Назаров, Роман Капитонович

Роман Капитонович Назаров<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Первый секретарь Хабаровского краевого комитета ВКП(б)
20 июня 1946 — 1 апреля 1949
Предшественник:	Геннадий Андреевич Борков
Преемник:	Александр Павлович Ефимов
Первый секретарь Хабаровского областного комитета ВКП(б)
ноябрь 1938 — май 1939
Предшественник:	Григорий Афанасьевич Комаров
Преемник:	пост упразднён
Второй секретарь Хабаровского краевого комитета ВКП(б)
ноябрь 1938 — май 1939
Предшественник:	Сергей Степанович Румянцев
Преемник:	Трофим Георгиевич Калинников
Рождение:	1905(1905) Каширский уезд Московской губернии,Российская империя
Смерть:	1984(1984)
Партия:	Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков)
Образование:	Курсы переподготовки при ЦК ВКП(б) (1949-1950)
Профессия:	наладчик кардонаборных машин

Роман Капитонович Назаров (1905 год, Каширский уезд Московской губернии, Российская империя — 1984) — советский партийный деятель. Член Коммунистической партии с 1920 года, первый секретарь Хабаровского краевого комитета ВКП(б) в 1946 — 1949 годах.

Биография

Роман Капитонович Назаров родился в 1905 году в Каширском уезде Московской губернии, Российская империя в семье рабочего. С детства работал по найму, а в 1917 году, в 12 лет, был отдал на обучение к портному и проработал у него около года. В 1918 году мастерская портного была закрыта, и Назаров вернулся в родную деревню, где жил до 1921 года. Только в 1921 году ему удалось устроится на работу в Москве, учеником на фабрику «Кардолента», где работал его отец. Назаров получил специальность регулировщика кардонаборных машин и проработал на фабрике почти 10 лет. В 1921 году он вступил в комсомол (РКСМ), в январе 1924 года по «Ленинскому призыву» вступил в Российскую коммунистическую партию (большевиков).

Работая на фабрике Р. К. Назаров начал активно участвовать в общественной и партийной жизни, в 1929 году был избран председателем завкома фабрики, а в 1930 году секретарём фабричного парткома.

Партийная карьера в московской промышленности

В 1931 году Назаров был отозван с фабрики и был назначен инструктором Замоскворецкого райкома ВКП(б), а через год, в 1932 году был направлен секретарём парткома на 1-ю ситценабивную фабрику. В 1934 году секретаря парткома Назарова избрали делегатом XVII съезда ВКП(б), а затем отозвали на работу инструктором в Кировский райком ВКП(б)Москвы. В 1935 году он был рекомендован на пост секретаря парткома завода «Красный богатырь». В 1937 году Р. К. Назаров возглавил Сокольнический райком партии, а 26 июня 1938 года был избран депутатом Верховного Совета РСФСР.

Хабаровская область

В июне 1938 года Р. К. Назаров решением ЦК ВКП(б) был направлен на работу в Дальневосточный край, где в июле был назначен заведующим отделом руководящих партийных кадров (ОРПО) Далькрайкома ВКП(б). В ноябре 1938 года пленум Хабаровского обкома ВКП(б) избрал Назарова и. о. первого секретаря Хабаровского областного комитета ВКП(б). С мая 1939 года, после упразднения Хабаровской области, он оставался 1-м секретарём Хабаровского городского комитета партии

Хабаровский край

21 февраля 1939 года на I Хабаровской краевой партийной конференции ВКП(б) Р. К. Назаров был избран членом пленума крайкома ВКП(б), кандидатом в члены бюро крайкома и делегатом на XVIII съезд ВКП(б).

В декабре 1939 года Назаров был избран депутатом Хабаровского краевого Совета депутатов трудящихся.

В июне 1940 года Назаров был назначен секретарём Хабаровского крайкома по кадрам, а в июне 1942 года — вторым секретарём Хабаровского краевого комитета ВКП(б).

20 июня 1945 года на XIV пленуме крайкома Р. К. Назаров был утверждён в должности первого секретаря Хабаровского краевого комитета ВКП(б). На период его управления краем пришлась начавшаяся через полтора месяца война с Японией, во время которой необходимо было не только наращивать производство и убирать урожай, но и налаживать быстрое продвижение эшелонов с войсками, обеспечивать снабжение фронтов, разворачивать эвакогоспиталя. После окончания войны основными задачами стали решение проблем демобилизованных (до 1946 года в край вернулись 64 800 человек), обеспечение их жильём и работой, ускоренная перестройка работы промышленности на продукцию мирного времени. Особое место в послевоенной истории края заняло переустройство Южного Сахалина куда крайком направил 3 600 руководящих работников и специалистов. После проведения там полной национализации и налаживания работы местной промышленности, Южно-Сахалинская область была упразднена и 2 января 1947 года объединённая Сахалинская область была выведена из состава Хабаровского края. Уже в ноябре 1945 года по решению СНК СССР было намечено большое строительство в Комсомольске-на-Амуре, Хабаровске, Николаевске-на-Амуре, Петропавловске-Камчатском и других городах края. До 1948 года огромные средства были вложены в строительство и реконструкцию судостроительных заводов, топливно-энергетических и горнорудных предприятий, в завершение строительства комбинатов «Амурсталь» и «Хинганолово» (Хинганск), в расширение сети железных дорог. Были созданы десятки новых рыбозаводов, рыбоконсервных предприятий, рыболовецких колхозов, построены порты в Петропавловске-Камчатском и Маго, судостроительные верфи в Николаевске-на-Амуре. В 1946 году Р. К. Назаров обратился лично к возглавлявшему правительство СССР И.В. Сталину с просьбой начать строительство ТЭЦ в Хабаровске.

В апреле 1948 года на III краевой партконференции Р. К. Назаров отметил, что партийная организация выросла уже до 51 117 членов и заявил:

Краевая партийная организация много сделала за отчётный период, но ей предстоит решать более сложные и ответственные задачи. В крае будут построены десятки новых заводов и фабрик, шахт и рудников.

1 марта 1949 года IV пленум крайкома освободил Р. К. Назарова от обязанностей первого секретаря крайкома в связи с отзывом в Москву. Назаров был утверждён слушателем курсов переподготовки при ЦК ВКП(б) (полное название курсов: «Курсы переподготовки первых секретарей обкомов, крайкомов и ЦК партий союзных республик, председателей областных, краевых исполкомов и советов министров союзных и автономных республик при ЦК ВКП(б)»).

Вершина и конец карьеры

В 1950 году, после окончания курсов Р.К Назаров был оставлен в Москве на должности инспектора ЦК ВКП(б), однако проработал в этом качестве всего около года. В 1951 году его карьера неожиданно закончилась — Назаров был отправлен в качестве партийного организатора ЦК ВКП(б) секретарём партийного комитета ткацкой фабрики в Иваново. В 1961 году, в 56 лет, он был отправлен на пенсию.

Роман Капитонович Назаров скончался в 1984 году.

Ссылки

• [www.knowbysight.info/NNN/06390.asp Справочник по истории Коммунистической партии и Советского Союза 1898—1991]

Отрывок, характеризующий Назаров, Роман Капитонович

Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.