Набуриманну

Набуриманну (в греческих источниках Ναβουριανός, Наборианос, латин. Naburianus) (жил предположительно между VI и III веками до н. э.) — халдейский астроном и математик.

В классических и античных клинописных источниках упоминается астроном с таким именем:

• Греческий географ Страбон из Амасьи, в Географии 16.1-.6, пишет: «В Вави­ло­нии выде­ле­ны осо­бые посе­ле­ния для мест­ных фило­со­фов, так назы­ва­е­мых хал­де­ев, кото­рые зани­ма­ют­ся пре­иму­ще­ствен­но аст­ро­но­ми­ей. Неко­то­рые из них выда­ют себя за аст­ро­ло­гов, хотя дру­гие их не при­зна­ют. Суще­ству­ет какое-то пле­мя хал­де­ев и даже область в Вави­ло­нии, где они живут, побли­зо­сти от ара­бов и так назы­ва­е­мо­го Пер­сид­ско­го моря. Есть несколь­ко родов хал­де­ев-аст­ро­но­мов: одни назы­ва­ют­ся орхе­на­ми, дру­гие — бор­сип­пе­на­ми и несколь­ко дру­гих — раз­ны­ми име­на­ми; они делят­ся как бы на раз­ные сек­ты с раз­лич­ны­ми уче­ни­я­ми по одним и тем же вопро­сам. Мате­ма­ти­ки упо­ми­на­ют неко­то­рых из этих людей, напри­мер Киде­на, Набу­ри­а­на и Суди­на».

• На повреждённом колофоне клинописной глиняной таблички с лунными эфемеридами для 49-48 гг до н. э. сказано, что это терситу принадлежит Набуриманну. Это похоже на колофоны глиняных табличек, на которых сказано, что они терситу Кидинну.

Значение терситу не известно наверняка. Франц Ксавьер Куглер предположил, что терситу может быть истолковано как «табличка» в этом случае; в другом контексте значением кажется «инструмент». П. Шнабел в серии газет(1923-27), интерпретировал фразу как обозначание авторства. Основываясь на этом, он утверждал, что Набуриманну создал Вавилонскую Систему А эферемид солнечной системы, и что Кидинну позднее разработал Вавилонскую Систему Б. Отто Нейгебауэр отнёсся сдержанно к этому заключению и оспаривал дальнеёшие выводы о жизни и работах Набуриманну. Математик Ван дер Варден в дальнеёшем (1963, 1968, 1974) вынес предположение, что Система А была разработана во время правления Дария I (521—485 гг. до н. э.). Система А, которая использует ступенчатую функцию, кажется чем-то более примитивным нежели Система Б, которая использует зигзаговую линейную функцию, хотя Система А более последовательна. Хотя Система А возникла раньше, обе системы использовались как минимум до 1-го века до н. э.

Самые ранние сохранившиеся глиняные таблички Системы А(BM 36651, 36719, 37032, 37053) вычисляют эфемериды планеты Меркурий с 424 по 401 гг до н. э. Древнейшая сохранившаяся лунная табличка датируется 306 г. до н. э.(Эллиниский период). Если Набуриманну был создателем Системы А, то основываясь на этом, мы можем сказать, что он время его жизни располагалось между персидскими и македонскими военными походами.

Литература

• Otto E. Neugebauer: A History of Ancient Mathematical Astronomy Part Two IV A 4, 4A (p. 611). Springer, Heidelberg 1975 (reprinted 2004).
• Otto E. Neugebauer: Astronomical Cuneiform Texts. 3 volumes. London: 1956; 2nd edition, New York: Springer, 1983. (Commonly abbreviated as ACT): Vol.I pp. 12,13
• Herman Hunger and David Pingree: Astral Sciences in Mesopotamia pp. 215—217, 224, 258, 264. Brill, Leiden 1999.

Ссылки

• [homes.esat.kuleuven.be/~snikova/svb_nordic04.pdf A. Braeken, V. Nikov, and S. Nikova, «Zigzag Functions and Related Objects in New Metric»]
• [motls.blogspot.com/2005/03/maldacena-in-lineland.html Luboš Motl’s Reference Frame: Maldacena in the Lineland] (defines and discusses zig-zag functions)
• [ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=1270907702#006 Страбон «География 16.1-.6»]
  

Отрывок, характеризующий Набуриманну

– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.