Наланда

Нала́нда — буддийский университет и монастырский комплекс, существовавший в V—XII веках на севере Индии, один из крупнейших образовательных центров своего времени, в котором работали, преподавали и обучались многие выдающиеся буддийские философы из разных стран, и куда съезжались многочисленные паломники. В настоящее время руины Наланды — исторический памятник в индийской провинции Бихар, в 90 км к юго-востоку от Патны, древней столицы Индии.

История

Университет был основан в первой трети V века. Расцвет Наланды пришёлся на период правления Гуптской династии, сменившие Гуптов правители Пала продолжали оказывать покровительство этому заведению.

О Наланде писал известный китайский буддийский учёный и путешественник VI века Сюаньцзан. Там преподавала тысяча профессоров, училось десять тысяч студентов, университету принадлежали девятиэтажные строения, 6 храмов и 7 монастырей, в библиотеке хранилось 9 миллионов книг. Согласно Сюаньцзану, в университете существовало раннее подобие вступительных экзаменов: прибывшим для участия в дискуссиях привратники задавали сложные вопросы, так что не сумевшие дать ответ отказывались от идеи войти.

В 1193 году университет был разрушен в результате вторжения тюркской захватнической армии во главе с мусульманским фанатиком Бахтияром Халджи, насаждавшим ислам силой оружия. Тысячи монахов были сожжены живьём или обезглавлены, богатейшая библиотека Наланды была сожжена. Это событие нанесло большой удар по буддизму в Индии, который после этого пришёл в упадок. Многие буддийские монахи, спасаясь от преследований, бежали в Непал и Тибет.

В 1351 году в Тибете открылся учебный центр под тем же именем.

В IX—XII веках благодаря деятельности учителей из Наланды сформировалась тибетская буддийская традиция. Учёные из Наланды сформулировали основополагающие принципы махаяны, на которые в дальнейшем опиралось большинство школ дальневосточного буддизма, а также некоторые идеи, получившие развитие в тхераваде.

В университете Наланды располагались мастерские по переписке книг, а также мастерские по производству буддийской живописи и бронзовой скульптуры. По всей вероятности в Наланде были выработаны ваджраянские каноны изображения буддийских божеств, которые в дальнейшем вместе с бежавшими от исламских иконоборцев монахами были перенесены в искусство Непала и Тибета.

На месте университета остались частично сохранившиеся руины. Поблизости располагается современный центр тхеравады. Раскопанная археологическая зона занимает площадь около 150,000 кв. м, но ещё значительная часть раскопок не произведена. В расположенном поблизости музее хранятся манускрипты, обнаруженные при раскопках.

С 2006 года силами буддистов Индии и других стран было запланировано возрождение университета Наланды под именем [en.wikipedia.org/wiki/Nalanda_International_University Nalanda International University]  (англ.).

1 сентября 2014 года прошли первые занятия в современном Международном Университете Наланды в близлежащем городе Раджгир с участием 15 студентов.

Дань памяти

Монастырь упоминается как источник традиций ныне действующих монастырей.

Некоторые современные буддийские организации названы в честь Наланды, например, Монастырь Наланда во Франции.

Выдающиеся учёные Наланды

• Арьядэва
• Асанга
• Атиша
• Бодхидхарма — основатель буддистского направления Чань (яп. Дзэн), крупнейший проповедник буддизма в Китае.
• Буддхапалита
• Бхававивека
• Васубандху — автор трактата Абхидхармакоша и основатель школы Йогачара.
• Дигнага
• Дхармакирти
• Камалашила
• Нагарджуна — основатель крупнейшей буддистской школы Махаяны и учения Мадхъямики.
• Наропа — основатель тибетской буддистской традиции Кагью
• Чандракирти
• Шантаракшита
• Шантидэва

См. также

• История буддизма

Ссылки

• [www.asiasocietymuseum.com/buddhist_trade/himalaya_tibet.html История манускрипта из Наланды]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Наланда

«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.