Набутов, Кирилл Викторович

Кирилл Набутов
Имя при рождении:	Кирилл Викторович Набутов
Место рождения:	Ленинград, СССР
Профессия:	журналист, телеведущий, спортивный комментатор, продюсер

	Запись голоса К.В. Набутова
	Из интервью «Эхо Москвы» 1 сентября 2009
Помощь по воспроизведению

Кири́лл Ви́кторович На́бутов (род. 16 августа 1957, Ленинград) — советский и российский спортивный комментатор, телевизионный журналист, телеведущий, продюсер.

Биография

Кирилл Набутов родился 16 августа 1957 года в Ленинграде. После окончания в 1979 году факультета журналистики Ленинградского государственного университета им. А. А. Жданова работал спортивным комментатором Ленинградского телевидения. Работал комментатором на Олимпийских играх в Москве, Сеуле, Барселоне, Сараево, Лиллехаммере, Нагано, Сиднее, Пекине, Ванкувере, Лондоне, Сочи.

В 1988—1990 годах был одним из ведущих программы «Телекурьер». В 1991 году создал авторскую программу «Адамово яблоко», ставшую первым в СССР мужским телевизионным журналом. «Адамово Яблоко» выходило сперва на Ленинградском телевидении (1991—1993), а затем на всероссийском канале «РТР» (1993). В 1997—1998 годах вёл программу «Ноу смокинг» на «5 канале».

В 1994 году основал телевизионную компанию «Адамово яблоко», производящую телепередачи и документальные фильмы для российских телеканалов.

В 1998 году стал обладателем Гран-При конкурса журналистов Петербурга и Ленинградской области «Золотое перо-1997».

С сентября 1999 года — автор и ведущий программ «Один день» и «Служба спасения» на канале НТВ. В 2001 году, после смены руководства НТВ перешёл на ТВ-6, где вёл программы «За стеклом» и «Один день».

С 2002 года — ведущий программы «Один день» на канале ТВС. Также делал для этого телеканала циклы документальных передач «Тайны финской войны» и «Петербург от А до Я» — к 300-летию со дня основания Северной столицы. Периодически Набутов на внештатной основе выступал в качестве автора и ведущего документальных фильмов для разных телеканалов.

В 2003—2004 годах — главный продюсер телекомпании НТВ. После 2004 года продолжил работу на телеканале, но уже как ведущий программ («Фактор страха: Сибирь», «Один день. Новая версия») и документальных циклов: «Наказание: русская тюрьма вчера и сегодня», «Олимпийские тайны России», «Битва за Север» и др.

С 22 марта 2009 года комментировал матчи с участием футбольного клуба «Зенит» на телеканале «100 ТВ» (Санкт-Петербург). С 7 марта 2010 по июль 2012 года — один из ведущих развлекательного шоу на «Первом канале» под названием «Жестокие игры».

Комментировал открытие Зимних Олимпийских игр 2010 года, а также два сезона передачи «Король ринга» в 2007—2008 годах на «Первом канале» в паре с Владимиром Познером.

Комментировал открытие Летних Олимпийских игр 2012 года в паре с Владимиром Гомельским.

С 18 марта по 31 мая 2013 года — ведущий передачи о заключённых «Пока ещё не поздно!» на «Первом канале». В том же году он комментировал шоу «Вышка».

Комментировал открытие зимних Олимпийских игр 2014 года на «Первом канале» в паре с Анатолием Максимовым и закрытие игр в паре с Владимиром Гомельским. Затем в феврале 2015 года к церемониям был записан ретроспективный комментарий — Набутов комментировал происходящее уже с Владимиром Познером.

Автор документального фильма «Зараза», вышедшего на «Первом канале» в августе 2014 года. Он был посвящён распространению эпидемии лихорадки Эбола.

Осенью 2014 года вёл десятый сезон спортивного шоу «Большие гонки». В октябре 2015 года комментировал телешоу «Вместе с дельфинами». С 31 января по 28 мая 2016 года вёл программу «Без страховки» вместе с Яной Чуриковой.

В июне 2016 года комментировал футбольный матч Чемпионата Европы во Франции между сборными России и Англии на «Первом канале» в паре с Вячеславом Малафеевым.

Семья

Отец — Виктор Набутов, известный советский футболист, вратарь ленинградского «Динамо», затем спортивный комментатор Ленинградского телевидения.

Есть два сына: Виктор и Пётр.

Ссылки

• [www.echo.msk.ru/programs/korzun/616614-echo/ Интервью Кирилла Набутова на радио «Эхо Москвы»]
• [spbsj.ru/new/materialy/154-zhurnalistskie-dinastii/1107-kirill-syn-viktora.html А. Самойлов. Кирилл, сын Виктора]
• [www.dv-reclama.ru/russia/articles/televeduschie/detail.php?ELEMENT_ID=24218 Кирилл Набутов: «Из всего нужно делать шоу»]

Отрывок, характеризующий Набутов, Кирилл Викторович

Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.
– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.
Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила:
– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.