Накшбандия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Накшбандия
перс. نقشبندیه
араб. الطريقة النقشبندية

Мавзолей Б. Накшбанда около Бухары
Другие названия:

Накшбандийский тарикат

Религия:

ислам

Течение:

суннизм

Основание:

XIV век

Основатель:

Бахауддин Накшбанд

Основоположники

Алауддин Аттар, Убайдуллах Шаши

Страны:

Средняя Азия, Индия, Турция, Балканы, Аравия

Регионы

Поволжье, Северный Кавказ

Накшбанди́я (перс. نقشبندیه‎, араб. الطريقة النقشبندية‎) — суфийское братство (тарикат), получившее это название в конце XIV века по имени Мухаммада Бахауддина Накшбанди аль-Бухари (ум. в 1389). Бахауддин Накшбанд возродил и дополнил рядом положений теории и практики, заимствованных у тариката Ясавия, мистическое учение Абдул-Халика аль-Гидждувани, а также заложил основы организационной структуры братства. Накшбандия — одно из 12-ти материнских братств суннитского толка.

Цепь духовной преемственности таркиата (силсила) восходит как к Абу Бакру ас-Сиддику, так и к Али ибн-Абу-Талибу. Тарикат не имеет единого центра. Члены ордена носят колпаки преимущественно белого цвета.





Бахауддин Накшбанди

Бахауддин Накшбанди был родом из селения Каср-и-Арифан, близ Бухары. С детских лет он воспитывался в духе суфизма. Первым его учителем был Хадже Мухаммад Баба Саммаси (ум. в 1339), который был шейхом суфийского пути «Хваджаган». Перед своей смертью он поручил Амиру Кулалу взять Бахауддина своим учеником и ввести его в дервишский орден Ходжаган. Среди духовных учителей Бахауддина Накшбанди был также Абдул-Халик аль-Гидждувани (ум. в 1199), который сказал Бахауддину о том, чтобы он предпочел тихий (хафи) зикр — громкому (джахри), а также ясавитские шейхи Халил Ата и Касим Шейх. Таким образом, Бахауддин Накшбанди возродил традиции и воззрения аль-Гидждувани, соединив их с учением ясавитов[1].

Бахауддин Накшбанди отверг практику громких зикров, уединений (хальвы), странствий дервишей, публичных собраний с музыкой и песнями (сама). По его мнению, стремление к Богу должно выполняться посредством тихих зикров, в том числе и коллективных. Он считал, что благодать (баракат) не передается от тарикатского шейха, а даруется суфию Богом. Бахауддин Накшбанди проповедовал идеи добровольной бедности и отказа от материального накопительства. Он придавал особое значение состоянию духовной близости ученика с учителем (рабита)[1].

Будучи строгим сторонником ханафитско-суннитского ислама, он требовал строгого соблюдения всех шариатских предписаний и неукоснительного следования сунне пророка Мухаммеда и его сподвижников (асхабов)[1].

Основу учения ордена Накшбандия составляют 11 принципов. Первые 3 принципа сформулированы Бахауддином Накшбанди, а остальные Абдул-Халиком аль-Гидждувани:

  1. «Вукуф-и замани» (перс. وقوف زماني‎ — остановка времени) — дорожить временем и рассчитывать каждый свой миг;
  2. «Вукуф-и адади» (перс. عددي وقوف‎ — ведение исчисления) — концентрация на произнесении зикра, главное не количество произнесенных зикров, а их качество;
  3. «Вукуф-и кальби» (перс. وقوف قلبي‎ — неподвижность сердца) — сконцентрированность сердца и помыслов на произнесении зикра, не оставляя места ни для чего другого;
  4. «Хуш дар-дам» (перс. هوش در دم‎ — ум в дыхании) — ощущение близости Аллаха;
  5. «Назар дар-кадам» (перс. نظر در قدم‎ — взгляд на шаг) — обращение своего взора на кончики пальцев ноги, оберегание взгляда на запретное;
  6. «Сафар дар-ватан» (перс. سفر در وطن‎ — путешествие по Родине) — отдаление от людей и приближение к Богу;
  7. «Халват дар-анджуман» (перс. خلوت در انجمن‎ — одиночество в толпе) — затворничество среди остальных людей, занятие мирскими делами с обращённым к Богу сердцем;
  8. «Яд-кард» (перс. ياد كرد‎) — поминание Аллаха языком вместе с сердцем;
  9. «Баз-гашт» (перс. باذ گشت‎ — возвращение) — чтение зикра с мыслями только об Аллахе;
  10. «Нигах-дашт» (перс. نگاه داشت‎ — сохранение) — защита сердца от вторжения посторонних ощущений;
  11. «Яд-дашт» (перс. ياد داشت‎ — вспоминовение) — познание глубины ощущений в духовной практике и необходимость защиты достигнутого состояния возврата к Богу[1].

Учение

Мировоззрение тариката представляет собой соединение и адаптацию «умеренного» городского мистицизма, отражённого в доктринах Абдул-Халика аль-Гидждувани, и кочевого «тюркского» — Ахмада аль-Ясави[2].

В вопросе отношения к властям, Накшбандийский тарикат остается единственным братством, которое считает обязательным вступать в контакт с властями для того, чтобы влиять на их политику в отношении народных масс[2].

Путь (сулук) накшбандийцев состоит из десяти стоянок (макам). Основной частью практики является тихий зикр (хафи). Накшбандийцы считают, что тихому зикру пророк Мухаммад обучил Абу-Бакра (Абу-Бекра) во время их пребывания в пещере. Другой составной частью обучения накшбандийцев является интимное общение между учителем и учеником (сухба). Наконец, тесная связь между наставником и учеником раскрывается в практике концентрации помыслов каждого из двух партнеров на мысленном образе друг друга (таваджжух). Таваджжух создает духовный контакт и духовное единство учителя и ученика. Метод психофизических тренировок тариката сосредоточен на духовном очищении и воспитании сердца[2].

В тарикате не существует единого центра. Мавзолей Бахауддина Накшбанди считается местом посещения для всех членов тариката. В силу специфики тариката (отказ от аскетизма) члены братства необязательно должны жить в обители[2].

Инициация происходит после прохождения трехмесячного периода проверки. В день посвящения мюрид дает клятву верности (байа) шейху, после чего получает разъяснение тихого зикра тариката, формулу своего личного тихого зикра и набор молитв в определенном порядке их чтения[2].

Тихий зикр совершается в обязательной позе (джалса) — сидя, скрестив ноги (мурабба). Он строится на чередовании задержек дыхания, вдохов и выдохов в определенном ритме. Коллективный зикр совершается раз в неделю под руководством шейха. Каждый день член тариката обязан читать свою молитву[2].

Некоторые ветви тариката имеют эмблему — контур сердца с вписанным в него словом «Аллах». Мюриды носят невысокий войлочный колпак (кулах) белого цвета[2].

Распространение

Начиная с XV века Накшбандийский тарикат постепенно превратился в самое распространенное духовное братство (после кадирийского тариката), функционировавшее в Туркестане, Индии, Анатолии, Балканских странах[3], Аравии, Поволжье, Северном Кавказе[1].

Средняя Азия

Духовными преемниками Бахауддина Накшбанди стали Мухаммад Парса (ум. в 1419), Алауддин Аттар (ум. в 1400) и Убайдулла Ахрар (ум. в 1490)[1]. Они распространили этот тарикат в Мавераннахре и завершили процесс исламизации народов Мавераннахра, киргизских родов и казахских племенных объединений, а также населения Восточного Туркестана (Синьцзяна). Городское по своей социальной базе братство, начало распространяться среди кочевых тюркских племён[4].

При Убайдуллахе Ахраре (1404—1490) тарикат достиг пика своего политического и экономического влияния. Опираясь на поддержку торговых и землевладельческих кругов, Ахрар активно и умело вмешивался в междоусобицы Тимуридов и в течение сорока лет был фактическим правителем всего региона. Девиз Убайдуллаха Ахрара — «Чтобы исполнять свою духовную миссию в мире, необходимо пользоваться политической властью» — определил всю дальнейшую социально-политическую активность тариката. В 1500 году Шейбаниды, захватившие власть в Мавераннахре, положили конец могуществу семьи ходжи Ахрара. Дело ходжи Ахрара продолжили ходжа Ахмад Касани и его преемники — джуйбарские шейхи (середина XVI — конец XVII века), обладавшие серьезной политической властью при Шейбанидах и Аштарханидах (Джанидах). В XVIII веке тарикат широко распространился по Средней Азии и Поволжью, выступая в этих регионах как активная реакционная сила[4].

Индия

Первая накшбандийская община была основана в Кашмире шейхом Баба Вали к середине XVI века. Большое влияние на дальнейшее развитие тариаката в Индии и во всём исламском мире оказал Ахмад Сирхинди (Имам Раббани), который подверг критике популярные среди последователей этого тариката идеи Ибн Араби и концепции «единства бытия» (вахдат аль-вуджуд). В противовес идеи Ибн Араби, Ахмад Сирхинди развил концепцию «единства свидетельства» (вахдат аш-шухуд), которая широко распространилась по мусульманскому миру среди суфиев. Ахмад Сирхинди решительно выступил против различных ересей, которые были распространены в его время. Он выступал против религиозного синкретизма тимурида Акбара I (1556—1605) и про-шиитских настроений Джахангира (1605—1627). Благодаря его деятельности, обновленные накшбандийские воззрения (Накшбандия-муджаддидия) распространились среди индийских мусульман[1]. Ветвь Накшбандия-муджаддидия более двух веков являлась одним из ведущих братств и глубоко проникла в духовную, социальную и политическую жизнь мусульманского общества Индии[4].

Османская Турция

В Анатолию Накшбандийский тарикат принёс Мулла Абдуллах Симави (ум. в 1491). Завершив обучение в стамбульской Мадраса, он прибыл в Самарканд к ходже Ахрару и провёл у него в ученичестве год. Удостоившись духовной инициации (рухания) Бахауддина Накшбанди в Бухаре, он отбыл на родину. После обновленческой деятельности Ахмада Сирхинди тарикат стал популярен на территории Османской империи[1].

Около 1630 году Накшбандия-муджаддидия проникает в Йемен и Хиджаз, оттуда его члены распространились в Египет. Вторая волна миграции индийского братства связана главным образом с деятельностью ученика ходжи Мухаммад-Масума (ум. в 1669 г.) — Мухаммад-Мурада аль-Бухари (ум. в 1729 г.), пропагандировавших идеи тариакта в Хиджазе, Египте, Сирии и Турции. Усилиями Хусайн-Баба Зукича эта ветвь достигла Боснии[3]. Из Сирии преемники Мухаммад-Мурада распространили влияние тариката в Палестине. Там ими были основаны несколько завия, среди которых иерусалимская завия-йи-узбакия, действовавшая вплоть до 1973 года[4].

Благодаря усилиям выдающихся теоретиков Абдуллаха Дехлеви и Халида Багдади (ум. в 1826), Накшбандийский тарикат распространилась в Ираке, Сирии и Курдистане, став самым распространенным тарикатом в исламском мире. Халид Багдади организовал в Османской империи свою ветвь (Накшбандия-халидия). На протяжении нескольких десятилетий XIX века орден Накшбандия-халидия пользовался поддержкой османских султанов, которые после упразднения корпуса янычар заменили их шейхами ордена Бекташи[1]. В дальнейшем, однако, Халидия стояла во главе вооруженных восстаний за национальную независимость курдов (1879 г.), а также боролась против буржуазных реформ в Турции. Через Хиджаз эта ветвь проникла в Нидерландскую Индию (1840 г.), Малайю, на Цейлон, Калимантан и острова Сулу, в Мозамбик.

Через Северную Турцию тарикат проник на Кавказ, став там идеологической базой движения «мюридизма» под руководством первого муршида Дагестана — шейха Мухаммада аль-Яраги. Тарикат являлся вдохновителем горцев Дагестана и Чечни (включая самого Имама Шамиля) в борьбе против Царской России.

В конце XIX века только в Стамбуле насчитывалось 52 действующих текке. В 1925 году тарикат был распущен в Турции, а его деятельность запрещена[2].

Иран

В Иране тарикат появился во второй половине XV века. В XVI—XVIII веков тарикат не действовал и лишь в конце XIX веке в Хорасане возникли группы накшбандийцев на платформе шиизма, действующие до настоящего времени[2].

Напишите отзыв о статье "Накшбандия"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Али-заде, А. А., 2007.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Ислам: ЭС, 1991, с. 187.
  3. 1 2 Ćehajić, Džemal Derviški redovi u jugoslovenskim zemljama. — Orijentalni institut u Sarajevu, Sarajevo, 1986.
  4. 1 2 3 4 Ислам: ЭС, 1991, с. 186.

Литература

  • Али-заде, А. А. Накшбендиты : [[web.archive.org/web/20111001002856/slovar-islam.ru/books/n.html арх.] 1 октября 2011] // Исламский энциклопедический словарь. — М. : Ансар, 2007.</span>
  • Акимушкин О. Ф. [www.academia.edu/800250/_._M._1991 Накшбандийа] // Ислам: энциклопедический словарь / отв. ред. С. М. Прозоров. — М. : Наука, 1991. — С. 186-187.</span>

Отрывок, характеризующий Накшбандия

Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.