Набуль (город)

Город Набуль نابل Nabeul Страна ТунисТунис Вилайет Набуль (вилайет)Набуль (вилайет) Департамент Набуль (департамент) Координаты 36°27′00″ с. ш. 10°44′00″ в. д.36.45000° с. ш. 10.73333° в. д. / 36.45000; 10.73333    Население 56 387 человек (2004) Часовой пояс UTC+1

На́буль (араб. نابل‎) — курортный город на северо-востоке Туниса. Расположен на юге полуострова Бон, на берегу залива Хаммамет Средиземного моря. Административный центр вилайета Набуль.

География

Город Набуль образует одноимённый муниципалитет с населением 73 128 жителей (по переписи 2014 г.). Вместе с соседними населёнными пунктами Дар-Шаабан, Хиар и Эль-Маамора он образует агломерацию с населением 120 000 жителей.

В 12 километрах к юго-западу от Набуля расположен курортный город Хаммамет. С ним Набуль образует биполярную агломерацию численностью 185 000 человек и общую туристическую зону.

Город расположен на юге полуострова Бон, известном своими садами и огородами. Здесь выращивается виноград, цитрусовые, бахчевые культуры.

Климат

В Набуле, как и на всём полуострове Бон, преобладает умеренный климат. В январе температура опускается не ниже 8,4 °С, средняя 15,8 °C. В августе температура не ниже 22,6° C, средняя 30,6 °C. Тепловая амплитуда напрямую зависит от влияния моря.

История

Древние века

В древние времена город носил греческое название Neapolis (Неаполис), что переводится как Неа (новый) и полис (город). Основание города относится по крайней мере к 2400 году до нашей эры, хотя греческий историк Фукидид упоминает о V веке до нашей эры. В то время имя этого североафриканского города не раз упоминалось в текстах вместе с Карфагеном.

Во время Пелопоннесской войны в 413 году до нашей эры греческий корабль, шедший с солдатами из Спарты в Афины, сел на мель на побережье Киренаики. Граждане Кирены решили помочь им и предоставили свои лодки и проводников. Греки остановились тогда в городе с названием Неаполис, где была сделана первая запись о городе. Возможно, что Неаполис (Неаполь) всего лишь греческий перевод с древнего названия Nabeul или Набуль.

С 148 года до н. э. и до нашей эры, Неаполис сохраняет верность Карфагену. Вместе с Карфагеном город был взят и разрушен римским полководцем Кальпурнием. С началом римской оккупации город был опустошён и заброшен, и окончательно уничтожен византийцами во время арабских завоеваний.

Средневековье

Мусульманская армия под командованием Абу-аль-Мохера, придя с Аравийского полуострова в 674 году, завоевала полуостров Бон. Мусульмане выстроили «старый» город (медину) в Набуле и в IX-м веке Великую мечеть.

В 1148 году войска сицилийского короля Рожера II захватили медину в Набуле и предприняли неудачную попытку овладеть военным фортом Хаммамет, после которой бежали с полуострова.

В XVIII и XIX веках город приобретает свою окончательную структуру, располагаясь в своей основной медине. Базары становятся душой города, местом встреч и торговли. Они развиваются и играют важную роль в экономике.

В то время были впервые открыты многие рынки, такие как Эль-Хаддаба (кузнечный рынок), Сук-эль-Балха, Сук-эль-Ихоуд (еврейский) и Еззит (продовольственный). Медина стала доступной через несколько ворот: Баб Блед — главный вход в город, Баб-эль-Баб, Эль Хоука и Зауя.

Благодаря плодородию и умеренному климату, город стал привлекать к сельскохозяйственной и коммерческой деятельности мигрантов из Джербы и Кайруана, а также беженцев из Андалузии, изгнанных испанцами. Именно в это время сельское хозяйство стало переживать настоящий бум.

В ту же эпоху в регион стало съезжаться большое количество евреев, которое к концу XIX века составило 10 % от всего населения французского протектората. Итогом всего этого стало возведение в районе Великой мечети еврейской синагоги.

Новая и новейшая история

Французский протекторат, установленный в Тунисе в 1881 году, придаёт Набулю статус центра сайд-губернии. Административный статус и усиленный гражданский контроль в 1885 году способствует улучшению условий жизни горожан, обеспечению их жилищ питьевой водой и электроэнергией, строительству дорог. Однако проекты глобального развития транспорта, в том числе строительство железнодорожной линии, соединяющей город со столицей страны Тунисом, начали осуществляться лишь в конце XIX века.

Данные проекты имели решающее значение для дальнейшего развития города и региона. Целесообразность их объяснялась созданием здесь важного приморского курорта, ожидалось прибытие большого числа туристов и путешественников из Европы.

В 1930-е годы в Тунисе стало бурно развиваться националистическое движение. При поддержке местных интеллектуалов, мусульманами в 1936 году была организована партия «Нео-Дестур», провозгласившая для себя лозунг борьбы за независимость арабского народа от власти французского протектората и римско-греческой церкви. В первую очередь стали подвергаться гонениям евреи и их святыни. Из 2058 евреев, проживающих в 1946 году в Набуле, к 1950 году осталось лишь 10 %.

19 января 1952 года в городе прошли крупные митинги в рамках восстания в Тунисе.

С обретением 20 марта 1956 года Тунисом независимости, введением власти традиционного Корана и отменой двуязычия, статус Набуля как туристического центра на время померк, взамен начали развиваться различные отрасли промышленности и это повлияло на рост численности населения города. Рост населения и промышленности сказался на развитии сферы образования, в городе появились школы, колледжи, спортивные центры, политехникум, факультет экономики и Высший институт искусства.

Экономика

Туристическая индустрия

В настоящее время экономика города и региона снова базируется на туризме.

Туристческая зона Набуль—Хаммамет со своими песчаными пляжами и средиземноморским климатом давно является популярным местом отдыха европейских туристов. Старейшая гостиница Набуля была построена в 1956 году, тогда она называлась «Неаполис» (ныне «Аквариус»). В настоящее время оба курорта соединены гостиничными комплексами Хаммамет-Меразка и Хаммамет-Норд. Туристческая зона Набуль—Хаммамет располагает самым большим гостиничным фондом в Тунисе — около 45000 мест. Отсюда страна получает более четверти всех доходов от туризма.

В число достопримечательностей города входят как развалины старого Неаполиса, расположенные в двух километрах от центра города, так и археологический музей, в залах которого представлены коллекции керамики, пунические статуи VII века до нашей эры, а также коллекция римских мозаик, собранных по всему полуострову Бон.

Многочисленных туристов также привлекают старый город — медина, со своими старинными воротами, а также великая мечеть IX-го века. Еженедельный рынок в медине Набуля, работающий в пятницу утром, славен даже за рубежом разнообразием сельскохозяйственной продукции и изделиями мастеров-ремесленников.

Столица ремёсел

Набуль известен в Тунисе и за рубежом высоким художественным качеством своей керамики, особенно расписными тарелками и большим разнообразием античной посуды. Технология производства продукции была возрождена в течение первой половины XX века старанием французских исследователей-искусствоведов и добавлена в число традиционных утилитарных народных ремёсел.

Мастерство местных ремесленников, как и профессия, передается от отца к сыну. Несколько известных музеев пользуются изделиями и услугами набульских мастеров, в том числе и реставраторов с мировым именем.

Известные набульские коврики делаются при помощи специального кольца, имеющего несколько цветов от желто-зелёного до фиолетово-синего. Первый, необработанный набор пряди в кольце запускается в ткачество, пересекая кольцо со шпагатом альфа. Работа требует использования поперечных шнуров и периодической замены конопли в шпагате. Производство корзины «Кус-кус» для мусульманского Нового года выполняется таким же образом. Все работы производятся во дворах домов или в ремесленных мастерских.

Базары являются традиционным местом торговли изделиями местных мастеров, а также продукцией из других частей страны: медью, кожей, одеждой, вышивкой и корзинами.

Набуль — единственный город в Тунисе, где изготавливают изящные кондитерские фигурки на каждый мусульманский Новый год. Излюбленные детьми и женщинами, они также используются в приготовлении традиционных блюд. Готовят их в пресс-формах, затем украшают и окрашивают натуральными красителями.

Сельское хозяйство

В окрестностях Набуля обильно произрастают плодовые деревья, в основном оливковые и цитрусовые: апельсины, лимоны и кислые апельсины «Бельдис».

Особое место в Набуле занимает ремесло перегонки цветов, в основном цветков горького апельсина, бурбона и герани. Большая часть духов продаётся на местных рынках, остальная отправляется на экспорт. Традиция перегонки не является традиционной для Набуля, однако сохранилась лучше чем в других городах.

Галерея

• Большая мечеть в Набуле.JPG

  Большая мечеть на улице Эль-Фелл

• Административное здание в Набуле.JPG

  Административное здание в Набуле

• Отель "Резиденц Имени" в Набуле.JPG

  Отель «Резиденц Имени» на авеню Бургиба

• Улица в центре Набуля.JPG

  Здание «АТЛ-лизинг» на авеню Бургиба

• Аллея пальм в Набуле.JPG

  Пальмовая аллея по улице имени 18 января

• Пляж в Набуле.JPG

  Пляж в районе отеля «Рияд»

• Авеню Бургибы рядом с набережной в Набуле.JPG

  Авеню Бургиба рядом с побережьем

• Здание службы безопасности в Набуле.JPG

  Здание службы безопасности Туниса в Набуле

• Вид авеню Бургибы в Набуле.JPG

  Вид на авеню Бургиба

• Здание Сити-центра в Набуле.JPG

  Здание «Сити-центра»

• Авеню Бургибы в Набуле.JPG

  Авеню Али Белхуан

• Рельсовые автобусы на вокзале в Набуле.JPG

  Рельсовые автобусы на железнодорожном вокзале

Отрывок, характеризующий Набуль (город)

– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.