Накано, Сэйго
| Сэйго Накано | |
| 中野 正剛 | |
 Фотография Сэйго Накано между 1940 и 1943 годом | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
27 октября 1943 (57 лет) |
| Место смерти: | |
| Гражданство: |
Япония |
| Образование: | |
| Основные идеи: | |
| Род деятельности: |
лидер партий «Народный союз» и «Восточное общество» |
| Сэйго Накано на Викискладе | |
Накано Сэйго (яп. 中野 正剛 Накано Сэйго:?, 12 февраля 1886 — 27 октября 1943) — японский политический и общественный деятель, журналист, лидер радикальных партий, один из главных сторонников фашизации Японии в 1930-е годы.
Родился в Фукуоке в бедной семье рыбака и работницы соевого завода. В 1905 году он с согласия семьи уехал в Токио, где поступил в университет Васэда и изучал там экономику и политологию, начав заниматься журналистикой ещё в студенческие годы, чтобы иметь возможность платить за учёбу. В 1909 году окончил университет и затем работал журналистом в ряде газет. В 1917 году безуспешно пытался избраться в нижнюю палату парламента, но в 1920 году сумел избраться и затем переизбирался ещё восемь раз.
В 1932 году стал одним из основателей партии «Народный союз» (яп. 国民同盟 Кокумин До:мэй), после раскола которой в мае 1936 года создал радикальную партию «Восточное общество» (яп. 東方会 То:хо:кай). Получил относительно широкую известность благодаря своим статьям, в которых выступал с ультранационалистическими идеями «возрождения» Японии, которое, по его мнению, должно было заключаться в восстановлении самурайской этики и её объединения с принципами неоконфуцианства и европейского фашизма и нацизма. В 1937 году посетил Европу и лично встречался с Бенито Муссолини, Адольфом Гитлером и Риббентропом. В январе 1939 года выступил с речью, в которой доказывал необходимость установления тоталитарного режима в Японии.
Накано поддерживал вступление Японии во Вторую мировую войну и завоевание новых территорий, но с 1942 года стал находиться в оппозиции к режиму премьер-министра Хидэки Тодзио, поскольку не поддерживал дальнейшие завоевательные планы, считая, что Япония должна укрепить свою власть на уже завоёванных территориях. Он активно критиковал политику Тодзио в своих статьях и публичных выступлениях, за что в конце концов был арестован 6 сентября 1943 года. 26 октября его выпустили из тюрьмы под домашний арест и с запретом на написание статей. На следующий день Накано совершил самоубийство в своём доме, сделав себе харакири.
Библиография
- Populist Nationalism in Pre-War Japan: A Biography of Nakano Seigo by Leslie Russel Oates, 1985, ISBN 0-86861-111-5 [www.gu.edu.au/school/iba/asaa/eastasia.html description]
- "Nakano Seigo and the Spirit of the Meiji Restoration in Twentieth-Century Japan" by T. Najita in Dilemmas of Growth in Prewar Japan edited by James William Morley, ISBN 0-226-56803-2
Напишите отзыв о статье "Накано, Сэйго"
Отрывок, характеризующий Накано, Сэйго
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
