Надземная железная дорога Ливерпуля

Надземная железная дорога Ливерпуля

Описание
Страна	Великобритания
Расположение	Ливерпуль
Дата открытия	1893 год

Надземная железная дорога Ливерпуля (англ. Liverpool Overhead Railway) — система линий электрифицированной надземной железной дороги в городе Ливерпуль (Великобритания), открытая в 1893 году и прекратившая существование в 1956 году.

История

Замысел создания и конструкционные особенности

Первая железная дорога появилась в ливерпульских доках в 1852 году, связав склады и непосредственно сами доки. В течение многих лет на дороге использовалась лошади в качестве тяговой силы, тогда как использование локомотивов было под запретом из-за риска возгорания. С 1859 года по рельсам стали ходить экипажи для перевозки пассажиров. Они были снабжены втягивающимися ребордами колёс, чтобы иметь возможность покидать рельсы для обгона товарных экипажей. В 1880-х годах интервал их движения составлял 5 минут.

Надземная железная дорога была предложена в 1852 году, а в 1878 Совет гавани и доков Мерси получил полномочия для прокладки одной железнодорожной линии с разъездами на станциях. Однако, Торговый совет осудил эти планы, и дальнейший прогресс остановился. Компания надземной железной дороги Ливерпуля была образована в 1888 году и получила разрешение на прокладку двухпутной дороги в том же году. Инженерам сэру Дугласу Фоксу и Джеймсу Генри Греатхеду было поручено разработать проект будущей железной дороги. Для предотвращения падения паровозного пепла на улицу, было предложено создать этажную конструкцию. Однако, в 1891 году для железной дороги была выбрана электрическая тяга, ведь за год до этого состоялось открытие Железной дороги Сити и Южного Лондона, первой крупной дороги, где применялась электрическая тяга.

Конструкции были выполнены из кованых железных балок, расположенных в 16 футах (4,9 м) над проезжей частью. Стандартная европейская колея была положена на деревянные брусья. Возле станций Брансвик-док, Сэндон-док и Лантон-док были устроены гидравлические подъёмные мосты, способные приподнимать железнодорожное полотно и позволять проходить по каналам судам с крупногабаритным грузом. Для сохранения судоходства по каналу Лидс — Ливерпуль, вблизи Стэнли-док мост был заменён на комбинированный подъёмно-разводной. Нижняя подъёмная секция служила для прохождения грузовых составов. В районе Брэмлей-Мап-док дорога опускалась до уровня земли, чтобы пройти под угольной веткой Ланкаширской — Йоркширской железной дорогой. В этом месте уклон пути составлял 25‰ (или 1 к 40), и оно было известно как «горки». Было проложено примерно 5 миль (8,0 км) железной дороги от Александра-док на севере до Геркуланум-док на юге. Работы начались в 1889 году, и после возведения 567 пролётов, были завершены в 1893 году.

Первоначально контактный рельс был размещён между основными рельсами и имел напряжение в 500В постоянного тока. Власти города быстро построили генераторную станцию на Брэмлей-Мап-док, работавшую на угле, приходившему также по железной дороге. Были разработаны специальные лёгкие пассажирские вагоны, в каждом из которых имелся электродвигатель; мощность двигателя была равна 60 л.с. (45 кВт)

Открытие, функционирование, расширение

Надземная железная дорога Ливерпуля была официально открыта 4 февраля 1893 года Лидером оппозиции маркизом Солсбери и стала доступна публике 6 марта. Дорога получила ласковое прозвище «Зонтик докеров», так как большая её часть был поднята над землёй.

Линия была продлена на север к станции Seaforth Sands 30 апреля 1894 года. 21 декабря 1896 года состоялось открытие участка линии из Геркуланум-док в Дангл, что продлило общую протяжённость пути на юг. Станция Дангл находилась под землёй и была расположена в Парк-роуд. Дорога из Геркуланум-док вела сначала через 200-футовый (61 м) мост, а затем полмили (800 м) через туннель в песчанике скалы Парк-роуд.

Во время Второй мировой войны железная дорога сильно пострадала от бомбардировок. В 1948 году местное управляющее дорогой предприятие не было национализировано в отличие от большей части железнодорожной системы, и в конце 1940-х компания начала модернизацию некоторых из вагонов. В вагонах были установлены раздвижные двери, а дорога продолжала обслуживать большой пассажиропоток, состоящий преимущественно из портовых рабочих.

Закрытие

Железная дорога была проложена главным образом по железным виадукам с гофрированным железным настилом, на котором и размещались пути. Вся структура была уязвима от коррозии. В 1955 году исследователи обнаружили, что ремонт будет необходимо провести в течение 5 лет и потратить сумму в 2 млн фунтов. Ливерпульская компания надземной железной дороги не могла позволить себе такие расходы, а финансовой поддержки со стороны (в том числе из Ливерпульского городского совета и Совета доков Мерси и Порта) не последовало. Компании пришлось пройти процедуру добровольной ликвидации и, несмотря на значительные протесты, линия была закрыта вечером 30 декабря 1956 года. По маршруту были пущены автобусы Ливерпульской корпорации.

Демонтаж конструкций был начат в сентябре 1957 года и полностью завершён в следующем году. 24 июля 2012 года обрушилась часть туннеля вблизи станции Дангл.

Подвижной состав

Поезда были выведены из эксплуатации после закрытия железной дороги. Один экземпляр был сохранён в Музее Ливерпуля, а экземпляр модернизированной версии вагона находится в музее Электрифицированных железных дорог в городе Багинтон.

Кинокадры

Железная дорога показана в финальной сцене фильма «Дымчато-желтый» (англ. «The Clouded Yellow», 1951). Персонаж актрисы Джин Симмонс едет по ней в один из доков. Обширные архивные кинокадры дороги появились в документальном фильме, «кинематографической и автобиографической поэме», «Время и город» («англ. Of Time and the City») британского режиссёра Теренса Дэвиса. Фильм был снят в 2008 году для празднования получения городом Ливерпуль на год статуса Культурной столицы Европы.

Литература

• Gahan J. Seventeen Stations to Dingle. — Countrywise, 1982. — ISBN 0907768202.

Ссылки

• [www.subbrit.org.uk/sb-sites/sites/l/liverpool_overhead_railway/index.shtml Liverpool Overhead Railway & Dingle Station] (англ.). subbrit.org.uk. Проверено 14 ноября 2012. [www.webcitation.org/6CLrhXG7Q Архивировано из первоисточника 22 ноября 2012].
• [www.localhistory.scit.wlv.ac.uk/genealogy/Parker/OverheadRailway.htm The Liverpool Overhead Railway] (англ.). localhistory.scit.wlv.ac.uk. Проверено 14 ноября 2012. [www.webcitation.org/6CgEZuP5d Архивировано из первоисточника 5 декабря 2012].
• [www.mersey.pwp.blueyonder.co.uk/lor/lor.htm The Liverpool Overhead Railway] (англ.). mersey.pwp.blueyonder.co.uk. Проверено 14 ноября 2012. [www.webcitation.org/6CLri9YKi Архивировано из первоисточника 22 ноября 2012].
• [www.cityrailtransit.com/maps/liverpool_map.htm Liverpool Real Distance Metro Map]. cityrailtransit.com. Проверено 14 ноября 2012. [www.webcitation.org/6CLrjSJyV Архивировано из первоисточника 22 ноября 2012].

Отрывок, характеризующий Надземная железная дорога Ливерпуля

– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.