Найманы

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Найманы
Численность и ареал

Казахстан
Киргизия
Монголия
Узбекистан
Россия:

Китай:

Расовый тип

монголоиды, южносибирская раса

Входит в

казахи, монголы, киргизы, алтайцы, узбеки, ногайцы, каракалпаки, башкиры, буряты, цонголы, хазарейцы

Родственные народы

монголы, кереиты, джалайры, меркиты, унгираты

Найманы (от монг. найман — «восемь») — средневековый кочевой центральноазиатский народ. Языковая и этническая принадлежность найманов является дискуссионным вопросом.

Найманы участвовали в этногенезе монголов (племя найман, составляющее Найманьский аймак во Внутренней Монголии), казахов (племя найман Среднего жуза), каракалпаков (подразделение найман племени конграт), киргизов (племя найман и род найман племени багыш), алтайцев (племя майман), ногайцев (подразделение Найманская хоругвь в войске Великого княжества Литовского; ойконим Найман и Кара-Найман в Буджаке; род найман акногайцев и кундровских татар, племя найман караногайцев), бурятов и хазарейцев.

В составе казахского народа составляют 10,5% населения, то есть около 1.5 миллиона человек[1].





Происхождение и язык

По поводу происхождения найманов есть две основные версии. Одна из версий — это происхождение от тюркоязычного племенного объединения «сегиз-огуз». Этноним «сегиз-огуз» («сегиз» — «восемь» в тюркских языках, «огуз» — в значении «род, племя», то есть восьмиплеменый народ или «найман» по-монгольски) упоминается в рунических памятниках эпохи Уйгурского каганата. В 747 году впервые проявилось имя «сегиз-огузов» и «тогуз-татар», которые подняли мятеж, не признавая каганскую власть Моян-чура (то есть принца, или князя Мояна) из династии яглакар Уйгурского каганата.
"…Тогда «часть народа — „сегиз-огузов“ и „тогуз-татар“, от него отложились, объявив своим каганом старшего сына Тай Бильге-тутука…» Грумм-Гржимайло Г. Е. «Западная Монголия и Урянхайский край»
Данные рунического памятника указывают на группу племен проживающих, на тех же территориях, что и найманы позднее. Из географического описания мест, занимаемых найманами (современная Западная Монголия, Монгольский Алтай, Восточный Казахстан, Алтай) понятно, что они занимают земли традиционно являвшиеся ядром более ранних государственных образований, таких как телэ/тегрег (тюрк. «тележники», «народ кибиток»), Тюркский каганат, Восточно-тюркский каганат, Уйгурский каганат, Кыргызский каганат, следовательно ошибочно утверждение, что найманы «все время проживали в среде монголов»[2]. Собственно монголы проживали компактно в сравнительно небольшом ареале на северо-востоке современной Монголии между реками Онон и Керулен, о чем сказано в «Сокровенном сказании», выдержки из которого приводит Рашид ад-Дин. Следовательно они никак не могли «окружать» найманов. Согласно второй версии, найманы монголоязычный народ. Л. Н. Гумилёв предполагает, что найманы произошли от монголоязычных каракитаев, которые, перейдя в Западную Монголию, после падения династии Ляо образовали союз родов или племен найман:
Восьмиплеменным народом были кидани, а слово «найма» значит по-монгольски «восемь». От найманского языка сохранились только имена собственные и «культурные слова». И те и другие чаще всего бывают заимствованными у соседей. Зато мы знаем, что при столкновении с кераитами и монголами найманы великолепно с ними объяснялись, что говорит об их монголоязычии. А откуда могли монголоязычные кочевники попасть на Алтай во второй половине XII в.? Только вместе с киданями. а скорее как часть киданей, соратников Елюя Даши[3].

Однако известно, что киданьская империя Ляо неоднократно вступала в конфронтацию с "западными цзубу" (найманами), а в Западной Ляо (Каракитайская империя) найманы считались чужаками. В качестве аргумента Л. Н. Гумилев приводит тот факт, что найманы при столкновении великолепно изъяснялись с монголами и кераитами. Однако лингвист М. З. Закиев считает, что данный факт лишь подтверждает наличие международного языка, которым в одинаковой степени владели все кочевники Центральной Азии. Известно, что так же великолепно монголы объяснялись и с кипчаками, когда понадобилось расстроить их союз с аланами, и с огузами, и с уйгурами, выполнявшими в их империи канцелярские функции, что также отмечено Рашид ад-Дином[4]. Со времен Тюркского каганата и до распада Кыргызского каганата языком межплеменного общения продолжал оставаться тюркский орхоно-енисейский язык, единый литературный язык (наддиалектный койне) того времени[5][6] Именно наличие такого, понятного для всех языка (тюркского), придавало значение обращениям ко всем кочующим поблизости племенам, высеченным на памятниках Второго Тюркского, Уйгурского и Кыргызского каганатов, в орбите, которых развивался найманский этнос[7]. Кроме того все известные имена собственные и титулы найманов тюркские.

Первые достоверные сведения о найманах — у Рашид ад-Дина (XIII в.), который, описывает их так:
«Эти племена [найманов] были кочевыми, некоторые обитали в сильно гористых местах, а некоторые — в равнинах. Места, на которых они сидели, как упомянуто [?], таковы: Большой [Екэ] Алтай, Каракорум, где Угедей-каан, в тамошней равнине, построил величественный дворец, горы: Элуй-Сирас и Кок-Ирдыш [Синий Иртыш]…горы, лежащие между той рекой и областью киргизов и соприкасающиеся с пределами той страны, до местностей земель Могулистана, до области, в которой живал Он-хан, — по этой причине у найманов с Он-ханом постоянно была распря и вражда, — до области киргизов и до границ пустынь, соприкасающихся со страной уйгуров. Эти племена найманов и их государи были уважаемыми и сильными; они имели большое и хорошее войско; их обычаи и привычки были подобны монгольским»[4].
Далее описывая найманов Рашид ад-Дин пишет:
«Из племен, близких к найманам и юрты коих соприкасались с ними, было племя тикин. У него был государем Кадыр-Буюрук; Так как монголы не знают этого имени, они говорят Каджир-хан. Царство этого Кадыр-Буюрук-хана и его предков было больше, чем государство Он-хана, Таян-хана и других царей кераитов и найманов, и они были славнее и почтеннее их. По прошествии некоторого времени упомянутые государи стали сильнее, чем они. Чингиз-хан присоединил то племя тикин к племени онгут, и они [с тех пор] совместно кочевали. Он брал для своего рода девушек племени тикин и давал [их] также эмирам [племени] онгут. Их девушки и найманские известны красотою и грацией.»
Трудно не узнать в близком найманам племени «тикин» описанном вместе с найманами, древнетюркское «тегин», держава предков, которых «была больше, славнее и почтеннее». Рашид ад-Дин в этом тексте указывает на единственное племя близкое с найманами по языку и крови. Так же упоминается, что обычаи и привычки найманов подобны монгольским, что естественно при схожем кочевом быте и религии, но ничего не говорит о их языке или о том, что найманы монгольское племя. Хотя, в отношении других племен (мангутов, барласов, тайджиутов), он конкретен — прямо называя их монголами, и рассказывая о их происхождении от Бодончара и Алан-Гоа. Например, в отношении кереитов: «род монголов; их обиталище есть [по рекам] Онону и Кэрулэну, земля монголов». (Рашид ад-Дин Фазлуллах Хамадани. Сборник летописей. Т. 1. Кн. 1. Пер. Л. А. Хетагурова, 1952)

Этимология этнонима

«Найман» в переводе с языков монгольской группы числительное «восемь», что указывает на монголоязычный компонент в этническом составе средневековых найманов.

По Аристову, имя найманы происходит от названия р. Найма, притока Катуни, где по его мнению было их первоначальное местообитание.

Другая точка зрения, что найман — это конгломерат крупных огузских племен «сегиз-огуз» («сегиз» — «восемь» в тюркских языках, «огуз» — в значении «род, племя», то есть восьмиплеменый народ или «найман» по-монгольски), упоминавшихся с VIII в., а своё прозвище «найман» получившие от монголоязычных соседей.

История

После того как в Центральной Азии Уйгурский каганат пал под ударами кыргызов в 840 году, происходит возвышение Кыргызского каганата и начинается процесс складывания конфедерации кочевников Центральной Азии, известных в китайских источниках под собирательным названием «цзубу» — кочевники. Северными цзубу называли кереитов, а западными — вероятно найманов. В конце IX-начале Х века цзубу вступили в конфронтацию с киданьской империей Ляо, центр которой находился в Северном Китае. Ожесточенные столкновения в 984 г. привели к поражению цзубу. В 1069 году цзубу нанесли поражение войскам Ляо, однако в конце XI в. степное государство вновь ослабело. Очередная война была развязана в 1092 г. в итоге и северные и западные цзубу признали сюзеренитет империи Ляо. Из географического положения мест, занятых найманами и их соседями кереитами, можно провести параллель между упоминавшимися в рунических памятниках «сегиз-огузами» и «тогуз-татарами», затем «западными» и «северными цзубу», а позднее «найманами» и «кереитами».

После падения государства Ляо в 1125 году найманы основали собственное государство. В 1143 году их правителем стал Инанч-Бильге-Буку хан. Государство найманов занимало земли к западу от кереитов (кит. «западные цзубу»), на Алтае, в Западной Монголии и Восточном Казахстане. С самого начала своего существования оно заняло враждебную к кереитам позицию, оспаривая у них гегемонию над кочевниками Центральной Азии. Несколько раз Инанч хану удавалось посадить на престол в кереитском государстве своих ставленников, однако после его смерти, в конце ХII-начале XIII века само найманское ханство распалось на две части, которые возглавили два сына Инанча: Таян хан и Буюрук хан. Раскол ослабил найманов, и в 1201 году оба владения потерпели поражение от кереитско-монгольского союза. Кереиты помогавшие монголам в 1203 году были так же разгромлены и включены в состав нового ханства монголов Чингис хана. В 1204 году монголы разгромили Таян хана, а в 1206 — Буюрук хана. Найманы вместе со своим ханом Кушулуком сыном Таяна ушли с Хангая на Алтай, где соединились с остатками меркитов и кереитов, ранее разгромленных монголами. После поражения найманов на Бухтарме Кушулук хан был вынужден с остатками своего улуса окончательно оставить территорию Алтая и бежать в Семиречье. Значительное число найманов и кереитов осталось в Восточном Казахстане и подчинилось монголам. Кушулук хан, собрав остатки найманских войск, укрылся в государстве кара-киданей и женился на дочери их правителя-гурхана. Здесь найманы заняли господствующее положение, однако вскоре их настигли войска монголов, после нескольких поражений хан Кушулук был схвачен и казнен. В XII—XIII вв. конфедерация найманов наряду с кереитами и меркитами представляла собой крупное центральноазиатское государственное объединение. Найманы были одним из самых сильных кочевых племен Центральной Азии. Их территория, по Аристову, простиралась от pек Тамира и Орхона до Иртыша. Мирные отношения сменялись периодами вражды с наиболее сильными и могущественными племенами, как объединенными в государство кереитами. У найманов действовало обычное право, имело распространение делопроизводство. Документы скреплялись печатью. Должности у элитарной части общества передавались по наследству. Считались наиболее культурными из всех кочевых племен Центральной Азии. Пользовались староуйгурским письмом на основе которого появилось старомонгольское письмо.

Найманы, покорённые монголами, стали частью населения, главным образом, Улуг Улуса (Золотой Орды). После её распада вошли в состав разных государств и, соответственно, разных народов. Многие найманы вошли в состав Чагатайского улуса, где они продолжали крепко сохранять своё племенное и родовое устройство[4]. Группы найманов были отмечены источниками в Мавераннахре уже в XIV веке. Некоторые служили в войске Тамерлана. В числе эмиров Амир Тимура были найманы: , Тимур ходжа, Еркебулан сын Аубакира, Латифаллах, Ак-Буга, Али Тутак и Саадат[8]. В период походов Тимура часть найманов Улуг Улуса, вместе с аргынами, занимали территорию от р. Ишим на юго-западе до Каратала и на запад до р. Нуры (Аристов).

Современные носители этнонима

Монгольские найманы

Отдельные роды найманов встречаются по всей территории Центральной Азии в том числе и среди монгольских аймаков в Монголии, а также в Автономном районе Внутренняя Монголия в КНР. Во Внутренней Монголии по старому территориальному делению существовал сейм, этот сейм включал в себя помимо бааринов, хорчинов и других монгольских хошунов, хошун найманов, где живут потомки средневековых найманов составляющие одну из народностей южных монголов. Говорят на найманском диалекте монгольского языка. Численность найманов в Китае и Монголии неизвестна.

Бурятские найманы

Бурятские найманы живут среди цонголов и западных бурят. Так же бурятские найманы проживают в Еравнинском районе Республики Бурятия.

Алтайские найманы

Майман — один из самых многочисленных алтайских сеоков. В алтайском языке фонемы н / м взаимозаменяемы и потому часть алтайцев именуют себя найман, другая часть майман, что одно и то же. Чаще всего алтайцы говорят майман. Майманы живут преимущественно в центральных районах Республики Алтай: Онгудайском, Шебалинском, Усть-Коксинском и столице — г. Горно-Алтайск. В этногенетических преданиях упоминается о пура / бура майманах.

Состоит из двух экзогамных подразделений:

Казахские найманы

По данным сельскохозяйственной переписи 1897—1911 г.г. найманов на территории России насчитывалось 394,5 тыс. человек, что составляло 11,4 % численности казахского населения Российской империи, в том числе 95,8 % казахского населения Устькаменогорского уезда, 92 % Лепсинского, 88,3 % Зайсанского, 47 % Атбасарского, 34,4 % Копальского, 24,8 % Семипалатинского уездов. Входили в состав Среднего жуза.

У казахских найманов местами кочёвок были урочища по Алтаю и Тарбагатаю, Джунгарскому Алатау, близ Балхаша, Улытау, а также среднего течения Сырдарьи, значительное число расселяется на сегодняшний день в России (на Алтае), Монголии (в западных районах) и Китае.

Казахские найманы Среднего жуза состоят из родов:

  • Төрт Төлегетай в Восточно-Казахстанской и Алматинской областях.
    • Қаракерей
    • Матай
    • Садыр
    • Төртуыл
  • Ергенекті в Восточно-Казахстанской и Карагандинской областях.
    • Бура
    • Сарыжомарт
    • Көкжарлы
  • Бағаналы на западе Карагандинской области.
  • Балталы в Кызылординской области, на западе Карагандинской области.
  • [kk.wikipedia.org/wiki/%D0%A2%D3%A9%D1%80%D1%82%D2%9B%D0%B0%D1%80%D0%B0 Төртқара] в Карагандинской, Алматинской, Южно-Казахстанской, Кызылординской области.


Киргизские найманы

Киргизские найманы проживают на самом юге Киргизии, широкой полосой вдоль границы с Таджикистаном, а так же анклавом к северо-востоку от города Сулюкта.

Узбекские найманы

Некоторые рода найманов вошли в состав узбекского народа. По данным некоторых исследователей в начале ХХ века узбеки-найманы подразделяли себя на 17 родов[9]:

Хазарейские найманы

Существует небольшая группа найманов в Афганистане. Они принадлежат к хазарейцам, проживающим в долине Шейх Али. Верующие мусульмане-шииты.

Ханы

Найманы

  • Инанч-бука (ок. 1160 - 90).
  • Бай-бука (Таян-хан), сын (ок. 1190 - 1204)*
  • Буюрук-хан, брат (сопр. ок. 1190 - 1202)*
  • Кючлюк, сын (1204 - 11, уб. 1218)*
  • 1211 завоевание монголов.[10]

Напишите отзыв о статье "Найманы"

Примечания

  1. [www.zakon.kz/4595527-v-socsetjakh-podschitali-chislennost.html В соцсетях подсчитали численность казахских родов: самый многочисленный - это Аргын]
  2. [www.history.kz/Articles/naiman.php Найманы].
  3. [avega.net.ua/knigi/gumilev_lev/gumilev_lev_v_poiskah_vyimyishlennogo_tsarstva.html#TOC_id2525339 В поисках вымышленного царства]
  4. 1 2 3 [www.vostlit.info/Texts/rus16/Rasidaddin_2/kniga1/frametext3.html ФАЗЛАЛЛАХ РАШИД-АД-ДИН->СБОРНИК ЛЕТОПИСЕЙ->ПУБЛИКАЦИЯ 1946—1952 ГГ.->ТОМ I->КНИГА 1->РАЗДЕЛ 3]
  5. М. З. Закиев. «Происхождение тюрков и татар». — Казань: Инсан, 2002. — 496 с. — ISBN 5-85840-317-4.
  6. С. Е. Малов. Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии.. — Москва, 1959.
  7. И. В. Кормушин. Тюркские енисейские эпитафии. Тексты и исследования.. — Москва, 1997.
  8. История Казахстана в персидских источниках. Т.3. Му’изз ал-ансаб (Прославляющее генеалогии). Введение, перевод с персидского языка, примечания Ш. Х. Вахидова. Алматы: Дайкпресс, 2006. С. 118
  9. Валиев М., Найманский говор узбекского языка (фонетические и морфологические особенности). АКД. Самарканд. 1963, с.3-5,26
  10. Правители Мира. В. Эрлихман. 2009.

См. также

Литература

  • «Сборник Летописей. История монголов, соч. Рашид-Эддина», пер. Березина (СПб., 1858);
  • Аристов Н. А., «Заметки об этническом составе тюркских племён и народностей» (СПб., 1897; у него приведена и литература).

Рашид-ад-дин. Сборник летописей. Том 1,2,3. Изд-во АН СССР, Москва-1960-Ленинград, пер. Ю. П. Верховского.

Ссылки

  • [www.vostlit.info/Texts/rus16/Rasidaddin_2/kniga1/frametext3.html ФАЗЛАЛЛАХ РАШИД-АД-ДИН->СБОРНИК ЛЕТОПИСЕЙ->ПУБЛИКАЦИЯ 1946—1952 ГГ.->ТОМ I->КНИГА 1->РАЗДЕЛ 3]
  • [www.vostlit.info/Texts/rus16/Rasidaddin_2/kniga1/frameukaz.html УКАЗАТЕЛЬ названий тюркских кочевых народов, которые все происходят от потомства четырёх сыновей Диб-Якуя]
  • [gumilevica.kulichki.net/HD/hd105.htm Э. Хара-Даван. Объединение отдельных племён в монгольский народ]
  • Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 томах (82 т. и 4 доп.). — СПб.: 1890—1907.
  • Современное Шежире (родословная) казахов — [www.elim.kz/ Шежире казахов]


Отрывок, характеризующий Найманы

Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.