Наклонение (лингвистика)
Содержание |
Наклоне́ние — грамматическая категория глагола, выражающая его модальность (действительность, желательность, долженствование). Соответственно различают следующие наклонения:
- Индикатив (изъявительное наклонение) — Я пишу (писал, написал, напишу, буду писать).
- Субъюнктив (сослагательное, или условное, наклонение, кондиционалис, конъюнктив) — Я бы написал
- Оптатив (желательное наклонение, модальное среднее между субъюнктивом и императивом) — Напишу-ка
- Императив (повелительное наклонение) — Пиши (Пишите)! Работай! Режь!
- Юссив (позволительное наклонение): Пусть живёт!
- Гортатив (предлагательное наклонение): Давайте напишем!
- Инъюнктив (намерительное наклонение: выражение собственного намерения, совпадающее в русском языке с совершенным будущим временем): напишу
- Прохибитив (отрицательно-просительное наклонение) — выражает просьбу говорящего о том, чтобы действие не было осуществлено.
- Ирреалис — форма ирреального наклонения в сложных предложениях во многих индейских и тихоокеанских языках. Иногда употребляясь и в простых предложениях для ситуации, которая чуть не или почти реализовалась. В некоторых классификациях объединяет оптатив, императив и субъюнктив.
- Парафразив (пересказательное наклонение) — наклонение в латышском языке, используется для передачи чужих слов.
Представляет собой грамматическое соответствие семантической категории модальности (реальность, гипотеза, ирреальность, желание, побуждение и т. д.), однако в ряде языков наклонение может утрачивать модальную семантику и диктоваться только синтаксисом (как в латинском и французском языках конъюнктив в некоторых типах предложений).
В русском языке
В современном русском языке, согласно Лингвистическому энциклопедическому словарю[1], глаголы имеют три наклонения[2]:
- Изъявительное наклонение (индикатив)
- Условное наклонение[3] (субъюнктив)
- Повелительное наклонение (императив)
Формы наклонений могут употребляться не только в своём прямом значении, но и в переносном значении, то есть в значении, свойственном другому наклонению.
Например, форма повелительного наклонения может иметь значения условного наклонения (1) и изъявительного (2): 1) Не будь на то Господня воля, не отдали б Москвы (М. Ю. Лермонтов); 2) Раз он ему и скажи: «Вижу, Азамат, что тебе больно понравилась эта лошадь» (М. Ю. Лермонтов).
Глагол в форме изъявительного наклонения может употребляться в значении повелительного: Однако в поле уж темно; скорей! пошёл, пошёл, Андрюшка! (А. С. Пушкин); Комендант обошёл своё войско, говоря солдатам: «Ну, детушки, постоим сегодня за матушку-государыню и докажем всему свету, что мы люди бравые и присяжные» (А. С. Пушкин).
Форма условного наклонения может иметь значение повелительного: Папаша, вы поговорили бы с Александрой, она ведёт себя отчаянно (М. Горький).
Существует также точка зрения, согласно которой в русском языке есть только два морфологических наклонения — повелительное и неповелительное, а оборот с частицей бы синхронно уже не является аналитической конструкцией.
См. также
Напишите отзыв о статье "Наклонение (лингвистика)"
Примечания
- ↑ [tapemark.narod.ru/les/321a.html Наклонение]. Лингвистический энциклопедический словарь на tapemark.narod.ru
- ↑ В древнерусском языке существовало достигательное наклонение — именуемое супином в общей лингвистике и сохранившееся в некоторых языках, в том числе в рудиментарном виде.
- ↑ [edu.glavsprav.ru/info/naklonenie-glagola/ Наклонение глагола]
Ссылки
- Реферовская Е. А. [tapemark.narod.ru/les/321a.html Наклонение] // Лингвистический энциклопедический словарь. — М.: СЭ, 1990. — С. 321—322.
Это заготовка статьи по лингвистике. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
|
Отрывок, характеризующий Наклонение (лингвистика)
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.
От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.