Надпечатка (бонистика)

Надпеча́тка в бонистике — дополнительно напечатанный текст либо графическое изображение на банкноте, ценной бумаге или других знаках оплаты после того, как они были отпечатаны (в том числе на почтовых марках, официально выполняющих функцию разменной монеты). Исторически надпечатки применялись во многих целях: для указания доплаты, ограничения территории хождения, в ознаменование событий, в качестве контрольных отметок и др.

Германские надпечатки времён гиперинфляции

Надпечатка номинала, или стоимости (англ. surcharge), — надпечатка, изменяющая или подтверждающая номинал. К таким надпечаткам обычно прибегали по причине столь быстрого изменения обстоятельств, что не было времени или экономически было невыгодно изготовление купюр соответствующих номиналов, либо просто с целью использования оставшегося неиспользованным тиража обесценившихся денег или марок, выполнявших роль мелкой разменной монеты.

Широко известен пример надпечаток на банкнотах и марках Германии в период гиперинфляции 1921—1923 годов. Марки номиналом в 10—20 пфеннигов уже не годились для оплаты почтовых сборов (на конверт обычного письма потребовалось бы наклеивать сотни таких марок), поэтому вначале правительство сделало на имеющихся марках надпечатки с номиналами до 10 немецких марок, пока не будут выпущены новые марки, но к 1923 году бесполезными стали даже вновь отпечатанные марки номиналом до 75 тысяч немецких марок, и на них пришлось сделать надпечатки более высоких номиналов — до 2 миллионов немецких марок, а затем, в следующем раунде, — с номиналами до 50 миллиардов, прежде чем произошла реформа финансовой системы.

Многие страны прибегали к надпечаткам стоимости при переходе на новую денежную единицу, к примеру, многие страны Британского Содружества предпочли перейти к десятичной денежной единице в конце 1960-х годов.

Переименование Центрального/Национального банка

Боливия, 1929

В Боливии в 1928 году произошла денежная реформа в соотношении 1:1.

Но поскольку в банках осталось большое количество не выпущенных в обращение купюр боливиано образца 1911 года, было решено пустить их в обращение параллельно с новыми боливиано, снабдив надпечаткой на лицевой стороне. Из-за того, что Национальный банк Боливии, осуществлявший эмиссию купюр образца 1911 года, за это время поменял название на Центральный банк Боливии, надпечатки выполнялись с сохранением прежнего номинала в одну строчку чёрной краской: Центральный банк Боливии.

Коста-Рика, 1943

В начале 1940-х годов Интернациональный банк Коста-Рики, осуществлявший эмиссию национальной валюты колон, был переименован в Национальный банк Коста-Рики. В банке осталось большое количество не выпущенных в обращение мелких купюр образца 1918/1936 года, когда центральный банк страны назывался по-другому. В 1942 году было принято решение пустить данные купюры в оборот, надпечатав на них новое название банка, дату и новый номер банкноты.

Надпечатки выполнялись с сохранением прежнего номинала, но с изменением номеров банкнот красной краской: Национальный банк Коста-Рики, новый номер, эмиссионный департамент, дата.

Территориальные надпечатки

Надпечатка Гавайи на долларах США после атаки Пёрл-Харбора на случай оккупации островов Японией. 1942

Территориальные надпечатки производились с различными целями, чтобы ограничить хождение денег либо колониями, либо оккупированной территорией, либо территорией, которой угрожает оккупация, либо частью своей территории.

Гавайские острова, 1941—1942

Надпечатки на деньгах делались во время Второй мировой войны после нападения Японии на Пёрл-Харбор. Цель — пометить валюту США, имевшую хождение на Гавайях, словом «HAWAII» («Гавайи») — на случай захвата японцами Гавайских островов.

Надпечатки производились после атаки Пёрл-Харбора, с конца декабря 1941 года по 1943, на банкнотах выпуска Сан-Франциско (банк ФРС № 12) серий 1934 и 1935 годов номиналами 1, 5, 10 и 20 долларов.

Персия, 1920-е

С 1920-х годов по 1940-е в Персии/Иране выпускались как надпечатанные, так и отдельные деньги для Иранского Азербайджана, в котором были сильны сепаратистские настроения и который дважды за этот период был частично оккупирован РСФСР/СССР (в самом начале 1920-х годов; затем в 1941—1946 годах, чтобы обеспечить бесперебойные поставки по «южному пути» ленд-лиза из Великобритании и США через контролируемую англичанами территорию).

«Запечатки» неугодных портретов

Республика Гаити, 1986

Портрет Папы Дока на 1 гурде 1979 и его «запечатка» на 2 гурдах

Надпечатки на гаитянских гурдах производились сразу после падения проамериканского режима тонтон-макутов Бэби Дока Дювалье. Надпечатка заключалась в красном круге с перечёркивающей его по диагонали чертой и напечатанной ниже датой окончания правления режима Дювалье (7 февраля 1986 года) красного цвета.

Надпечатка закрывала изображение Бэби Дока и его отца — печально известного Папы Дока, Франсуа Дювалье, которых впоследствии сменили изображения исторических деятелей, оставивших о себе память в истории Республики Гаити — например, Туссен-Ловертюра.

Иран, 1979—1980

Нечто похожее имело место в Иране после победы Исламской революции аятоллы Хомейни в 1979 году.

Сначала, в 1979 году, изображения бывшего шаха Мохаммед Реза Пехлеви, который был изображён на всех выпусках всех денежных купюр Ирана начиная с 1944 года, запечатывали одним (портрет) или двумя (портрет и водяной знак) крестами, обычно красной краской.

Надпечатки 1979 г. на 20 и 50 риалов обр. 1974 г.		Надпечатки 1979 г. на 100 и 5000 риалов обр. 1974 г.

Оборотная сторона 20 и 50 риалов обр. 1974 г.		Оборотная сторона 100 и 5000 риалов обр. 1974 г.

«Запечатка» 1979/1980 года

Затем, в 1980 году, изображение иранского шаха Пехлеви на банкнотах было закрыто «художественным» вычурным чёрным рисунком, повторяющим его силуэт.

Это было признано целесообразным, поскольку в Центральном банке Ирана оставались большие запасы отпечатанных, но не выпущенных в обращение банкнот образца 1974 года, на каждой из которых было изображение ненавистного новой власти шаха.

Лицевая сторона: 100 и 200 риалов с надпечатками 1979—1980		500 и 1000 риалов с надпечатками 1980 г.		1000 1979 и 50 1980 с маркой со спецгашением 1982

Оборотная сторона: 100 и 200 риалов с надпечатками 1979-80		500 и 1000 риалов с надпечатками 1980 г.		1000 1979 и 50 с маркой со спецгашением 1982

Надпечатки с увеличением номинала

Германия, 1923—1924

См. Гиперинфляция

Никарагуа, 1987—1990

20 тысяч из 20 никарагуанских кордобас, 1987		100 тысяч 1989 из 100 кордобас 1985

50 тысяч из 50 никарагуанских кордобас, 1987		500 тысяч 1990 из 50 кордобас 1985

10 тысяч 1989 из 10 кордобас 1985		Миллион 1990 из 1000 кордобас 1985

В Никарагуа в 1980-х годах происходила по существу гражданская война между пришедшими к власти в конце 1970-х левыми «сандинистами» и проамериканскими «сомосовцами».

Сандинисты имели огромную проблему в лице США, которые, чтобы подорвать влияние СССР в стране, организовали и финансировали партизанскую войну «сомосовцев» по границам республики (также как и в Афганистане), особенно вдоль границы с Сальвадором, где находились американские базы снабжения.

Это способствовало быстрой гиперинфляции, которая в 1988 году достигла тридцати тысяч процентов.

В результате на протяжении нескольких лет делались надпечатки на банкнотах старых годов выпуска, в тысячи и десятки тысяч раз увеличивавшие номинал данных купюр.

500 тысяч из 1000 никарагуанских кордобас, 1987 год

Надпечатки делались простой чёрной типографской краской (в одну краску) в 1987—1991 годах на купюрах никарагуанской валюты кордобас образца 1979 и 1985 годов.

Данные надпечатки выполнялись зачастую весьма некачественно: или на одной стороне купюры, или криво, или перевёрнутые надпечатки (вверх ногами), или плохо пропечатанный оттиск.

Из-за лёгкости подделок широко были распространены фальшивые деньги с данными надпечатками.

Ошибки надпечаток Никарагуа 1989 и 1990

100 тысяч 1989 из 100 1985, перевёрнутая надпечатка на аверсе и её отсутствие на реверсе		200 тысяч 1990 из 1000 1985, перевёрнутая надпечатка на реверсе

Приднестровье, 1996 и 1998

Приднестровские купюры 10000 рублей 1996 и 1998 годов выпуска, 50000 рублей 1996 года и 100000 рублей 1996 года печатали, делая надпечатки того же цвета, что и деньги, на соответственно одном, пяти и десяти приднестровских рублях 1994 года выпуска.

Делалось это в связи с тем, что запасы отпечатанных купюр мелкого достоинства образца 1993/94 гг. за два года в связи с гиперинфляцией обесценились приблизительно в десять тысяч раз, и значительная их часть так и не была своевременно выпущена в обращение из-за полной незначительности номиналов. Выход Банк Приднестровья нашёл в повышении номинала каждой из купюр в 10 000 раз.

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  10 000 рублей 1996 — из 1 рубля 1994, аверс

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  10 000 рублей 1998 — из 1 рубля 1994, реверс

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  50 000 рублей 1996 — из 5 рублей 1994, аверс

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  100 000 рублей 1996 — из 100 рублей 1994, реверс

Надпечатки с уменьшением номинала

Производились при деноминации валюты в нескольких странах мира.

Боливия, 1987

В Боливии в 1987 году произошла денежная реформа национальной валюты — замена песо боливиано на новое боливиано — c понижением курса в один миллион раз. Произошло это в результате гиперинфляции 1983—1987 годов (до 1984 самой крупной купюрой были 1000 песо; в 1985 — уже 10 миллионов песо).

В результате правительство решило использовать большое количество отпечатанных ранее «гиперинфляционных» банкнот со множеством нулей как мелкие разменные деньги, заменяющие монеты. На них ставились надпечатки, понижающие номинал от миллиона до двух миллионов раз.

Бразилия 1966—1991

В Бразилии в 1966—1967 годax деноминировали национальную денежную единицу крузейро, превратив его в новый крузейро. В обращении остались старые банкноты, помеченные круглой печатью с новым номиналом. В 1986 годy в связи с деноминацией измененилось стapoе название денежной единицы на крузадо. Дензнаки прежних лет оставались в ходу, если были надпечатаны круглой печатью с новыми реквизитами. 1989 год. В Бразилии новая деноминация. Денежную единицу стали называть новым крузадо, который вырос по отношению к старому в 1000 раз. Об этом засвидетельствовала треугольная печать на старых денежных знаках. В 1991 году правительство решило вернуть валюте название крузейро, не меняя паритета. Старые дензнаки стали «новыми», получив прямоугольные надпечатки.

Надпечатка в рекламных целях

В конце ХХ — начале ХХI века в различных странах Европы, СНГ и др. стало применяться несанкционированное государственными органами власти нанесение рекламных текстов на бумажные денежные знаки. На купюрах ставится штамп с рекламной надписью с указанием товара или услуги (реклама решения вопросов при ДТП, службы в армии и т. д.) и контактные данные (адрес, телефон).

Купюры с такой надпечаткой не теряют признаки платежеспособности и могут находиться в обращении.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Надпечатка в агитационных целях

Денежные знаки, в том числе вышедшие из обращения, имеющие крайне низкую покупательскую способность (из-за высокой инфляции), а также полиграфическая продукция, имеющая внешнее сходство с денежными знаками, с соответствующими надписями использовались в качестве агитационных листовок. Яркими примерами таких явлений можно рассматривать агитационные тексты при военных действиях (Первая и Вторая мировая война), а также в период гиперинфляции после революции 1917 года, когда различные политические и экономические силы боролись против Советской власти, в том числе и посредством агитации на денежных знаках, имеющих низкую покупательскую способность (выпуск листовок был более затратным, чем нанесение надпечаток — надписей на бумажных денежных знаках малых номиналов).

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Надпечатка «Образец»

Надпечатка слова «Образец» (на языке соответствующей страны) встречается достаточно часто на денежных знаках и ценных бумагах, имеющих физическое выражение (документарных ценных бумагах).

Данная надпечатка обычно наносится крупными буквами по всему полю купюры или ценной бумаги. Обычно купюры с такими надпечатками выпускаются при выпуске нового образца денежных знаков или при денежной реформе; распространяются среди банков и иных специализированных финансовых институтах с целью обучения сотрудников и предоставления сотрудникам финансовой сферы образцов соответствующих купюр и ценных бумаг. Купюры с такими надпечатками имеют все признаки платежеспособной купюры, но реально не могут быть использованы в денежном обращении (используются как макет, образец денежного знака).

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

См. также

• Надпечатка (филателия)
• Гиперинфляция
• Дополнительные иллюстрации доступны здесь

Отрывок, характеризующий Надпечатка (бонистика)

– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].