Надеждина, Надежда Сергеевна

Надежда Надеждина
Имя при рождении:	Надежда Сергеевна Бруштейн
Дата рождения:	21 мая (3 июня) 1908(1908-06-03)
Место рождения:	Вильно, Российская империя
Дата смерти:	11 октября 1979(1979-10-11) (71 год)
Профессия:	артистка балета, балетмейстер, хореограф
Награды:

Наде́жда Серге́евна Наде́ждина (настоящая фамилия Бруштейн; 1908—1979) — советская российская артистка балета, балетмейстер, хореограф. Народная артистка СССР (1966).

Лауреат Сталинской премии третьей степени (1950). Герой Социалистического Труда (1978).

Биография

Дочь писательницы Александры Яковлевны Бруштейн (1884—1968), автора трилогии «Дорога уходит в даль…», и внучка Якова Иехильевича Выгодского (1857—1941, польск.), виленского врача, писателя на идише и общественного деятеля, министра по еврейским делам Литовской республики, затем депутата польского сейма, погибшего в Вильнюсском гетто. Отец — заслуженный деятель науки РСФСР (1927), профессор кафедры физиотерапии Ленинградского института усовершенствования врачей Сергей Александрович Бруштейн (1873—1947), основатель и директор Государственного физио-терапевтического института в Ленинграде, один из основоположников советской физиотерапии и организаторов усовершенствования врачей.

Надежда Сергеевна родилась 21 мая (3 июня) 1908 года в Вильно (ныне Вильнюс, Литва). С ранних лет испытывала непреодолимую тягу к народному танцу. В 1918 году поступает во Вторую Государственную балетную школу в Петрограде (ныне — Санкт-Петербург), где учится у знаменитых педагогов А. Я. Вагановой, Н. Г. Легата, А. М. Монахова. В 1925 году Надеждина становится самой молодой артисткой, принятой в труппу Большого театра, где работала до 1934 года. Исполняла сольные партии и танцы в балетах «Лебединое озеро» (испанский, венгерский, мазурка), «Конёк-Горбунок» (славянский, украинский), «Дон Кихот» (фанданго), «Красный мак» (Малайка, бостон), «Баядерка» (танец с лилиями), «Раймонда» (панадерос) и др.

С эстрадой Н. С. Надеждина познакомилась в 1931 году, а с середины 1930-х годов начала ставить свои номера. В годы Великой Отечественной войны она — балетмейстер в ансамблях Сибирского военного округа и Карельского фронта — ставит танцы во фронтовых и агитбригадах, сама выезжает с ними в действующую армию. С 1943 года балетмейстер, в 1946—1948 гг. художественный руководитель балетного отделения Мосэстрады и одновременно (1945—1948) Русского народного хора Калининской филармонии, собирает и изучает фольклор северных областей России. В 1948 году создает хореографический ансамбль «Берёзка», которым руководит до конца жизни.

Однажды Надежда Сергеевна увидела на старинной литографии хоровод: девушки держали в руках зеленые веточки березы. В этом изображении она нашла не просто интересную идею танца, но и поймала свою «синюю птицу», изменившую всю её жизнь и принесшую ей большое счастье. Первые исполнительницы хоровода «Березка» — молодые колхозницы Калининской (ныне — Тверской) области, участницы фестиваля сельских народных талантов в 1948 году. Двадцать девушек в длинных сарафанах — все статные, величавые, с красивой осанкой, с каким-то особым ореолом внутреннего озарения неслышно идут по сцене — ведут узорчатый хоровод. Нет, не идут — «плывут», да так, что вы уверены, будто не они двигаются, а вращается под ними диск сцены. В руках у них веточки молодой березки с чуть дрожащими ажурными листочками. «Во поле березонька стояла…» Зримо переливается мелодия песни. «Плывут» девушки, а зрители, глядя на них, словно вдыхают аромат весны, ощущают её волнующую поэзию. Поэзию Родины с её безбрежными далями, березовыми рощами, с её красотой. Невозможно передать словами все краски и оттенки, создающие необычность хоровода «Березка».

Надеждинская «Берёзка» явилась настоящим открытием в сценическом воплощении русского народного танца. Она — родоначальница не только совершенно особенного ансамбля, но и нового стиля в современной хореографии. Хореограф Надеждина умела глубоко проникнуть в образный строй народной фантазии, правдиво и ярко воссоздать его в своих произведениях «Тройка», «Карусель», «Прялица», «Узоры», «Сибирская сюита» и множество других. Надеждина на редкость точно и глубоко отражала внутреннюю сущность народного бытия во всем его размахе и взлете. Она раскрывала богатства русской души, её прекрасные грани и в каждом танце отражала новую, неповторимую, находя для её воплощения самобытный пластический язык, лаконичную, логически законченную форму выражения.

«Мы всегда помним нашу создательницу Надежду Сергеевну Надеждину, — говорит преемница Н. С. Надеждиной на посту художественного руководителя коллектива, народная артистка СССР М. М. Кольцова. — Она сотворила уникальный ансамбль и совершенно новый жанр — танцевальную новеллу. Дала жизнь нескольким поколениям исполнителей и оставила бесценное наследие — гениальные композиции и танцы».

Жила в городе Москве. Умерла 11 октября 1979 года. Похоронена в Москве на Новодевичьем кладбище (участок 9). На её могиле установлен памятник из гранита и мрамора (скульптор П. Шапиро, архитектор А. Гераскин).

Семья

• Брат — инженер-механик Михаил Сергеевич Бруштейн (1907—1965), главный инженер кондитерской фабрики «Красный Октябрь», автор книги «Кондитерская промышленность» (Москва: Пищепромиздат, 1954).
• Муж — советский живописец и график, народный художник РСФСР Владимир Васильевич Лебедев (1891—1967).
• Дядя (младший брат матери) — инженер-гидростроитель Семён Яковлевич Выгодский (ум. 1956), автор монографий «Гидротехнические бетоны» (1937), «Методы контроля бетона в гидротехнических сооружениях» (1940), «Что нужно знать бетонщику» (1950), «Исследование работы железобетонных облицовок деривационных каналов, основы их конструирования и возведения» (1953).

Награды и премии

• Герой Социалистического Труда (1978)
• Сталинская премия третьей степени (1950)
• Народная артистка СССР (1966)
• Народная артистка РСФСР (1959)
• Золотая медаль Мира имени Ф. Жолио-Кюри (1959, Всемирный совет мира).
• Орден Ленина (1978)
• Медали.

См. также

• Портрет Надеждиной

Память

• Образ Надеждиной остался запечатлённым на полотнах её мужа в серии «Танцовщица» (1927 год), где моделью художнику послужила его супруга.
• С 2000 года Государственный академический хореографический ансамбль «Берёзка» носит имя своего создателя — Надежды Сергеевны Надеждиной.
• 3 июня 2008 года ансамбль отметил 100-летний юбилей со дня рождения Н. С. Надеждиной.

Ссылки

•  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=9966 Надеждина, Надежда Сергеевна]. Сайт «Герои Страны».
• [ru.rodovid.org/wk/Запись:699181 Надеждина, Надежда Сергеевна] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
• Надеждина Надежда Сергеевна — статья из Большой советской энциклопедии.

Отрывок, характеризующий Надеждина, Надежда Сергеевна

В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.