Набивная ткань

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Набивна́я тканьткань, поверхность которой украшена печатным рисунком. Первоначально набивная ткань вырабатывалась ручным способом — набивкой (набойкой). Впоследствии термин «Набивная ткань» стали применять также для тканей, на которых рисунок наносится тканепечатающими машинами.





История

Искусство набойки, по мнению исследователей, зародилось в Индии, где издревле развито культивирование хлопка и не было недостатка в природных красителях. Об индийских набивных тканях упоминают Страбон и другие римские авторы. Производство набивных тканей распространилось по другим странам Азии и Африки. Особенно прославилась египетская набойка, Плиний Старший в «Естественной истории» описывает способ нанесения египтянами краски на ткани с помощью воскового резервирующего состава[1].

Европа. Средние века

Известно, что первые европейские набивные ткани появились в Италии. О способе окрашивания ткани «набивным трафаретом» рассказывает Ченнино Ченнини в «Трактате о живописи» (конец XIV века), рекомендующий набивные ткани для шитья детской одежды и церковных аналоев. Ченнини сообщает о набивке узоров по цветным фонам с дорисовкой деталей вручную кистью. Итальянские набойщики ткани входили в гильдии живописцев[1].

В XIV—XV веках набойки стали изготавливаться и в Германии. Так как в Германии шёлковых тканей выделывалась очень мало, а привозные итальянские стоили дорого, местные набивные ткани из-за своей дешевизны пользовались популярностью. Судя по немецкому трактату (конец XV — начало XVI века), особое внимание уделялось изготовлению набоек с серебряными и золотыми узорами (рисунок, набитый чёрной клеевой краской покрывался серебряным или золотым порошком, иногда на него наносили толчёное стекло), так как они заменяли дорогие шёлковые ткани. Выполнялись также набойки в несколько цветов масляной краской. Поначалу набойки производились в монастырях (в основном Нижнерейнской области) и лишь позднее их изготовлением занялись городские ремесленники. Немецкие набойки выполнялись как по льну, так и по привозным однотонным тканям (тафте, атласу). При изготовлении ранних немецких набоек применялись небольшие деревянные штампы, иногда узор набивался несколькими досками[1].

Все сохранившиеся образцы средневековых набоек исследователи условно делят на произведённые в Германии (Рейнская область) и «интернациональные» (большей частью итальянские, а также происходящие из Нидерландов и других стран). Итальянские набойки отличаются от немецких, выполненных на дорогих материях, в то же время для них характерна тонкая проработка рисунка, более сложные композиции[1].

С середины XIV века появляются набивные ткани с сюжетными композициями (в том числе изображениями библейских эпизодов.)

Новое время

В конце XVIII века швейцарец Кристоф-Филипп Оберкампф значительно усовершенствовал механический способ печати на тканях. Для печати стали использовать медные гравированные доски с углубленным рисунком, более качественной стала и печать с цилиндрического вала.

Главная опасность для набивных тканей — выцветание рисунка под воздействием солнечных лучей[2] и линька при стирке, если для набойки применяются нестойкие красители.

Распространение набивных тканей в России

См. также

Напишите отзыв о статье "Набивная ткань"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Бирюкова Н. Набивные ткани средних веков и эпохи Возрождения // Западноевропейские набивные ткани 16 — 18 века
  2. Бирюкова Н. От автора // Западноевропейские набивные ткани 16 — 18 века

Литература

  • Бирюкова Н. Набивные ткани средних веков и эпохи Возрождения // Западноевропейские набивные ткани 16-18 века. Собрание Государственного Эрмитажа. — М.: Искусство, 1973.
  • Якунина Л. И. Русские набивные ткани XVI—XVII вв. — М.: «Издание Государственного исторического музея». 1954
  • Популярная художественная энциклопедия. Архитектура. Живопись. Скульптура. Графика. Декоративное искусство. — М.: «Советская энциклопедия». Книга II. М—Я. 1986

Отрывок, характеризующий Набивная ткань

– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?