Нагишкин, Дмитрий Дмитриевич
Поделись знанием:
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.
Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.
Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.
– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
| Дмитрий Нагишкин | |
 | |
| Псевдонимы: |
Н. Дмитриев |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: |
книжный иллюстратор, журналист, писатель |
| Годы творчества: |
1929-1961 |
| Направление: |
историческое |
| Жанр: |
повесть, роман, сказки |
| Язык произведений: |
русский |
| Подпись: |
|
| [lib.ru/PRIKL/NAGISHKIN/ Произведения на сайте Lib.ru] | |
Дми́трий Дми́триевич Наги́шкин (30 сентября (13 октября) 1909, Чита — 11 марта 1961, Рига) — русский советский писатель, книжный иллюстратор, член Союза писателей СССР с 1944 года, член КПСС с 1944 года. Жил и работал в Хабаровске, Риге, Москве.
Содержание
Биография
Родился в семье инженера. Учился сначала в Чите, затем в Николаевске-на-Амуре[1], куда переехала семья. В 1920 году — уехали во Владивосток.
Рано начал трудовую деятельность. Продавал газеты, писал вывески, работал на рыбных промыслах, носильщиком в порту, статистом в театре, репортёром в газетах Хабаровска и Владивостока.
|
Родился я на китайской границе в 1909 году - в обстановке весьма экзотической, с первых дней моих заразившей жаждой необычного и необычайного. Отец, сам по себе интересный человек, был межевым инженером, землемером - много кочевал с места на место по роду работы, а потому мы, дети, видели постоянную перемену обстановки, новых людей, чудные и странные обычаи староверов, монголов, китайцев, бурят, тунгусов... | 
|
В 1928 году — окончил электротехническую профессиональную школу во Владивостоке[2] по специальности электрик[3].
С 1929 печатался в газетах, работал художником-графиком во владивостокской газете «Красное Знамя». Писал рецензии, критические заметки и публицистические статьи.
С 1931 года — жил в Хабаровске, работал заведующим отделом иллюстрации газеты «Тихоокеанская звезда».
Из воспоминаний вдовы писателя Галины Иустиновны Чёрной:
«Дима работал в Хабаровске заведующим иллюстративным отделом газеты, а я в отделе писем. Начались аресты „врагов народа“. Утром на доске объявлений вывешивался приказ об увольнении какого-нибудь работника газеты, издательства или типографии „за невозможностью использовать“, а вечером или ночью его забирали. Наш дом на улице Фрунзе, где жили работники издательства, опустел. Дважды полностью сменился состав редакции. Дима по утрам из-за ночной работы над рукописью поднимался с трудом, я его сама поднимала и доставляла вовремя на работу. Но в то утро я отчаялась его разбудить и с мстительной мыслью „Опоздаешь, тогда и научишься просыпаться!“, оставила его дома и одна ушла в редакцию. Первое, что бросилось мне в глаза на доске объявлений, было увольнение мужа. Я кинулась домой, подняла его с постели и срочно отправила к брату Василию, где он и переждал все страхи. Позже ему удалось устроиться в другую редакцию, а потом восстановиться в нашей».
В 1937 опубликовал свои первые сказки, написанные по мотивам собранного местного фольклора на р. Амур, которое потом будет издаваться под единым названием «Амурские сказки»[4][5]. Первое значительное произведение — повесть «Тихая бухта» (1942)[6].
Во время Второй мировой войны с Японией в 1945 году, Дмитрий Нагишкин был военным корреспондентом «Тревоги» на кораблях Амурской Краснознаменной флотилии. На материале этого похода созданы «Сунгарийские записки».
Серьезно интересовался устным творчеством малых народов Приамурья. Автор сборников сказок «Мальчик Чокчо» (1945), «Амурские сказки» (1946)[7], «Храбрый Азмун» (1949)[8], теоретической работы «Сказка и жизнь» и др.
Наиболее известен его исторический роман «Сердце Бонивура» (1944—1953) о героях Гражданской войны на Дальнем Востоке, основанный на судьбе Виталия Баневура. По роману был снят одноимённый фильм. Роман переиздавался только на русском языке около 30 раз.
В 1950 году — учился в Литературном институте им. Горького (на заочном отделении)[9][10].
В 1953 году переехал в Ригу[11], был заместителем редактора альманах «Советская Латвия» и заместителем председателя русской секции Союза писателей Латвии. Рижский период жизни нашел отражение в сборнике латышских народных сказок «Золотой Ларец», пересказанных для русского читателя по материалам Анны Бауги, а также была написана повесть «Город Золотого Петушка».
В 1957 году — переехал с семьей в Москву. К этому времени относится написание книги «Созвездие Стрельца» — большого многопланового романа о жизни в тылу во время Великой Отечественной войны в Хабаровске (опубликовано посмертно, 1962)[12][10].
С 1959 года — председатель правления Литературного фонда РСФСР.
В 1960 году — писатель последний раз приехал в Хабаровск.
|
|
Герои моих книг и мои дети родились на Дальнем Востоке, где я прочитал первую книгу и написал свою первую книгу. Дальний Восток занимает в моей душе то особое место, которое принадлежит первой любви... |
|
Трагически погиб (попал под электричку) 11 марта 1961 года в Риге[13]. Похоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище.
Творчество
Из воспоминания сестры Нины: «Вступить на путь писателя Дмитрию помог один из дальневосточников (кажется, его фамилия Лебедев). Дима называл его своим вторым отцом»[14].
Хабаровск Дмитрий Нагишкин описал так:
|
|
Три горы, две дыры - сорок тысяч портфелей! |
|
Записал, будучи корреспондентом, как вскрывали склеп в Успенском собором Хабаровска с первым Приамурским генерал-губернатором, бароном Андреем Николаевичем Корфом (1831-1893)[15][16]:
«Сломан был только кафедральный собор[17]. Зачем? Это вопрос особый. Сейчас никто бы не стал этого делать… Когда вскрыли склеп, находившийся в соборе, то обнаружили в нем гроб с останками предпоследнего наместника края — барона Корфа, схороненного в полной парадной форме, со всеми регалиями. Весь город сбежался глядеть на барона. Хотя со времени его погребения прошел не один десяток лет, барон выглядел превосходно. Нафабренные усы его торчали, как у кота. Прямые жесткие волосы, несколько отросшие, сохраняли идеальный пробор. Густые брови на смуглом лице таили начальственную строгость, и полные губы были чуть-чуть надуты, словно барон хотел заметить: „Фуй! Что здесь за сборище, господа? Попрошу разойтись!“Присутствующие ахнули, увидев барона, во всем своем блеске пережившего революционные потрясения. Любители старины с восхищением сказали: „Вот как было раньше-то, а!“ Верующие поняли появление барона в таком виде как некое знамение чего-то кому-то.
Но тут барон удивил всех, кто присутствовал с разными чувствами при его открытии, — он, так и не выразив своего отношения к тому факту, что был нарушен его загробный покой, стал превращаться в прах, и скоро от его чиновного и военного великолепия не осталось ничего, кроме нескольких пучков жестких волос, пломбированных зубов, потускневших сразу пуговиц да каблуков от штиблет, поставленных на добротных гвоздях!
В таком виде барон занимал значительно меньше места, и задача перенесения его праха в другое место, на обыкновенное кладбище, уже не составила каких-либо трудностей…».
Написал, и как сносили памятник генерал-губернатору Восточной Сибири Н. Н. Муравьеву-Амурскому в Хабаровске:
В 2014 году вышло переиздание романа «Созвездие Стрельца» в серии «Литературное наследие Приамурья» (в этой серии под эгидой Союза писателей и краевого министерства культуры уже вышли произведения Анатолия Вахова, Всеволода Иванова и Юлии Шестаковой)[21].«Очень пригодился бы теперь и памятник Муравьеву-Амурскому[18], автору Ангунского трактата, о котором одним известным писателем[19] написаны толстые и хорошие книги. Да какой-то ретивый градоначальник[20], по молодости не успевший проявить себя в борьбе с живыми генералами в годы гражданской войны, не зная толком истории и простодушно полагая, что всякий царский генерал есть палач трудового народа, распорядился сковырнуть генерал-губернатора с его высокого пьедестала, откуда виден он был с реки на двадцать километров, и отвезти его в Арсенал. Там переплавили и генерала, и трактат, утвердивший власть России на этих берегах, и шпагу, ни разу не вынутую Муравьевым-Амурским. Из полученного таким образом металла изготовили какие-то важные и нужные в быту предметы, вроде оконных задвижек или вилок. А памятник-то был работы известного русского ваятеля Опекушина!»
В 2014 году в издательстве «Речь» переиздали и «Амурские сказки» с рисунками Геннадия Павлишина[22][23].
Сочинения Нагишкина переведены на многие языки: украинский, польский, румынский, немецкий и др.[24]
Интересные факты
Семья Нагишкиных жила сначала в Николаевске-на-Амуре, и до сожжения города отрядом командующего Охотским фронтом Тряпицына в 1920 году, успела уехать на барже до с. Гуга, а уже затем, в августе 1920 года — добралась до Владивостока[25][16].
Местные краеведы утверждают, что Дмитрий Нагишкин учился в Хабаровском гр. Муравьева-Амурского кадетском корпусе, когда тот переехал из Хабаровска на о. Русский (17-й, 18-й выпуски, 1921—1922 гг.) и всю жизнь это скрывал. Однако, в списке личного состава Хабаровского гр. Муравьева-Амурского кадетского корпуса с 1900 года и до последних дней своего существования, до 1 февраля 1925 года (21 выпуск) Нагишкин не значится (см. Хабаровский графа Муравьева-Амурского кадетский корпус 1888—1978 г. г./ Сейфуллин Л., Шкуркин О., Реутт И. Юбилейный труд к 90-столетию со дня основания Корпуса. Ответ. ред. П. Гаттенбергер. — Сан-Франциско: Глобус; Русское национальное изд-во и типография Владимира Азар, 1978. — 293 с., список на стр. 189—226.).
В 1931 году Дмитрий Нагишкин работал корреспондентом в хабаровской газете «Тихоокеанская звезда», где познакомился с известным детским писателем Аркадием Гайдаром. Именно это общение, по воспоминаниям самого Нагишкина, «подвигло его начать писать для детей».
Его другом был писатель Николай Задорнов.
Семья
Отец — Дмитрий Прокопьевич Нагишкин (1876-?), инженер-топограф/землеустроитель, эмиссар продовольствия на строительстве Аяно-Нельканского тракта. Также по его проекту на Урале был построен конный завод, за что наградили медалью. В Верхнеудинске по его проекту был построен пивоваренный завод. Писал, его рукопись «Баргузинская тайга» была издана как экономический очерк в Верхнеудинске в 1922 году[26][27].
Мать — Елена Александровна (в девич. Скоморохова/Каширина) (1876—1951), домохозяйка.
В семье было четверо детей, кроме Дмитрия, два старших брата: Александр (1896—1954) и Василий (1897—1964), старшая сестра Нина (Колесникова) (1906—1999)[14].
Супруга — Галина Иустиновна Чёрная (Нагишкина) (1912—2008), журналист.
Старший сын Дмитрий — утонул в Амуре в Хабаровске в 1953 году.
Младший сын — Игорь Дмитриевич Нагишкин (1942—2013, ум. в Москве), литератор, был в церкви чтецом (псаломщик), уставщиком и библиотекарем[28].
Память
В 1976 году названа одна из улиц Хабаровска (бывш. Институтская, Центральный район)[29].
Мемориальная доска установлена 11 ноября 2008 года на ул. Муравьева-Амурского, 11, в Хабаровске, решением Хабаровской городской думы (№ 639 от 15.07.2008 г.)[30].
Текст:
|
|
В этом здании в разные годы XX века жили и работали Дальневосточные писатели: Ажаев Василий Николаевич, Рогаль Николай Митрофанович, Нагишкин Дмитрий Дмитриевич |
|
Сочинения
- Нагишкин Д. Д. Амурские сказки [Храбрый Азмун]. Рис. автора. — М.; — Л.: Дет. лит., 1946. — 66 с., ил.
- Нагишкин Д. Д. Тихая бухта: Повесть. Рис. В. Н. Константинова. — М.; — Л.: Дальгиз, 1947. — 134 с.
- Нагишкин Д. Д. Город золотого петушка. Рис. Г. Филипповского. — М.: Детгиз, 1962. — 284 с., ил.
- Нагишкин Д. Д. [Н. Дмитриев] Созвездие стрельца: Роман. — М.: Сов. писатель, 1965. — 630 с.
- Нагишкин Д. Д. Семь страхов. Амурские сказки. Рис. авт. в перерисовке Г. П. Зинченко. — Хабаровск: Кн. изд., 1966. — 56 с., ил.
- Нагишкин Д. Д. Сердце Бонивура: Роман. — Л.: Лениздат, 1977. — 624 с.
- Нагишкин Д. Д. Амурские сказки. Рис. Г. Д. Павлишина. — Хабаровск: Кн. изд., 1977. — 222 с.
- Нагишкин Д. Д. Амурские сказки (На украинском языке Д. Нагiшкiн. Амурськi казки). Пер. с рус. В. П. Прокопенко. Рис. И. А. Вышинского, Н. Д. Котел. Для мл. шк. возр. — К.: Веселка, 1978. — 140 с., ил. (Библ. серия)
- Нагишкин Д. Д. Тихая бухта: Повесть. — Хабаровск: Кн. изд., 1987. — 112 с.
- Нагишкин Д. Д. Амурские сказки. Рис. Г. Д. Павлишина. — СПб.: Речь, 2014. — 295 с., ил.
- Нагишкин Д. Д. Созвездие стрельца: Роман. Предисл. Н. Костюк. Под общ. ред. М. Ф. Асламова. — Хабаровск: Хабаровское рег. отд-ние Союза писателей России, 2014. — 528 с. (Серия Литературное наследие Приамурья)
Напишите отзыв о статье "Нагишкин, Дмитрий Дмитриевич"
Литература
- Русские советские писатели-прозаики. Биобиблиографический указатель. Т. 3. Макаренко-М. Пришвин. — Л.: ГПБ, 1964. — 808 с., стр. 124—132.
- Писатели Дальнего Востока: Библиографический справочник. Сост. Е. М. Аленкина. — Хабаровск: Кн. изд., 1973. — 304 с., стр. 180—184.
- Писатели Дальнего Востока. Биобиблиографический справочник. Вып. 2. Сост.: Т. В. Кирпиченко, Л. Н. Циновская. — Хабаровск: Хабар. краевая универс. науч. б-ка, 1989. — 384 с., стр. 271—275.
- Колесникова Г. От жизни к художественному вымыслу: (Образ Сибири в творчестве сов. писателей). — М., 1982. — Гл. 9. На сибирских перекрестках: [О Д. Нагишкине и его творчестве]. — С. 317—351.
- Литературный путеводитель. Хабаровские писатели: судьба и творчество. Библиография, проза, поэзия. Под общ. ред. М. Ф. Асламова. К 70-летию Хабаровской краевой писательской организации. — Хабаровск: Кн. изд., 2004. — 326 с., стр. 131—134 (творчество), 314 (биография).
- Избранная проза журнала Дальний Восток: Прозаические произведения писателей-дальневосточников за 75 лет: 1933—2008/ Автор проекта и отв. за вып. В. В. Сукачев [В. В. Шпрингер], ред.-сост. Л. И. Миланич. — Хабаровск: Изд. дом Дальний Восток, 2008. — 608 с., стр. 344—359 (Из «Сунгарийских записок»).
- Улицы дальневосточной столицы: Биографический справочник/ Сост. Т. С. Бессолицына, Л. С. Григорова. — Хабаровск: Хворов А. Ю., 2008. — 160 с., ил., стр. 120—121.
- В памяти храним. Иллюстрированный каталог мемориальных досок Хабаровского края. Сост.: Т. С. Бессолицына, Л. С. Григорова. — Хабаровск: Изд. Хворова А. Ю., 2010. — 208 с., ил., стр. 22.
- Энциклопедия литературной жизни Приамурья XIX—XXI веков. Сост., редакт., вступ. ст. А. В. Урманова. — Благовещенск: Изд. БГПУ, 2013. — 484 с., стр. 279.
Периодика
- Яновский Н. Дмитрий Нагишкин // Дал. Восток. — 1973. — № 5 — С. 135—150.
- Яновский Н. История и современность. — Новосибирск, 1974. — С. 180—217.
- О последнем приезде Д. Д. Нагишкина в Хабаровск // Дал. Восток. — 1976. — № 12. — С. 152.
- Алексеенко М. Одержимый гражданин: [О Д. Нагишкине, кор. дальневост. газет] // Мол. дальневосточник. — 1978. — 5 мая.
- Еселев Н. …И бьется сердце Бонивура // Комс. правда. — 1979. — 14 окт.
- Меновщиков Г. А. Три письма Дмитрия Нагишкина // На Севере Дальнем. — 1979. — № 2. — С. 98—103.
- Наволочкин Н. День с Дмитрием Нагишкиным: К 75-летию со дня рождения писателя // Дал. Восток. — 1984. — № 10. — С. 146—150.
- Катеринич В. Н. «Созвездие Стрельца» — роман о Хабаровске. // Словесница искусств. 2001, № 1 (7).
- Нагишкин И. Д. История живая и мертвая: Размышления. // Словесница искусств. 2005, № 1 (15).
- Колесникова (Нагишкина) Н. Д. Дуновение жизни: Сквозь времена и судьбы (Воспоминания 1967 года, предоставлены И. Д. Нагишкиным — сыном Д. Д. Нагишкина.). // Словесница искусств. 2008, № 1-2 (21-22).
- Еремин В. Дмитрий Дмитриевич Нагишкин. Глава lxxxviii. / Проза.ру, 2013.
Рецензии
- Волшебный мир сказок // Кн. обозрение. — 1975. — 1 мая. — С. 9.
- Гонтмахер П. Второе рождение книги // Дал. Восток. — 1975. — № 12. — С. 150—152.
- Варабанова М. Что за прелесть эти сказки // Дошкол. воспитание. — 1976. — № 7. — С. 106—108.
- Окладников А. П. Сказочный мир народов Амура // Нагишкин Д. Амурские сказки. — Хабаровск, 1977. — С. 218—223;
- Шведова И. Легенды Приамурья // Лит. Россия. — 1979. — 23 марта. — С. 8.
- Хавкин О. Сказочник Дим Димыч // Нагишкин Д. Город Золотого Петушка: Повесть. — М, 1983. — С. 3-6.
Примечания
- ↑ В Николаевске-на-Амуре он учился в городской школе во втором классе.
- ↑ Во Владивостоке учился и в советской семилетней школе на Второй Речке.
- ↑ Писатели Дальнего Востока: Библиографический справочник. Хабаровск, 1973.
- ↑ Высоко оценили книгу писатели П. Комаров, П. Бажов, академик А. Окладников.
- ↑ На международной книжной выставке в Лейпциге (Leipziger Buchmesse) в 1977 году, книга получила золотую медаль — «Золотое яблоко».
- ↑ Литературный путеводитель. Хабаровские писатели: судьба и творчество. Библиография, проза, поэзия. Под общ. ред. М. Ф. Асламова. Хабаровск, 2004, стр. 314 (биография).
- ↑ Первую публикацию сказок в Хабаровске (1946 г.) писатель иллюстрировал сам.
- ↑ Сибирский критик Николай Яновский (1914—1990): «Эта сказка о самом Нагишкине».
- ↑ Дмитрий Нагишкин был большой эрудит. Когда он сдавал экзамены, оказалось, что он знает не меньше любого экзаменатора. Это воспоминание Рустама Агишева, который сдавал экзамены вместе с Нагишкиным.
- ↑ 1 2 [www.slovoart.ru/node/1287 «Созвездие Стрельца» — роман о Хабаровске | Словесница Искусств]. www.slovoart.ru. Проверено 22 февраля 2016.
- ↑ В их семье случилось несчастье: утонул в Амуре сын, и они почти сразу же уехали из Хабаровска. Я долго переписывалась с Галиной Устиновной Черной (женой Нагишкина). Л. Рогаль. «Хабаровск, писателю Рогалю». // «Дальний Восток», № 5, 2009.
- ↑ Роман «Созвездие Стрельца» впервые был опубликован в номерах журнала «Сибирские огни» за 1962 год.
- ↑ Как пишет писатель Виктор Еремин, закончить свой новый роман «Созвездие Стрельца» Дмитрий Нагишкин решил в Доме творчества в Дубултах (часть города Юрмала в 22 км от Риги). 11 марта 1961 года, поставив последнюю точку в романе, он засобирался в Москву, билет был куплен заранее. Простившись со всеми, он отправился на вокзал. Менее чем через полчаса в дирекцию Дома творчества позвонили и сообщили, что писателя сбил поезд. Как и почему это произошло, неизвестно по сей день.
- ↑ 1 2 [www.slovoart.ru/node/266 Дуновение жизни | Словесница Искусств]. www.slovoart.ru. Проверено 21 февраля 2016.
- ↑ [debri-dv.com/article/7462 Где похоронен барон Корф? << Наука, История, Образование, СМИ | Дебри-ДВ]. debri-dv.com. Проверено 13 февраля 2016.
- ↑ 1 2 [debri-dv.ru/article/7900 Тайна барона Корфа и Хабаровска << Наука, История, Образование, СМИ | Дебри-ДВ]. debri-dv.ru. Проверено 13 февраля 2016.
- ↑ снесен в 1930 году, восстановлен — сконструирован заново уже не собор, а храм-памятник только в 2001-м
- ↑ снят в 1925-м и восстановлен лишь в 1992-м
- ↑ Николай Задорнов
- ↑ решение принял Дальревком, его председатель Ян Гамарник
- ↑ [debri-dv.com/article/10089/istyy_poet_mihail_aslamov_prazdnuet_v_habarovske_yubiley Истый поэт Михаил Асламов празднует в Хабаровске юбилей << Наука, История, Образование, СМИ | Дебри-ДВ]. debri-dv.com. Проверено 13 февраля 2016.
- ↑ [debri-dv.com/article/9850 Народный художник России из Хабаровска нарисовал новую книгу об амурской тайге << Новости | Дебри-ДВ]. debri-dv.com. Проверено 13 февраля 2016.
- ↑ [debri-dv.com/article/7829 В России переиздали «Амурские сказки» Нагишкина с рисунками Павлишина << Наука, История, Образование, СМИ | Дебри-ДВ]. debri-dv.com. Проверено 13 февраля 2016.
- ↑ [www.litmap.ru/n/nagishkin.html Нагишкин Дмитрий / Н / Литературный путеводитель]. www.litmap.ru. Проверено 24 апреля 2016.
- ↑ В августе 1920 года Нагишкины прибыли во Владивосток на правах беженцев. Здесь их расселили в казармах в районе Второй Речки. Больше года пришлось жить в общей казарме, потом сняли домик.
- ↑ Отрывок из очерка Д. П. Нагишкина: «Приисковый тракт представляет из себя верховую тропу, ехать по которой даже привычному человеку представляется затруднительным: масса трудных горных подъемов и спусков, тропа ложится по карнизам крутых гор и склонов на огромной высоте и в иных местах довольно одного неосторожного поворота вьючной лошади, чтобы подвергнуться риску полететь вниз на 200—300 сажень по обрывистому склону без надежды на благополучный исход…»
- ↑ Сибирская советская энциклопедия. В 4-х т. т. Т. 1. А — Ж. — Новосибирск: Сибирское краевое изд., 1929. — 494 с., стр 190—203, ст. «Байкал, озеро».
- ↑ [www.slovoart.ru/node/2052 История живая и мертвая | Словесница Искусств]. www.slovoart.ru. Проверено 22 февраля 2016.
- ↑ Улицы дальневосточной столицы: Биографический справочник/ Сост. Т. С. Бессолицына, Л. С. Григорова. — Хабаровск: Хворов А. Ю., 2008. — 160 с., ил., стр. 120—121.
- ↑ В памяти храним. Иллюстрированный каталог мемориальных досок Хабаровского края. Сост.: Т. С. Бессолицына, Л. С. Григорова. — Хабаровск: Изд. Хворова А. Ю., 2010. — 208 с., ил., стр. 22.
Отрывок, характеризующий Нагишкин, Дмитрий Дмитриевич
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.
Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.
Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.
– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
