Фодор, Нандор

Нандор Фодор
Nandor Fodor
Род деятельности:	парапсихолог психолог журналист юрист
Место рождения:	Берегово, Венгрия (в наст. времени территория Украины, Закарпатская область)
Супруга:	Амария Ирен (1922)
Дети:	дочь

Нандор Фодор (Nandor Fodor, 13 мая 1895 года, Берегсаc, Венгрия, ныне Берегово, Закарпатская область, Украина — 17 мая 1964 года, Нью-Йорк, США) — парапсихолог, психоаналитик, журналист, наибольшую известность получивший как исследователь паранормальных явлений. Фодор, кроме того, — автор получивших высокую оценку специалистов аналитических работ по теории сновидений, теории пренатального развития, а также концепций, касающихся сексуального подтекста медиумизма. Фодор близко знал сэра А. Конан Дойля и некоторое время активно сотрудничал с журналом Light. Тем не менее, в середине 1930-х годов он подвергся критике со стороны спиритуалистов, поскольку первым выдвинул теорию, согласно которой сущности, являющиеся на спиритических сеансах (равно как привидения, полтергейст и т. д.) имеют земное происхождение и являются следствием болезненной деятельности человеческих — мозга и психики. Фодор приобрел известность на поприще скрупулёзного исследования «обитаемых» особняков и замков (Рэйнхэм Холл, Борли Ректори, Торнтон Хит), других паранормальных явлений («Говорящий мангуст» Джеф и др.). Он — автор десятка книг по парапсихологии, наибольшую известность из которых получила «Энциклопедия психической науки» (Encyclopedia of Psychic Science, 1934).

Биография

Нандор Фодор родился 13 мая 1895 года в Берегсасе, Венгрия (в настоящее время Берегово, Украина), обучался на юридическом факультете в Королевском венгерском университете Науки (Royal Hungarian University of Science, Будапешт) и закончил его в 1917 году. Получив докторскую степень, он 4 года проработал ассистентом судьи, одновременно начав журналистскую деятельность — поначалу в газете Amerikai Magyar Népszava (англ. American Hungarian People’s Voice), выходившем в Нью-Йорке.

Каррингтон и Ференци

В 1919 году Фодор под впечатлением книги Хереварда Каррингтона «Современные психические явления» (англ. Modern Psychic Phenomena, 1919) заинтересовался парапсихологией и — в более широком смысле — изучением человеческой психики, посвятив этому делу всю оставшуюся жизнь. Много лет спустя, зимой 1959 года в статье о Каррингтоне он писал:

Эта книга стала для меня откровением. С тех пор свои обеденные деньги я стал тратить на книги, пожирая знания психической науки вместо той пищи, которую предлагали венгерские рестораны, располагавшиеся неподалеку от моего места работы.

Фодор не раз говорил о том огромном влиянии, которое оказали на него работы Каррингтона. Следующие десять лет они не встречались, но переписывались регулярно. Именно Каррингтон стал для Фодора примером идеального исследователя паранормальных явлений, принципами которого тот впоследствии руководствовался. При его посредстве Фодор познакомился и с сэром А. Конан Дойлем, в те годы неустанно пропагандировавшим спиритуализм, что также во многом сформировало сферу интересов начинающего парапсихолога.

Другой личностью, сыгравшей в жизни Фодора важнейшую роль, был психоаналитик Шандор Ференци, ученик и коллега З. Фрейда. При том, что психоаналитики отрицательно относились к темам, которые считали оккультными, Ференци (а также, в какой-то мере, Фрейд) являлись здесь исключениями. Влияние этих двух фигур также имело для Фодора определяющее значение. С момента своего знакомства с Ференци в 1926 году Фодор уже всегда рассматривал паранормальные явления лишь с позиций психоанализа.

В 1927 году, побывав в Нью-Йорке на спиритическом сеансе медиума Уильяма Картьюзера, специализацией которого был так называемый «прямой голос» англ. direct voice), якобы позволявший присутствующим непосредственно слышать голоса умерших, Фодор неожиданно для себя услышал голос своего покойного отца. Много лет спустя, в способностях Картьюзера успевший глубоко разочароваться, он писал, что потрясения от того первого сеанса не забыл никогда. Подробное воспоминание об этом эпизоде он оставил в очерке «The Haunted Mind» (Helix Press, 1959).

Постепенно сочетание журналистского, психоаналитического и парапсихологического подходов к изучению паранормальнеых явлений и предопределило путь, следуя которому он начал самостоятельные исследования.

Энциклопедия психической науки

В 1929 году после интервью с Эсмондом Хармсуортом (вторым виконтом Ротермиром), владевшим несколькими британскими газетами: Mirror, Evening News, Sunday Dispatch и др.) Фодор получил у него должность секретаря венгерского отдела, где проработал до 1937 года. Интересы Фодора концентрировались вокруг вопросов венгерской политики — пересмотр Мирного соглашения после Первой мировой войны и т. д. При этом в его распоряжении имелись свободное время и комфортабельный офис на Флит-стрит. Именно здесь он начал и завершил основную часть работы по созданию труда, принесшего ему всемирную известность, «Энциклопедии психической науки» (англ. Encyclopaedia of Psychic Science), опубликованной в 1934 году.

О мотивах, побудивших его к работе, Фодор писал:

Одиннадцать лет назад, начиная изучение психического феномена, я был поражен тем, через какие круги адовы приходится проходить исследователю при изучении материалов. Мне нужен был справочник, и я начал составлять его самостоятельно… У нас немного книг о психической науке, и все они окрашены — либо чрезмерностью верования, либо дефицитом доверия. «Modern Spiritualism» Подмора  — великолепная работа, но ограниченность автора в свете полученных новых данных не может не раздражать. «История спиритуализма» Конан Дойля — не более, чем сборник очерков, грешащий неточностями. Кэмпбелл Холм в «Facts of Psychic Science» описывает лишь сами явления, причем недостаточно научно и к тому же выборочно. «Story of Psychic Science» Каррингтона — текст книжный, но не энциклопедический. Что нам необходимо, так это стандарт: работа, выполненная в объективной и беспристрастной манере, где были бы представлены все факты касающиеся истории и развития паранормальных явлений и медиумизма, и к которой при каждом удобном случае мы могли бы обратиться в поиске важного факта.

</div></blockquote>

Сразу же после выхода книги в 1934 году Фодор получил многочисленные приглашения читать лекции по спиритуализму и психическим исследованиям, а в феврале 1934 года стал заместителем Дэвида Глоу, главного редактора «Лайт», старейшего британского журнала спиритуалистов.

Увлечение спиритуализмом

Заручившись поддержской Лондонского альянса спиритуалистов (англ. London Spiritualist Alliance), Фодор получил возможность напрямую экспериментировать с практикующими медиумами. Как вспоминали многие очевидцы, первое время его энтузиазм был беспределен. По прошествии нескольких лет, однако, Фодор стал осторожнее в своих оценках и постепенно из энтузиаста превратился в скептика.

В 1934 году в Великобритании появилось сразу две авторитетных организации, призванных заняться изучением психического феномена. 6 июня был основан Совет Лондонского университета по психическим исследованиям (англ. University of London Council for Psychical Investigation), который стал правопреемником Национальной лаборатории психических исследований (англ. National Laboratory of Psychical Research), основанной в 1925 году Гарри Прайсом. Последний передал Совету всю свою библиотеку, лабораторию и оборудование. Спиритуалисты в целом восприняли этот шаг негативно: они считали (по словам Ханнена Шаффера), что «…лучше иметь одного медиума, чем тысячу учёных со своими расспросами».

Ранее в том же году появился Международный институт психических исследований (англ. International Institute for Psychical Research). Вошедшие в его Совет как сторонники, так и противники спиритуализма, договорились посвятить себя непредвзятой но вместе с тем сочувственной работе по изучению феномена. Сначала главой был назначен профессор Д. Ф. Фрейзер-Харрис, но после того, как он не сошелся во мнениях с другими членами Совета и подал в отставку, на его место был избран Нандор Фодор.

Фодор тут же вплотную занялся практическим исследованием полтергейста, медиумизма и «обитаемых» особняков и замков, каждый раз пытаясь объяснить происходящее с точки зрения психоанализа, как результат действия скрытых и неизученных механизмов человеческой психики. Первая его работа такого рода была проведена в сотрудничестве с давним другом доктором Каррингтоном, который возглавлял к этому времени Американский психический институт (англ. American Psychical Institute) в Нью-Йорке. Позже их совместная 44-страничная брошюра легла в основу намного более основательной книги «Haunted People» (New York 1951), британское издание которой вышло под заголовком «The Story of the Poltergeist Down the Centuries» (Лондон, 1953).

В апреле-мае 1934 года Фодор написал серию научно-популярных статей о медиумах, спиритуализме и психических исследованиях для газеты Bristol Evening World. Все они были переизданы под общей обложкой и названием «Эти таинственные люди» (англ. These Mysterious People, Лондон, 1934). Книга получила высокие оценки специалистов и до сих пор многими относится к числу наиболее надежных источников в этой области знаний.

Возвращение к психоанализу

Знакомство Фодора с доктором Элизабет Северн, практикующей специалисткой по психоанализу (и ученицей Шандора Ференци), явилось толчком к возобновлению его давнего интереса к предмету. В те годы в Британии к психоанализу относились с предубеждением, поскольку исследование сексуального подтекста психических заболеваний многим казалось «неприличным». Фодор, однако, был убежден: именно психоанализ кроет в себе ключ к разгадке многих загадочных явлений, попавших в поле зрения парапсихологии.

Несмотря на то, что Фодор обладал природным даром рассказчика, умея просто и занимательно подать самую замысловатую концепцию, его психоаналитическая теория полтергейста оказалась слишком смелой для своего времени. Десять лет спустя идея о том, что механизм полтергейста скрывает в себе подавленные человеческие эмоции, стала общепринятой (об этом в 40-х годах писал Джон Лэйярд, в 50-х — Каррингтон и Джеймс Хислоп). Но в 30-х годах идеи Фодора психоаналитикам показались экзотическими, а последователям спиритуализма — подрывными и кощунственными.

Разрыв со спиритуализмом

Две работы Нандора Фодора в середине 1930-х годов имели общественный резонанс: расследования загадочных происшествий в замке Эш (1936) и так называемого «полтергейста в Торнтон Хит» (1938), история которых была подробно изложена им в книге «Разум, населенный призраками» (англ. Haunted Mind, Helix Press, 1959). В обоих случаях Фодор пришёл к выводу о том, что истинным источником наблюдавшихся в двух этих местах паранормальных явлений являлись подавленные эмоции и болезненная реакция человеческой психики. Любопытно, что окончательный «диагноз» в случае с замком Эш (где причиной аномалий были извращенные сексуальные отношения в семье) был сделан при помощи одного из самых известных медиумов XX века Эйлин Дж. Гарретт, позже возглавившей американский Парапсихологический фонд (англ. Parapsychology Foundation).

Настоящую сенсацию произвел отчёт Фодора о загадочных происшествиях в Торнтон-Хит, где в эпицентре явлений, напоминавших полтергейст, оказалась женщина, утверждавшая помимо всего прочего, что подвергается нападениям вампиров. В феврале 1938 года Фодор приступил к исследованиям феномена и в своем аналитическом отчёте показал: каковы бы ни были объективные проявления полтергейста, они напрямую связаны с личностными проблемами женщины, которая, по-видимому, сама же их бессознательно вызывает.

Ситуация поставила Фодора перед моральной дилеммой, которую он сформулировал в книге «The Haunted Mind»: «Психоисследователь вынужден рассматривать своих подопечных как материал для изучения. Психоаналитик идет дальше. Его цель — проанализировать ситуацию, найти изъян, а затем по возможности помочь человеку залечить душевную рану…».

Но прежде чем автор успел сделать для себя выбор, на него обрушился гнев спиритуалистов. Последних возмутила не только активность Фодора в деле разоблачения медиумов-шарлатанов, но и всё то в его теориях, что было связано с подавленной сексуальностью. В эссе «Consciousness Creative» (Бостон, 1937) Фодор писал: «По причинам, связанным с правилами приличия, медиумизм редко рассматривается под самым важным для него углом зрения: сексуальным». Вся популярная спиритуалистская пресса в Британии подвергла Фодора обструкции. На защиту парапсихолога встал известный медиум Хорэс Лиф, но его голос потонул в разъяренном хоре, изобличавшем «невежество» Фодора в вопросах, связанных с медиумизмом.

Разгорелся скандал: Фодор подал в суд на газету, опубликовавшую оскорбительные для него нападки. Один из её владельцев — спиритуалист Джей Артур Финдлей, председатель Международного института психических исследований, — тут же подал в отставку. Институт потребовал от Фодора прекратить исследование феномена в Торнтон-Хит, а в августе 1938 года направил ему письмо, извещавшее об увольнении. Фодор ответил контрвыпадом, опубликованном в октябрьском номере журнала The Occult Review, где объяснил, почему оскорблён таким к себе отношением, после чего продолжил изобличение медиумов-шарлатанов с удвоенной энергией. На упрек в том, что он стал «сомнительным другом» спиритам, Фодор (в журнале «Лайт» 10 ноября 1938 года) заметил: «В спиритуализме, к сожалению, тебя перестают считать другом, едва только ты начинаешь говорить неприятную правду».

В этот самый несчастливый для него период жизни, Фодор получил неожиданную личную и профессиональную поддержку от самого профессора Фрейда, который одобрил психоаналитический подход автора к проблемам, связанным с медиумизмом и полтергейстом. Фодор, вне себя от счастья, тут же написал примирительное письмо руководству Международного института психических исследований и обе стороны разошлись миром: Фодор опубликовал свою работу, а Институт от неё открестился. Дело в суде закончилось не столь удачно: Фодор выиграл два иска о клевете из четырёх. Ответчик, журнал Psychic News выплатил крупные издержки, что ухудшило его финансовое положение. Репутация Фодора среди британских спиритуалистов была загублена окончательно.

Переезд в США

В 1939 году Фодор перебрался в Нью-Йорк, где начал успешную карьеру практикующего психоаналитика. Здесь он получил американское гражданство и возобновил сотрудничество со своим старым другом доктором Хиуордом Каррингтоном. Впоследствии он возглавил журнал The Psychoanalitic Review, работал в Институте подготовки психоаналитиков Национальной психологической ассоциации, сотрудничал с журналом Tomorrow, издававшимся Эйлин Гарретт, медиумом, с которым он познакомился ещё в Англии.

В США психоаналитический подход Фодора к изучению психических явлений встретил намного большее понимание. Кроме того, он опубликовал важнейшие работы, в которых изложил собственную теорию сновидений («Новый подход к интерпретации сновидений») и взгляды на проблемы, связанные с предродовыми травмами («В поиске возлюбленной»), которые обеспечили ему репутацию авторитета в этих двух областях психологии.

В полном удовлетворении от того, что его идеи получили признание, Фодор значительно смягчил свою позицию относительно спиритуализма. Уже в 1943 году в Psychic Observer он писал:

С тех пор, как я покинул Англию, мое отношение к психическому феномену коренным образом изменилось. Тогда я был психическим исследователем, следовавшим рутинным техническим предписаниям. Вся свобода тогда предоставлялась исследователю и никакой свободы — медиуму. Теперь я — психолог и исповедую совершенно противоположный подход: вся свобода — медиуму, никакой — для исследователя.

Оригинальный текст (англ.)  

My attitude to psychical phenomena has undergone a tremendous change since I left England. Then I was a psychical investigator, following the routine techniques. A free hand for the researcher is none for the medium. Now I am a psychologist and my attitude is exactly the opposite: a free hand for the medium, none for the researcher.

Фодор в этой статье признавался, что перестал «испытывать удовлетворение от связывания медиумов» и добавлял: «Теперь я вижу, что парапсихология в течение многих лет пыталась быть слишком наукообразной и в результате обанкротилась совершенно. Медиумы не проявляют своих способностей, когда их используют подобно подопытным морским свинкам. Они — самые обычные люди, подверженные тем же самым слабостям и порокам, какие свойственны и исследователям».

В 1956 году Нандор Фордор выступил на защиту своего давнего конкурента Гарри Прайса, которого недруги попытались опорочить посмертно, а в 1963 году резко осудил книгу Тревора Холла, в сомнительном свете представившего отношения Уильяма Крукса и Флоренс Кук.

Наследие Нандора Фодора

Почетный член Датского общества психических исследований и Венгерского метафизического общества, член Нью-Йоркской академии наук, Американской психологической ассоциации и Ассоциации психологов штата Нью-Йорк, Нандор Фодор скончался 17 мая 1964 года, оставив после себя около 70 больших статей и десяток крупных работ. В числе последних — «Призраки внутри» (англ. , 1951); The Story of the Poltereist Down the Centuries, 1953), «Сверхпространственный разум» (англ. Міnd Over Space, 1962); «Фрейд, Юнг и оккультизм» (англ. Freud, Jung and the Occult), «Голос изнутри» (англ. The Voice Within).

Самое значительное его произведение, «Энциклопедия психической науки», было переиздано в переработанном виде в 1966 году, а позже объединено с «Энциклопедией оккультных знаний» Льюиса Спенса (Lewis Spence, «Encyclopedia of the Occult», 1929), превратившись в «Энциклопедию оккультизма и парапсихологии» (англ. Еnсус1ореdia of Occultism and Parapsychology).

Основные работы

• Encyclopedia of Psychic Science. London: Arthurs Press, 1934.
• The Haunted Mind: A Psychoanalyst Looks at the Super-natural. New York: Garrett Publications, 1959.
• New Approaches to Dream Interpretation. New York, 1951. Reprint, New Hyde Park, N.Y.: University Books, 1951.
• On the Trail of the Poltergeist. New York: Citadel Press, 1958.
• These Mysterious People. London: Rider, 1936.
• The Search For the Beloved. A Clinical Investigation of the Trauma of Birth and Pre-Natal Conditioning (1949.
• Fodor, Nandor, and Hereward Carrington. Haunted People. New York: Dutton, 1951.
• The Story of the Poltergeist down the Centuries. London: Rider, 1953.
• Between Two Worlds. New York: Paperback Library, 1964. (Опубликована посмертно)
• The Unaccountable. New York: Award Books, 1968. (Опубликована посмертно)

Ссылки

• [www.spiritwritings.com/fodora.html Н. Фодор. Энциклопедия психической науки],  (англ.) — онлайн-версия
• [www.abc-people.com/data/fodor/index.htm Нандор Фодор. Меж двух миров], главы из книги  (рус.)
• [www.survivalafterdeath.org.uk/books/fodor/contents.htm Nandor Fodor. These Mysterious People] — полный текст книги  (англ.)
• [primal-page.com/fodor.htm The Search For the Beloved. A Clinical Investigation of the Trauma of Birth and Pre-Natal Conditioning (1949)], — выдержки из книги  (англ.)
• [www.pep-web.org/document.php?id=psar.060.0636a Freud, Jung, and Occultism. Nandor Fodor. New Hyde Park, N.Y.: University Books, 1971. 272 pp.]  (англ.)
• [www.amazon.com/s?ie=UTF8&search-type=ss&index=books&field-author=Nandor%20Fodor&page=1 Книги Н. Фодора на amazon.com]
• [www.blavatskyarchives.com/fodor.htm Mme. Helene Petrovna Blavatsky (1831-91), Founder of Theosophy, by Nandor Fodor]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Фодор, Нандор

– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.


25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»