Надгосударственность

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Надгосударственность, наднациональность — правовое качество международной организации, позволяющее ей, в соответствии с утверждённой государствами-членами процедурой, принимать решения обязательного характера, в том числе без прямого согласия на то заинтересованного государства.

Надгосударственность возникает на этапе реализации целей и задач международной организации, установленных в учредительном договоре или других международных договорах организации.

Суверенные государства-члены закрепляют в своём законодательстве положения о возможности возложения государственных прав на международную организацию.[1]



Замечание о терминах и переводе

В отечественной литературе для описания рассматриваемого явления, используются как термины «наднациональность» и «наднациональный», так и термины «надгосударственность» и «надгосударственный». Несмотря на широкое распространение в русскоязычной литературе терминов «наднациональность» и «наднациональный», следует отдать предпочтение терминам «надгосударственность» и «надгосударственный», поскольку термины «надгосударственность» и «надгосударственный» являются более корректным переводом с французского — «supranationalité», английского — «supranational», немецкого — «überstaatlich» и точнее передают суть явления.

Кроме этого, учитывается тот очевидный факт, что обратный — русско-«иностранный» перевод терминов «наднациональность» и «наднациональный» ведет к заметному искажению смысла этих терминов.

Напишите отзыв о статье "Надгосударственность"

Примечания

  1. Моисеев А. А. Суверенитет государства в международном праве. — М., 2009. — 383 с.


Отрывок, характеризующий Надгосударственность

– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…