Найдер, Здзислав

Здзислав Найдер
польск. Zdzisław Najder
Род деятельности:	историк литературы, диссидент, инициатор Польского независимого соглашения, редактор Радио Свободная Европа, советник президента Польши и премьер-министра Польши
Награды и премии:

Здзислав Мариан Найдер (польск. Zdzisław Marian Najder; 31 октября 1930, Варшава) — польский историк литературы, писатель и политический деятель. Ведущий исследователь творчества Джозефа Конрада. Антикоммунистический диссидент в ПНР, основатель и лидер Польского независимого соглашения. Политический эмигрант в 1981—1989, руководитель польской редакции Радио Свободная Европа. В 1983 заочно приговорён к смертной казни. В 1989, после отмены приговора, вернулся в Польшу. Был советником президента Валенсы и премьер-министра Ольшевского. Является профессором английской литературы Опольского университета. Остаётся авторитетным политическим экспертом.

Историк-литератор. Профессиональная известность

Окончил Варшавский университет по курсу истории польской литературы. Продолжал образования в Оксфорде, получил докторскую степень по польской литературе и философии. Работал в Институте литературных исследований Польской академии наук, был редактором журнала Twórczość. Состоял в Союзе польских писателей и польском ПЕН-клубе. Приглашался с лекциями в Колумбийский и Калифорнийский университеты.

Здзислав Найдер приобрёл всемирный авторитет в области исследований творчества Джозефа Конрада. Работа Найдера Joseph Conrad: A Chronicle переведена на английский и считается основным трудом по данной тематике.

В ПНР. Диссидентство и «Солидарность»

Здзислав Найдер находился в оппозиции режиму ПОРП, придерживался антикоммунистических взглядов. На рубеже 1975/1976 он инициировал создание Польского независимого соглашения — оппозиционной организации интеллектуальной элиты. Являлся автором и координатором многочисленных текстов, в которых формулировались программы достижения национальной независимости и демократических преобразований в Польше. В 1980 вступил в Солидарность, являлся видным экспертом профобъединения.

В декабре 1981, при введении военного положения в ПНР, Найдер находился в Оксфорде. Оставшись за границей, в 1982 возглавил польскую редакцию Радио Свободная Европа. Эта деятельность Найдера сыграла важную роль в информационной поддержке подпольной «Солидарности», способствовала организационной консолидации подполья. Оставался руководителем радиоредакции до 1987.

в 1983 в ПНР был заочно вынесен смертный приговор в отношении Здзислава Найдера. Формально он обвинялся в «сотрудничестве с американской разведкой».

В посткоммунистической Польше. Общественная и политическая активность

Приговор был отменён в 1989 — год Круглого стола, альтернативных выборов и формирования некоммунистического правительства. Здзислав Найдер вернулся в Польшу. Он активно включился в политику на стороне правых национально-демократических сил. Являлся советником президента Леха Валенсы (1990—1995) и премьер-министра Яна Ольшевского (1991—1992).

С целью компрометации Найдера в 1992 газета Nie, возглавляемая бывшим пресс-секретарём правительства ПНР Ежи Урбаном, обвинила его в сотрудничестве с госбезопасностью ПНР (числился в документах СБ под псевдонимом Zapalniczka). Найдер пояснил, что в 1958 пошёл на такие контакты — с целью дезинформирования и дезориентации СБ.

В 2009 Найдер был назначен членом совета гданьского Музея Второй мировой войны. Возглавляет варшавскую неправительственную организацию Веймарский клуб. Является профессором Опольского университета по курсу английской литературы. Преподаёт в краковской Европейской высшей школе имени Юзефа Тишнера.

С 2013 Здзислав Найдер выступает на стороне украинского Евромайдана. При этом он критикует не только руководство РФ и персонально Владимира Путина, но также Евросоюз (за непрофессионализм) и администрацию Петра Порошенко (за связи с олигархией и управленческую слабость).

Здзислав Найдер остаётся в Польше авторитетным общественным деятелем и политическим экспертом. Этому способствует тот факт, что практически все политические прогнозы Польского независимого соглашения сбылись на протяжении примерно пятнадцати лет. Юбилей ПНС в 2011 отмечался на государственном уровне.

Ссылки

• [dzieje.pl/postacie/zdzislaw-najder Zdzisław Najder]

Отрывок, характеризующий Найдер, Здзислав

– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.