Надёжин, Николай Николаевич

Надёжин, Николай Николаевич
Основные сведения
Страна	СССР СССР, Россия Россия
Работы и достижения
Учёба:	Ленинградский инженерно-строительный институт
Работал в городах	Ленинград
Звания

Надёжин, Николай Николаевич (5 июня 1929, Псков — 2 октября 2005, Лисий Нос) — советский и российский архитектор, заслуженный архитектор Российской Федерации (1992). Работал в Санкт-Петербурге. Наиболее известные проекты — здания Гуманитарного университета профсоюзов, Музея политической истории России, «точка Надёжина». Его стиль при всей своей индивидуальности и своеобразности характеризуется «тактичностью» по отношению к окружающему культурно-историческому контексту, не повторяя, но продолжая его.

Детство

Николай Николаевич родился 5 июня 1929 года в Пскове в семье служащих, был вторым ребенком после старшей сестры.

Отец — Николай Васильевич Надёжин, родом из города Крестцы Новгородской губернии, сын почтового-телеграфного чиновника, получил образование в Ново-Ладожской гимназии. Мать — Анна Александровна Цвейгельт из семьи петербургских немцев-предпринимателей, закончила Полную женскую гимназию № 16. В 1920-е годы будущие супруги были вынуждены уехать из столицы в Псков, где и познакомились в творческом кружке, а в 1924 году поженились .

Николай Николаевич рос болезненным ребенком. Воспитывался бабушкой по матери — Анной Васильевной Цвейгельт, поскольку родители работали. Научился бегло читать в 4 года. В Пскове пошел в школу. После начала войны отец ушел на фронт, где служил радио- и телеграфистом. Семья была эвакуирована в Казахстан, в село Боровое Кокчетавской области. Там от болезней умерла бабушка. Николай продолжил обучение в местной школе, где преподавали учёные, высланные в 1930-х годах из Ленинграда и Москвы. После войны семья возвратилась обратно в Псков, где дети закончили обучение.

Профессиональное образование

В 1946 году Николай Николаевич поехал в Ленинград и попытался поступить в Кораблестроительный институт на радиофакультет (по «семейной традиции»), однако, не набрав баллов, возвратился домой.

В Пскове он пошёл работать в реставрационную мастерскую к архитектору Ю. П. Спегальскому, где занимался обмерами разрушенных памятников древнего зодчества. Эта работа, а также активное общение с руководителем оказали значительное влияние на его мировоззрение и эстетические взгляды.

В 1947 году Николай Николаевич сдал вступительные экзамены на архитектурный факультет Ленинградского инженерно-строительного института, однако из-за низкого балла был вынужден пойти на факультет промышленного и гражданского строительства. После двух лет успешной учебы перешёл на второй курс архитектурного факультета, потеряв тем самым один год. Среди его учителей были А. А. Оль, А. С. Никольский, Б. В. Муравьев, Л. М. Хидекель, А. Н. Соколов, В. И. Пилявский, Н. Л. Подберезский, А. И. Князев, Н. Ф. Хомутецкий, К. И. Дергунов, В. А. Витман, Т. Б. Дубяго, Д. Г. Барышев, И. Г. Явейн.

В студенческие годы Николай Николаевич под руководством В. И. Пилявского написал работу «Восстановление памятников архитектуры древнего Пскова», которая была отмечена Министерством высшего образования СССР. Особое влияние на будущего архитектора во время обучения оказали А. А. Оль и художник Н. Л. Подберезский. В 1954 году Николай Николаевич защитил на «отлично» дипломный проект гостиницы на 600 мест в Ленинграде.

Творческая деятельность

В 1954 году после успешного окончания ЛИСИ Николай Николаевич был в числе четырех выпускников-отличников определен в проектный институт «Ленпроект» в мастерскую № 3 под руководством О. И. Гурьева. В этом же году вышло Постановление ЦК КПСС и Совета Министров «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве», которое одномоментно завершило эпоху советского монументального классицизма.

Первой самостоятельной творческой работой Николая Николаевича стало проектирование нового ленинградского филиала Музея Великой Октябрьской социалистической революции (ныне Музей политической истории России). В 1955 году под него были отданы два памятника модерна — особняки М. Ф. Кшесинской и В. Э. Бранта. Требовалось соединить два соседних здания в одно целое, приспособить помещения под экспозицию, построить новый корпус и вход-вестибюль, обустроить прилегающую территорию. Проект создан в 1955-57 годах, строительство под авторским надзором продолжалось с 1957 по 1959 год. Новое здание вестибюля было выполнено в неоклассическом стиле. Облицованное каменными плитами светло-серого цвета оно органично соединило исторические памятники модерна, имеющие светло бежевую кирпичную фактуру. Надёжин также лично создал чертежи интерьеров — вестибюля, парадной лестницы, полов, дверей, решеток и фонарей. Эта работа была высоко оценена коллегами, определила стиль исторической «тактичности» архитектора, став одной из важнейших в его творчестве.

• Mathilde Kschessinskaya Mansion.jpg

  Особняк М. Ф. Кшесинской

• Museum of Political History of Russia 1.jpg

  Центральный вестибюль (1957-59)

• Особняк В.Э.Бранта.JPG

  Особняк В. Э. Бранта

С 1957 по 1961 год Николай Николаевич также спроектировал: открытый бассейн с вышкой и павильоном около стадиона «Петровский», жилой дом для преподавательского состава 1-ого медицинского института на улице Льва Толстого д. 12 (в соавторстве), здание проектного института «Ленаэропроект» на набережной Обводного канала дом 122Б (в соавторстве).

В 1958 году Н. Н. Надёжин победил во Всесоюзном конкурсе проектов кинотеатра на 2500 зрителей (в соавторстве с О. И. Гурьева, З. И. Костко, Н. В. Максимов). На его основе был построен киноконцертный зал «Космос» в Свердловске (реализация в соавторстве с Г. И. Белянкиным, инженеры — В. В. Бурдакин, Н. В. Максимов). В 2003 году здание было значительно перестроено.

В 1961 году по заказу одного из первых в СССР ЖСК на Выборгской стороне Н. Н. Надёжиным под руководством В. М. Фромзеля был создан проект девятиэтажного кирпичного «точечного» здания на 45 квартир. Проект приобрел большую популярность, вскоре его утвердили как типовой (1-528КП-40) и реализовали во многих районах города. Дом-башня получил неофициальное название в честь автора — «точка Надёжина». Он был отмечен публикациями в престижных зарубежных изданиях L'Architecture d'aujourd'hui (Франция) и The Architectural Review (Великобритания) в 1964 и 1965 годах. А молодой архитектор получил широкую известность.

В конце 1950-х начале 60-х годов Н. Н. Надёжин занимался проектированием застройки проспекта Мориса Тореза, южной части Гражданского проспекта (совместно с Н. И. Клейманом и Н. И. Яккером), жилого дома на Торжковской улице 11.

Н. Н. Надёжин участвовал в различных архитектурных конкурсах, во многих из которых его проекты занимают призовые места. Среди таких призовых проектов, воплощённых в жизнь, были памятник Ленину в Павлодаре (1966, по проекту 1961 года) и киноконцертный зал в Свердловске.

В 1964 году под руководством В. М. Фромзеля Н. Н. Надёжин создал жилой дом кооператива «Моряк» на Конном переулке дом 1, по соседству с Соборной мечетью и зданием бывшего Института сигнализации и связи (памятник конструктивизма). При проектировании была целенаправленно уменьшена этажность здания (от первоначальных планов заказчика), создан специфический фасад и зеленое насаждение перед ним, благодаря чему дом оказался гармонично вписан в окружающую среду исторического центра. При этом квартиры здания имели улучшенную планировку.

• Konny Lane 1.jpg

  Жилой дом кооператива «Моряк» и Соборная мечеть

• SouzPechat, Mirgorodskaia Street 1B , Saint Petersburg.jpg

  Агентства «Союзпечать» и Фёдоровский собор

• Kindergarten. Sapyorny Lane, 2.jpg

  Детский сад на Саперном переулке, 2.

В 1963 году после реформирования Ленпроекта Н. Н. Надёжин переходит работать в институт «ЛенЗНИИЭП» в мастерскую А. В. Шприца. В 1964 году он начинает работать и преподавать в ЛИСИ. В 1968 Н. Н. Надёжин возвращается в «Ленпроект», где работает в должности главного архитектора вплоть до 1993 года.

Н. Н. Надёжин с 1979 по 1981 год спроектировал здания агентства «Союзпечать» (совместно с Л. Д. Гутцайтом и А. В. Шприцем) на Миргородской улице дом 1В (рядом с полуразрушенным в те года Фёдоровским собором). Здание было построено только в 1988-89 годах и сформировало ансамбль новой площади. Эта работа также имела успех в профессиональной среде.

В 1978 году Н. Н. Надёжин разработал проект здания детского сада по адресу Саперный переулок, дом 2 (соавтор Е. В. Капралова). Строительство завершилось в 1981 году. На очень ограниченном участке под застройку было создано весьма рациональное здание, отвечающее всем жестким требованиям по площадям и инсоляции. Примечательно, что кровля детского сада была эксплуатируемой — на ней располагалась игровая площадка. Объёмно-пространственные характеристики здания органично вписали новую постройку в историческую эклектичную городскую среду. При этом дом имел оригинальный фасад. Работа была высоко оценена коллегами. Исполняющий обязанности главного архитектора города В. В. Попов сравнил её с произведениями Ф. И. Лидваля. Проект был опубликован в ряде журналов, в том числе зарубежных.

В 1969—1972 годах Н. Н. Надёжин вместе с Е. Д. Лохановой, Д. В. Семёновой и Г. Г. Швец участвовал в проектировании и строительстве Высшей профсоюзной школы культуры ВЦСПС (сейчас Гуманитарный университет профсоюзов) на улице Фучика, 15. Это одна из главных работ архитектора. Новый комплекс занял целый квартал. В отличие от других работ Надёжина здание не подстраивалось под окружающую архитектурную среду, а определяло её.

Единый комплекс школы включил в себя учебный корпус на 2000 студентов, спортивные залы, библиотеку с верхним светом, актовый и концертный залы, столовую и, что примечательно, общежитие на 1000 человек. Его композиционный и пространственный центр — двор-«форум», объединяющий все аудитории вместе и служащий для общения, торжеств и митингов. Комплекс зданий из красного кирпича обладает единым оригинальным стилем, отсылающим к романским традициям, хотя и не содержащим «прямых цитат» классики или модерна. Надёжин при работе над проектом делает ссылки на произведения Ф. Л. Райта и Алвара Аалто, провозглашая отход от «скоротечной моды» и следование региональным архитектурным традициям, историческому наследию. Он уделил большое внимание органичному сочетанию функциональности и эстетичности. По замыслу Надёжина сама архитектурная среда школы должна стать обучающим материалом для культурного воспитания, а здание — не просто казенным учреждением, а местом для живого человеческого общения людей.

Строительство здания началось в 1974, а закончилось только в 1995 году. Работа велась под авторским надзором, в том числе отделка внутренних помещений, создание интерьеров.

В 1973-74 годах Н. Н. Надёжин занимался проектами застройки села Рождествено Ленинградской области, однако проект не был реализован. В конце 1960-х начале 1970х годах он участвовал в создании различных типовых (в частности 1-528КП-41/42) и индивидуальных жилых домов для Ленинграда, типовых индустриальных элементов. В 1975 году Н. Н. Надёжин сделал проект музыкальной школы для Красносельского района (соавтор Ю. П. Груздев, не реализованный).

В конце 1970-х начале 1980-х годов Н. Н. Надёжин проектировал ряд зданий для Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова: клинический корпус (ныне снесён) между Финляндской железной дорогой и улицей Лебедева, 39 (совместно с арх. Ю. П. Груздевым, Е. В. Капраловой, А. В. Шприцем), вычислительный центр (совместно с арх. Ю. П. Груздевым, А. В. Шприцем), учебный корпус с общежитием на проспекте Карла Маркса, 17 (совместно с арх. Л. А. Гутцайтом и А. В. Шприцем).

В 1992 году Н. Н. Надёжин получил звание заслуженного архитектора Российской Федерации.

В 1994 году он ушёл из «ЛенНИИпроекта» в ЛИСИ. Оставаясь совмещать на преподавательской деятельности, он возглавил собственное архитектурное бюро. Занимался различными проектами индивидуального строительства. В 1993 году Н. Н. Надёжин стал доцентом кафедры истории и теории архитектуры СПбГАСУ.

Скончался 2 октября 2005 года в результате повторного инфаркта миокарда. Похоронен на Лахтинском кладбище. В 2006 и 2009 году прошли посмертные выставки архитектурных и живописно-графических работ.

Личная жизнь

В 1965 году Н. Н. Надёжин женился на своей коллеге — Ирине Григорьевной, которая работала вместе с ним в «ЛенЗНИИЭП». В 1967 году у них родился сын Олег, также ставший впоследствии архитектором.

Современники характеризовали Николая Николаевича как человека тихого, простого, но честного и принципиального, за что тот пользовался уважением окружающих. Он был эрудитом и отличался энциклопедическими знаниями. Помимо основной деятельности и преподавания Николай Николаевич увлекался рисованием и живописью. В 1986 году он стал одним из основателей псковского землячества в Ленинграде, на собраниях которого обсуждались актуальные вопросы культурной жизни Пскова.

Литература

• Надёжина И. Г.. Архитектор Н. Н. Надёжин. Проекты, постройки, живопись, рисунок / кор. И. П. Дубровская. — СПб: Пропилеи, 2014. — 164 с. — 200 экз.
• Лавров Л. П., Курбатов Ю. И.. [d-c.spb.ru/archiv/40/16.html Уроки тактичности и корректности архитектора Н. Н. Надежина (1929-2005)] // Ардис : журнал. — СПб, 2008. — № 4(40).
• Мярс Г. И.. [www.spbgasu.ru/upload-files/users/lilia/izdaniya/masterok/masterok_1_feb2010.pdf Слово о хорошем человеке] // Мастер`ОК : журнал. — СПб, 2010. — Февраль (№ 1(3)). — С. 55.

Отрывок, характеризующий Надёжин, Николай Николаевич

– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.