Нагнибеда, Николай Львович

Микола Нагнибеда
Микола Нагнибiда
Имя при рождении:	Нагнибеда Николай Львович
Дата рождения:	7 (20) сентября 1911(1911-09-20)
Место рождения:	с. Поповка, Екатеринославская губерния, Российская империя ныне Бильмакский район, Украина
Дата смерти:	16 сентября 1985(1985-09-16) (73 года)
Место смерти:	Киев, УССР, СССР
Гражданство:	СССР
Род деятельности:	поэт, переводчик
Направление:	социалистический реализм
Жанр:	стихотворение, поэма
Язык произведений:	украинский
Дебют:	сборник стихов «Днепровская весна» (1932)
Премии:
Награды:

Никола́й (Мико́ла) Льво́вич Нагни́беда (1911—1985) — украинский советский поэт. Лауреат Сталинской премии третьей степени (1952). Член ВКП(б) с 1940 года.

Биография

Микола Нагнибеда родился 7 (20) сентября 1911 года в селе Поповка (ныне село Смирново Бильмакского района Запорожской области Украины) в семье сельского фельдшера. Окончил семилетку и ФЗУ. В 1929—1931 годах работал слесарем Харьковского велозавода. Потом — на строительстве металлургического комбината «Запорожсталь», Днепрогэс, учился в Харьковском институте журналистики, служил на Черноморском флоте. В 1931—1941 годах работал в газетах «Ленiнська змiна», «Харьковский паровозник», «Коммунист». В 1942—1947 годах работал на радиовещательной станции имени Т. Г. Шевченко в Саратове, которая вела передачи на оккупированную Украину; заведовал сектором печатной пропаганды ЦК ЛКСМУ, был секретарём редакции «Молодь України», а затем секретарём редакции журнала «Днiпро». В 1946 году окончил Киевский педагогический институт имени А. М. Горького.

Н. Л. Нагнибеда умер в 1985 году. Похоронен в Киеве на Байковом кладбище. В родном селе поэта открыт его музей.

Творчество

Литературной деятельностью Н. Л. Нагнибеда занимался с 1930 года. Опубликовал на украинском языке сборники «Днепровская весна» (1932), «Незабываемое», «Морские баллады», «Счастье», «Правый берег», «Письма с дороги», «Песни походов», «Избранные стихи», «Вечно цвети, Отчизна», «Светлое братство». Его романтически окрашенная лирика посвящена трудовым и ратным подвигам советского народа, борьбе за мир. В 1943 году вышел сборник фронтовых стихов «Здравствуй, Харьков». В послевоенные годы опубликованы книги стихов «Оживут степи», «Степь и море», «Горные вершины» и др. Поэт известен также как переводчик с белорусского языка.

Награды и премии

• Сталинская премия третьей степени (1952) — за сборник «Стихи» (1951)
• Государственная премия УССР имени Т. Г. Шевченко (1970) — за сборник стихов «Черты родного лица» («Риси рiдного обличчя»).
• орден Ленина
• орден Трудового Красного Знамени
• медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (2.7.1946)
• заслуженный работник культуры БССР (1973)

Отрывок, характеризующий Нагнибеда, Николай Львович

Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.