Набережная Орфевр, 36
Поделись знанием:
К:Фильмы 2004 года
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.
В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
| Набережная Орфевр, 36 | |
| 36 Quai des Orfèvres | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер |
Грегори Барри |
| Автор сценария |
Оливье Маршаль |
| В главных ролях | |
| Оператор |
Дени Руден |
| Композитор |
Эрванн Керморвант |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
110 мин. |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Набережная Орфевр, 36» (фр. 36 Quai des Orfèvres) — французский детективный фильм, вышедший на экраны в 2004 году.
Содержание
Сюжет
Действие фильма разворачивается в Париже. Два полицейских, которых играют Даниэль Отёй и Жерар Депардьё, стремятся занять вакантное место начальника полиции, расследуя серию вооружённых ограблений.
Режиссёром фильма выступил бывший офицер полиции Оливье Маршаль, до создания сценария фильма проработавший двенадцать лет в полиции. Отдельные части сценария созданы на основе реальных происшествий, имевших место во Франции в 1980-х.
В ролях
| Актёр | Роль |
|---|---|
| Даниэль Отёй | Лео Вринкс |
| Жерар Депардьё | Дэни Клейн |
| Андре Дюссолье | Роберт Мансини |
| Рошди Зем | Юго Сильен |
| Валерия Голино | Камиль Вринкс |
| Даниэль Дюваль | Эдди Вэланс |
| Милен Демонжо | Ману Бэнрлинёр |
| Катрин Маршаль | Ева Вероген |
| Франсис Рено | Тити Брасоро |
| Ален Фиглаж | Франсис Орн |
| Оливье Маршаль | Кристо |
Факты
- Набережная Орфевр, 36 — адрес главного управления французской криминальной полиции, находящегося на острове Сите в самом центре Парижа
- В роли Лолы Вринкс снялась дочь Даниэля Отёя Аврора. Сам Даниэль сыграл её отца Лео Вринкса.
- В фильме снялись сразу 3 актёра, становившиеся лауреатами премии «Сезар» за лучшую мужскую роль — Жерар Депардьё, Даниэль Отёй и Андре Дюссолье.
Номинации и награды
Фильм претендовал на премию «Сезар» в 8 номинациях, но не получил ни одной награды.
- Лучший фильм
- Лучшая мужская роль (Даниэль Отёй)
- Лучшая мужская роль второго плана (Андре Дюссолье)
- Лучшая женская роль второго плана (Милен Демонжо)
- Лучший режиссёр (Оливье Маршаль)
- Лучший адаптированный или оригинальный сценарий
- Лучший звук
- Лучший монтаж
Напишите отзыв о статье "Набережная Орфевр, 36"
Ссылки
- «Набережная Орфевр, 36» (англ.) на сайте Internet Movie Database
|
Это заготовка статьи о французском кинофильме. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Набережная Орфевр, 36
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.
В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
