидкой членам семьи), оплачивали только 50 процентов стоимости лекарств; цены на медикаменты снижались один раз в 3-4 года.
- Трудящиеся, школьники, студенты пользовались бесплатным питанием по месту работы или учёбы, школьная форма и учебники также были бесплатными.
- Рабочие и служащие к месту работы и обратно доставлялись государственным (ведомственным) транспортом по льготным тарифам. Был ежегодный оплачиваемый трехнедельный отпуск (до середины 80-х годов — двухнедельный).
- Мужчины имели право выхода на пенсию в 65 лет; женщины — в 60 лет. В случае кончины одного из супругов членам семьи в течение года выплачивалась ежемесячная зарплата (или пенсия) умершего. При рождении первого ребенка женщина получала 10-процентную прибавку к зарплате, второго — 15-процентную, при этом оплачиваемый (в сумме месячного заработка и доплат) отпуск по рождению и уходу за ребенком составлял 2 года (в том числе послеродовой — полтора года); в случае потери кормильца женщина в течение трех лет получала 125 процентов своей зарплаты.
Но при всём том Албания оставалась беднейшей страной Европы. Успехи впечатляли лишь в сравнении с уровнем довоенной Албании. В большой степени были обусловлены внешней поддержкой от ФНРЮ, СССР, КНР. Это признавал и сам Ходжа, не раз выражавший благодарность Сталину не только за политическую, но за материальную помощь (даже за счёт населения СССР во время голода 1946—1947). Положение усугублялось целенаправленной самоизоляцией. Условия труда албанских рабочих характеризовались как «диккенсовские»[28] — период нищеты английского пролетариата XIX века. Не случайно именно албанские рабочие сыграли важную роль в свержении режима, в частности, в противостоянии на площади Скандербега и сносе памятника Ходже 20 февраля 1991 года. Ещё тяжелее было положение селян, даже в 1980-х составлявших, несмотря ни ускоренную урбанизацию около половины населения.
Жёсткий контроль Сигурими так или иначе охватывал практически каждого. Тайная полиция и партийная администрация активно вмешивались в частную жизнь албанцев. Такие предметы быта, как автомобиль, рояль, видеомагнитофон причислялись к «буржуазной роскоши» и запрещались для личного пользования (разрешались велосипеды, пианино и телевизоры, через которые велась официальная пропаганда). Преследовалась западная музыка, глушились иностранные радиопередачи. Не допускалась сдача жилплощади частным лицам, постройка «нестандартных» по размерам и планировке домов. Зато интенсивно строились бетонные бункеры — «для защиты от иностранного вторжения». За четыре десятилетия правления Ходжи были построены свыше 700 тысяч малых бункеров, по одному на 4 жителя страны. Плотность бункеров — 24 на квадратный километр. Малые бункеры располагались группами по 3 и более штук, в местах «наиболее вероятного наступления противника». Сейчас их можно встретить повсеместно, в том числе и в городах, прямо во дворах домов.
Формально Ходжа провозглашал социальное равенство и недопустимость привилегий. Реально образ жизни номенклатуры АПТ и Сигурими разительно отличался от среднего по стране. Наличие привилегий было официально признано на последнем съезде АПТ в 1991 году, ответственность возлагалось на окружение Ходжи[29].
Внешняя политика
Внешнеполитический курс НРА/НСРА может быть разделён на несколько ориентационных периодов: союз с Югославией и СССР (1944—1948), исключительная ориентация на СССР (1948—1955), дистанцирование от СССР (1956—1961), разрыв с СССР и переориентация на Китай (1961—1977), разрыв с Китаем и полная самоизоляция (1978—1985), осторожное налаживание связей с Западной Европой (1985—1990). Резкие повороты курса определялись идеологическими установками и заботой о сохранении суверенитета. То и другое побуждало руководство АПТ к самоизоляции страны.
«Югославский период»
Первый в истории Албании международный договор о дружбе и союзе был подписан между НРА и ФНРЮ 9 июля 1946 года. Коммунистические режимы Ходжи и Тито первоначально выступали в тесном политическом альянсе, сложившемся между двумя компартиями в годы Второй мировой войны. Югославия оказывала Албании также экономическую помощь.
Албано-югославские официальные связи установились раньше, чем албано-советские, хотя в «треугольнике дружбы Тирана—Белград—Москва» доминировал СССР. Через албанскую территорию направлялась советская помощь греческим коммунистам во время гражданской войны в Греции.
«Советский период»
Союз со Сталиным
Советско-югославский раскол 1948 года привёл и к разрывы албано-югославских отношений. Идеологической основой враждебности послужило категорическое отвержение сталинистом Ходжей титоистской концепции самоуправления. Югославская экономическая система рассматривалась в НРА как «реставрация капитализма».
Разрыв с Югославией означал для Албании прочный альянс с Советским Союзом. Политика АПТ практически зеркально копировала ВКП(б)/КПСС, Ходжа подчёркивал своё преклонение перед Сталиным. Советская финансовая и материальная помощь обеспечивала реализацию албанских пятилетних планов. Во Влёре размещалась советская военно-морская база. В 1949 Албания вступила в СЭВ, в 1955 — в ОВД. Осенью 1956 года, уже после смерти Сталина, Энвер Ходжа поддержал СССР в подавлении Венгерского антикоммунистического восстания.
Разрыв с Хрущёвым
Охлаждение албано-советских отношений началось после смерти Сталина в 1953 году. Признаки скорого разрыва обозначились в 1955, когда СССР примирился с Югославией. Стало очевидным, что СССР в своей геополитике и дипломатии не намерен учитывать албанские интересы. В 1956 году XX съезд КПСС, доклад Никиты Хрущёва, постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий» сделали неизбежным острый политико-идеологический конфликт. Визит Хрущёва в Албанию 1959 года не урегулировал, а скорее усугубил разногласия. Между Ходжей и Хрущёвым завязывалась неприязненная полемика о личности и деятельности Сталина. Кроме того, хрущёвское понимание роли Албании в «соцлагере» — «туристический курорт и фруктовый сад» — звучало оскорбительно в свете планов Ходжи превратить НРА в мощную индустриальную державу. Фёдор Бурлацкий описывал перебранку Энвера Ходжи с Юрием Андроповым, в ходе которой Андропов требовал более уважительного отношения к советской делегации, на что Ходжа заявлял, что «отвергает диктат»[30].
На Московском совещании коммунистических партий 1960 года обозначился открытый конфликт между КПСС (поддержанной почти всеми участниками, прежде всего компартиями Восточной Европы, особенно ПОРП) и АПТ (поддерживаемой КПК и до некоторой степени ПТВ и ТПК). Энвер Ходжа ориентировал албанскую делегацию выступать в поддержку Компартии Китая и рассматривал КПСС фактически как враждебную — «ревизионистскую и социал-империалистическую» — партию. В 1961 году были разорваны дипломатические отношения и экономические связи между НРА и СССР. Албания в ультимативной форме потребовала в кратчайшие сроки вывести военнослужащих с базы во Влёре, в результате чего несколько советских подводных лодок, вооружение и боеприпасы достались Албании. На следующий год Албания вышла из СЭВ.
Смещение Хрущёва в 1964 году не привело к нормализации албано-советских отношений. Взаимно негативные идеологические оценки не изменились. В 1968 году Энвер Ходжа осудил советское вторжение в Чехословакию (при том, что Пражская весна по своей идейно-политической сути была открыто враждебна ходжаизму), после чего Албания вышла из ОВД. При этом бросалось в глаза принципиальное различие реакции НРА на венгерские события 1956 и чехословацкие события 1968.
«Китайский период»
С начала 1960-х началось интенсивное сближение НРА с КНР. Ещё в 1956 году сам Энвер Ходжа возглавлял делегацию АПТ на VIII съезде КПК. Ходжа поддерживал Культурную революцию, политику Мао Цзэдуна и Банды четырёх, видя в ней продолжение сталинского курса. Ходже импонировало почтительное отношение Мао к Сталину и враждебность к «хрущёвцам».
КПК стала рассматриваться в АПТ как лидер международного коммунистического движения. В 1964 году Албанию посетил Чжоу Эньлай было подписано албано-китайское политическое заявление, в котором говорилось о недопустимости «диктата и навязывания в отношениях между социалистическими странами». Ирландский историк Джон Холидей констатировал «странный союз двух государств, расположенных за тысячи миль друг от друга, без каких-либо культурных связей, без серьёзных знаний друг о друге, но сплочённых общей враждой с Советским Союзом»[31]. Албанские коммунисты заимствовали маоистские установки «опоры на собственные силы» и «борьбы против двух сверхдержав».
Серьёзной экономической помощи Албании в то время Китай оказывать не мог, хотя китайские специалисты работали на гражданских и военных объектах НРА. Китайско-албанский союз носил в основном идеологический характер. Албания превратилась в центр распространения маоистского политического влияния и китайской разведки в Восточной Европе. В частности, Сигурими курировала ортодоксальную компартию Польши, находившуюся в ПНР на нелегальном положении. Её лидер Казимеж Мияль скрывался от ареста в Албании[32]. По согласованию с Пекином, НРА — единственное европейское государство — отказалась от участия в Совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года. Со своей стороны, албанская делегация активно добивалась принятия КНР в ООН, что и произошло в 1971 году.
Полная самоизоляция
Смерть Мао Цзэдуна, арест и разоблачение «Банды четырёх» осложнили албано-китайские отношения с 1976 года. Приход к власти Дэн Сяопина с его политикой реформ и открытости был воспринят как «реставрация капитализма» и привёл к полному разрыву албано-китайских связей в 1978. Ходжа провозгласил КНР «социал-империалистическим государством, подобным СССР». С этого момента АПТ взяла курс на тотальную самоизоляцию Албании. Задачами внешней политики объявлялись «борьба против США, СССР и КНР», «непримиримое противостояние СФРЮ»[33].
Однако ещё незадолго до смерти Энвера Ходжи прагматично настроенные партийные руководители — прежде всего Рамиз Алия — стали осторожно налаживать экономические связи со странами Западной Европы, прежде всего с Италией. К этому побуждала крайне тяжёлая финансово-экономическая ситуация. В 1984 Алия установил контакт с премьер-министром Баварии Францем Йозефом Штраусом. Ходжа считал допустимым получение финансовых средств из ФРГ, поскольку рассматривал их не как внешние заимствования, запрещённые конституцией, а как компенсацию за военные разрушения[34]. Торговые связи стали допускаться даже с Югославией, несмотря на «непримиримые идеологические противоречия».
Прекращение существования
Колебания после Ходжи
Энвер Ходжа умер 11 апреля 1985 года. На посту первого секретаря ЦК АПТ его сменил Рамиз Алия. Первоначально он позиционировался как продолжатель курса Ходжи. Однако он не мог не учитывать широкого недовольства в стране. Рабочие и колхозники возмущались своим бедственным положением, интеллигенция — отсутствием свободы самовыражения и закрытостью страны, общество в целом — произволом партиаппарата и Сигурими.
Никаких существенных реформ Алия не проводил, партийная диктатура и полицейский контроль сохранялись в полной мере. Однако прекратились массовые репрессии, стали допускаться дискуссии по вопросам культуры, религия и мелкий частный бизнес не были официально разрешены, но перестали жёстко преследоваться.
Даже такие незначительные подвижки вызывали недовольство ортодоксальных ходжаистов в руководстве и аппарате АПТ. Лидером этой группы стали вдова покойного диктатора, директор Высшей партийной школы и Института исследований марксизма-ленинизма АПТ Неджмие Ходжа, секретарь ЦК по оргструктуре Ленка Чуко, секретарь парторганизации Дурреса Мухо Аслани, министр внутренних дел и глава Сигурими Симон Стефани. Их общую позицию высказала Чуко на совещании функционеров АПТ летом 1989 года. Она резко осудила советскую перестройку, венгерские реформы, польский Круглый стол[35].
Сильнейшее беспокойство албанских властей вызвали восточноевропейские Революции 1989 года. Cудьбу Николае Чаушеску Рамиз Алия, как последний коммунистический диктатор Европы, неизбежно примерял на себя. В конце декабря 1989 в Тиране и Влёре появились листовки с призывом к албанцам последовать румынскому примеру.
Падение режима
Волнения 1990 года
Массовые протесты в Албании начались с января 1990 года. В Шкодере демонстранты опрокинули памятник Сталину, вступили в столкновения с полицией и Сигурими. Студенты Тиранского университета потребовали убрать имя Ходжи из названия вуза. В Берате забастовали рабочие-текстильщики.
2 июля 1990 около 5 тысяч человек прорвались в здания иностранных посольств, прежде всего итальянского. Правительство дало согласие на их эмиграцию (при Ходже попытка выезда из страны считалась особо опасным государственным преступлением). Демонстранты в Кавае требовали роспуска колхозов. Ленка Чуко и Мухо Аслани, попытавшиеся вступить в переговоры, были изгнаны из города. Полиция применила оружие, один человек погиб. Похороны собрали 30 тысяч человек, которые разгромили городской комитет АПТ[36].
Рамиз Алия пошёл на паллиативные уступки. Весной были объявлены новые законы, расширявшие права предприятий в духе хозрасчёта. В начале ноября пленум ЦК АПТ объявил курс на «разделение полномочий партии и правительства», разрешил въезд и выезд из страны и провозгласил свободу вероисповедания, в том числе отправление религиозных культов. Хотя Алия ещё возражал против многопартийной системы, было сказано о подготовке нового избирательного закона.
В декабре 1990 года разрозненные антикоммунистические выступления переросли в общенациональное восстание. 8 декабря 1990 выступила учащаяся молодёжь[37] во главе со студентом Тиранского университета Арьяном Манахасой. Для координации была создана организация Декабрь 90. Движение активно поддержали рабочие, на заводах началось уничтожение сталинистской и ходжаистской символики. Студенты выступали под общедемократическими лозунгами, рабочие протестовали против тяжёлых условий труда, ответственность за которые возлагали на правящих коммунистов. 26 декабря 1990 рабочие активисты во главе с шахтёром Гезимом Шимой учредили свободное профобъединение Союз независимых профсоюзов Албании (BSPSH)[38].
Руководство АПТ пребывало в смятении и не решилось на силовое подавление. Партийная пропаганда делала упор на то, что только «опытные руководители», типа Рамиза Алии, способны привести страну к демократии. Алия стал сознательно позиционироваться как «албанский Горбачёв». Власти дали обязательство провести в ближайшие месяцы многопартийные выборы. Неджмие Ходжа, Ленка Чуко, Мухо Аслани, Симон Стефани были выведены из партийного руководства. 12 декабря 1990 учредилась Демократическая партия Албании. Новая партия быстро приобрела широкую популярность программой демократизации и резкими антикоммунистическими лозунгами. Однако её лидеры — кардиолог Сали Бериша и экономист Грамоз Пашко — были тесно связаны с элитой коммунистического режима. Бериша являлся штатным врачом политбюро ЦК АПТ, обслуживал и самого Ходжу. Родители Пашко входили в коммунистическое правительство. Некоторые комментаторы предполагали, что партия была создана если не по инициативе, то с санкции властей. Руководство АПТ стремилось поставить во главе оппозиционного движения представителей «своего круга», дабы предотвратить стихийное выдвижение радикальных антикоммунистов типа студента Арьяна Манахасы или Гезима Шимы.
Восстание 1991 года
Поворотные события произошли в феврале 1991 года. Группа студентов и преподавателей Тиранского университета объявила голодовку с требованием изъять имя Энвера Ходжи из названия университета, департизировать армию и полицию. С требованием солидаризировалось созданное демократической интеллигенцией общество «Фан Ноли». Коммунистические активисты, особенно в Гирокастре (земляки Ходжи) грозили применить насилие против «экстремистов». Рамиз Алия занял выжидательную позицию[39].
6 февраля студентов публично поддержал BSPSH. 15 февраля Гезим Шима предъявил ультиматум Рамизу Алии: либо студенческие требования будут выполнены до полудня 19 февраля, либо начнётся всеобщая забастовка. Рабочая поддержка дала мощный импульс студентам и оппозиционной интеллигенции. Студенты приветствовали профактивистов как своих спасителей[40].
20 февраля 1991 демонстранты собрались на площади Скандербега в Тиране. Полиция и партийные ходжаисты попытались им препятствовать, возникли столкновения, в которых был ранен один из лидеров BSPSH Фатмир Меркочи. Однако эти попытки были подавлены массой протестующих. Рабочие физическим вмешательством переломили ситуацию[41]. Демонстранты сбросили памятник Энверу Ходже. Эта акция считается этапной в албанской истории.
После 20 февраля события приобрели необратимый характер. 22 февраля был снят с поста премьер-министра Адиль Чарчани (назначенный ещё при Ходже) и заменён реформаторски настроенным Фатосом Нано. Был легализован BSPSH.
31 марта 1991 состоялись многопартийные выборы в Народное собрание. Было объявлено о победе АПТ, получившей 56,2 % голосов. Оппозиционная ДП, собравшая, по официальным данным, 38,7 %, обвинила власти в силовом давлении на избирателей[42]. 2 апреля 1991 в Шкодере произошли столкновения оппозиционных демонстрантов с полицией. Была открыта стрельба, погибли четыре активиста ДП[43]. Стрельба велась из здания комитета АПТ, которое демонстранты подвергли разгрому.
29 апреля 1991 новый состав парламента внёс изменения в Конституцию. Провозглашались гражданские и политические свободы. При этом учреждался пост президента, избираемого депутатами. 30 апреля президентом стал Рамиз Алия. Страна была переименовала в Республику Албания. Формально государство НСРА уже тогда прекратило существование.
12 июня 1991 внеочередной съезд АПТ изменил название на Социалистическую партию, принял программу демократического социализма и отказался от идеологии марксизма-ленинизма. 19 июня Албания официально вступила в ОБСЕ, 16 сентября присоединилась к Хельсинкскому Заключительному акту. Таким образом на Албанию распространились международные стандарты прав человека. Формально упразднялась Сигурими, преобразованная в деидеологизированную спецслужбу, не подчинённую какой-либо партии.
Формально государство НСРА прекратило существование уже 29 апреля 1991 года. Однако у власти ещё находились президент Рамиз Алия и правительство бывших коммунистов. Поэтому оппозиция рассматривала происходящее как обманные манёвры ходжаистов с целью удержания власти.
Всеобщая забастовка и смена власти
Решающую роль в окончательном свержении ходжаизма сыграли албанские независимые профсоюзы. Ещё 9 апреля BSPSH выдвинул ультимативные требования к правительству Фатоса Нано: 50%-ное повышение зарплат, профсоюзный контроль за условиями труда, предание суду виновных в шкодерском расстреле 2 апреля. Сроком исполнения было названо 15 мая. Компромиссные предложения правительства профсоюз отклонил.
16 мая 1991 BSPSH и Демократическая партия призвали к всеобщей забастовке. На призыв откликнулись до 220 тысяч рабочих[44]. Через неделю количество забастовщиков увеличилось до 300 тысяч[45]. Особое значение имела забастовка транспортников, поскольку личные автомобили (запрещённые во времена Ходжи) ещё были в Албании редкостью. Продолжали работать только медицинские учреждения, электро- и водоснабжение и пищевая промышленность.
Забастовка практически парализовала страну. Теперь выдвигались требования отставки правительства и перевыборов Народного собрания. Просьбы премьера Нано и президента Алии возобновить работу были проигнорированы. Полиция отказывалась применять силу против бастующих.
29 мая 1991 парламент собрался на экстренное заседание. В этот день BSPSH организовал в Тиране многотысячный митинг. На этот раз произошло столкновение с полицией, были применены дубинки, камни, слезоточивый газ, сожжено три полицейских машины.
1 июня Народное собрание уступило требованиям забастовщиков. Было принято решение о формировании нового правительства и проведении досрочных парламентских выборов. Новый кабинет возглавил Юлли Буфи, ранее министр продовольственного снабжения, считавшийся антикризисным менеджером. Заместителем премьера и министром экономики стал представитель Демократической партии Грамоз Пашко[46]. Новые выборы назначались на март следующего года.
22 марта 1992 года победу на выборах одержала Демократическая партия — 57,3 % голосов против 23,7 % у социалистов. Новое правительство сформировал представитель Демократической партии Александер Мекси. 3 апреля ушёл в отставку Рамиз Алия. 9 апреля 1992 года новым президентом Албании был избран лидер Демократической партии Сали Бериша.
События марта—апреля 1992 года считаются ликвидацией НРА/НСРА и вступлением Албании в новый этап своей истории.
Напишите отзыв о статье "Народная Социалистическая Республика Албания"
Ссылки
- [licodu.cois.it/?p=385 Конституция Албании 1946 года]
- [eudo-citizenship.eu/NationalDB/docs/ALB%20Kushtetuta%20e%20Republikes%20Socialiste%20Popullore%20e%20Shqiperise%201976.pdf Конституция Албании 1976 года]
- [www.sovetika.ru/nsra/konst.htm Конституция Албании 1976 года]
- Албания — статья из Большой советской энциклопедии.
Примечания
- ↑ [www.ballikombit.org/index.php?option=com_content&task=view&id=980&Itemid=1 Abas Ermenji — apostull i bashkimit kombëtar]
- ↑ [www.radiandradi.com/skeda-e-lazer-radit-dhe-gjyqi-special-13-prill-1945/testata-kryesore/gazeta/ Skeda e Lazër Radit dhe Gjyqi Special]
- ↑ [rufabula.com/articles/2015/09/25/the-feat-of-shevdet Подвиг Шевдета]
- ↑ [www.telegrafi.com/rasti-koci-xoxe-a-ishte-vertete-agjent-i-jugosllaveve-shefi-i-pare-i-sigurimit-te-shtetit-shqiptar/ Rasti Koçi Xoxe: A ishte vërtetë agjent i jugosllavëve, shefi i parë i Sigurimit të Shtetit shqiptar?]
- ↑ [www.zeriislam.com/artikulli.php?id=1054 Flagranca e marrëdhënieve shqiptaro ‑jugosllave në vitet 1944 ‑ 1948]
- ↑ [shqiptarja.com/news.php?IDNotizia=255987 Dom Shtjefën Kurti, martiri që nuk u gjunjëzua prej komunizmit]
- ↑ [www.fjala.info/arkiv/fjala1/?p=3158 Ramiz Alia, INTERVISTE — ‘Si u hapën ambasadat…’]
- ↑ [studall.org/all-88452.html Поворотный 1948 год]
- ↑ Uran Butka. Bombë në Ambasadën Sovjetike, 2008.
- ↑ [www.kohajone.com/2016/02/26/bomba-ne-ambasaden-sovjetike-si-u-ekzekutuan-pa-gjyq-22-intelektuale/ Bomba në Ambasadën Sovjetike, si u ekzekutuan pa gjyq 22 intelektualë]
- ↑ Owen Pearson. Albania as Dictatorship and Democracy. I.B.Tauris & Co Ltd, Albania in the Twentieth Century. 2006. ISBN 9781845111052.
- ↑ [www.arkivalajmeve.com/Gruaja-e-ministrit-te-arratisur-Pse-e-eliminoi-Enveri-Panajot-Plakun.260190/ Gruaja e ministrit të arratisur: Pse e eliminoi Enveri Panajot Plakun]
- ↑ [floripress.blogspot.ru/2011/05/nga-flori-bruqi-panajot-plaku-gjenerali.html#!/2011/05/nga-flori-bruqi-panajot-plaku-gjenerali.html Panajot Plaku, gjenerali që zbuloi sekretet e Enverit tek gazeta «Borba»]
- ↑ [www.tiranaobserver.al/news-item/4-misteret-e-liri-geges-dhe-dali-ndreut-si-u-ekzekutua-shtatzene-anetarja-e-byrose-politike/ 4 misteret e Liri Gegës dhe Dali Ndreut: Si u ekzekutua shtatzënë anëtarja e Byrosë Politike]
- ↑ [www.country-data.com/cgi-bin/query/r-186.html Albania. Hoxha's Antireligious Campaign]
- ↑ [www.arkivalajmeve.com/Dom-Shtjefen-Kurti---110-vjetori-i-lindjes-24121898---24122008.164373/ Dom Shtjefën Kurti — 110 vjetori i lindjes, 24.12.1898 — 24.12.2008]
- ↑ [www.nytimes.com/1981/12/19/obituaries/gen-mehmet-shehu-dead-at-68-served-albania-as-prime-minister.html GEN. MEHMET SHEHU DEAD AT 68; SERVED ALBANIA AS PRIME MINISTER]
- ↑ [www.historytoday.com/richard-cavendish/death-enver-hoxha Death of Enver Hoxha]
- ↑ [www.shekulli.com.al/p.php?id=31144 Xhevdet Mustafa mbajti peng 3 vajza pasi u vrau babanë]
- ↑ [www.pashtriku.org/?kat=63&shkrimi=1326 PASHTRIKU: PROCESVERBALI TOP’SEKRET — SI U PUSHKATUA KADRI HAZBIU…]
- ↑ [www.worldbulletin.net/index.php?aType=haber&ArticleID=55389 Albanians want Hoxha stripped of hero titles]
- ↑ [www.pakufije.com/2014/12/01/a-mund-te-quhet-thjesht-diktature-regjimi-komunist-shqiptar/ A mund të quhet thjesht diktaturë regjimi komunist shqiptar?]
- ↑ Lavinia Stan. Transitional Justice in Eastern Europe and the former Soviet Union: Reckoning with the communist past. Routledge; 1 edition, 2008.
- ↑ [www.liquisearch.com/sigurimi/activities Sigurimi — Activities]
- ↑ [licodu.cois.it/?p=385 Конституция Албании 1946 года, статья 21]
- ↑ [eudo-citizenship.eu/NationalDB/docs/ALB%20Kushtetuta%20e%20Republikes%20Socialiste%20Popullore%20e%20Shqiperise%201976.pdf Конституция Албании 1976 года, статья 3]
- ↑ А.ЧИЧКИН: [www.lib.ru/POLITOLOG/ALBANIA/hrushewcy.txt «НЕИЗВЕСТНАЯ АЛБАНИЯ» (как предисловие к русскому изданию «Хрущёвцев»)], «Молодая Гвардия», 1989 , № 12
- ↑ [articles.chicagotribune.com/1991-01-20/news/9101060446_1_opposition-parties-green-party-democratic-party At Last, Albanians Feel Winds Of Change]
- ↑ [elar.urfu.ru/bitstream/10995/4953/2/im-09-7-2010.pdf Смена общественного строя в Албании (1989—1992 гг.). Агония «пролетарской диктатуры»]
- ↑ Фёдор Бурлацкий. Вожди и советники. Издательство политической литературы, 1990. ISBN 5-250-00689-2.
- ↑ Artful Albanian: The Memoirs of Enver Hoxha. Chatto & Windus, 1986.
- ↑ [histmag.org/Kazimierz-Mijal-marksista-bezkompromisowy-10590;2 Kazimierz Mijal — marksista bezkompromisowy]
- ↑ Международный ежегодник. Политика и экономика. 1981. Народная Социалистическая Республика Албания — М.: Политиздат.
- ↑ [www.spiegel.de/spiegel/print/d-30414363.html „Wir töteten nie ohne Grund“]
- ↑ «Собеседник», N 28/1989.
- ↑ Tadeusz Czekalski. Albania (Historia Państw Świata XX w.). Wydawnictwo TRIO, Warszawa 2003.
- ↑ [www.yllpress.com/21893/shqiperia-20-vjet-pas-renies-se-komunizmit.html Shqipëria, 20 vjet pas rënies së komunizmit]
- ↑ [www.shekulli.com.al/p.php?id=23155 Greva e përgjithshme, ja si u rrëzua qeveria e fundit komuniste]
- ↑ [tesheshi.com/20-shkurti-1991-kur-pd-ja-nuk-pergezoi-rrezimin-e-shtatores-se-enverit/ 20 shkurti 1991: kur PD-ja nuk përgëzoi rrëzimin e shtatores së Enverit]
- ↑ [www.shekulli.com.al/p.php?id=22761 Sindikatat, me 17 kërkesa rrëzuam Qeverinë «Nano»]
- ↑ [sot.com.al/politike-intervista/g%C3%ABzim-shima-i-p%C3%ABrgjigjet-shenasi-ram%C3%ABs-bustin-e-enver-hoxh%C3%ABs-e-rr%C3%ABzuan Gëzim Shima i përgjigjet Shenasi Ramës: Bustin e Enver Hoxhës e rrëzuan sindikatat dhe jo studentët, Berishën e përzunë si të infiltruar të regjimit]
- ↑ Robert Bideleux & Ian Jeffries. The Balkans: A Post-Communist History. New York: Routledge. 2007.
- ↑ [www.zeriamerikes.com/a/ne-shkoder-perkujtohet-demonstrata-antikomuniste-e-2-prillit-1991-145763025/730702.html Në Shkodër përkujtohet Demonstrata Antikomuniste e 2 prillit 1991]
- ↑ [www.upi.com/Archives/1991/05/16/General-strike-in-Albania-claimed-as-major-success/1001674366400/ General strike in Albania claimed as major success]
- ↑ [nvdatabase.swarthmore.edu/content/albanian-workers-force-shift-toward-democracy-1991 Albanian workers force shift toward democracy, 1991]
- ↑ [www.nytimes.com/1991/06/13/world/albania-appoints-a-non-communist-cabinet.html Albania Appoints a Non-Communist Cabinet]
| ||||||||||
| ||||||||||||||||
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Народная Социалистическая Республика Албания
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.
Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.
Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.
Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
