Нанкинский пейзаж
| Нанкинский пейзаж | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор |
Виктор Шерстопёров |
| Композитор |
Бенджамин Баршай |
| Кинокомпания |
Арк-фильм, Мосфильм |
| Длительность |
101 мин. |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Нанкинский пейзаж» — художественный фильм, снятый режиссёром Валерием Рубинчиком по сценарию Андрея Бычкова в 2006 году. На Московском международном кинофестивале (2006) картина получила специальный приз Федерации киноклубов России.
Содержание
История создания
Сценарий фильма был написан за полтора десятилетия до выхода «Нанкинского пейзажа» на экраны и представлял собой дипломную работу выпускника Высших курсов сценаристов и режиссёров Андрея Бычкова, положившего в её основу сюжет собственного рассказа «В следующий раз осторожнее, ребята». Работа была доброжелательно встречена коллегами и получила приз Эйзенштейна немецкой кинокомпании «Гемини-фильм» и Гильдии сценаристов России (1994), а также специальный приз Международного Ялтинского кинорынка (1993)[1].
Согласно сценарию, действие картины происходило в точно обозначенное время: 1968 год, «события в Париже, в Праге, расцвет рок-музыки, в литературе Кортасар, Антониони»[1]. Однако Валерий Рубинчик в процессе съёмок перенёс сюжет «в глубь не столь уж далёкой истории», результатом чего стала некоторая «размытость эпохи»[2]; впоследствии столь вольное обращение со временем вызвало недовольство Бычкова, заявившего, что режиссёр «утянул всё куда-то в глухой сталинизм»[1].
Во время кинопроб Рубинчик обозначил требования к будущим исполнителям: он искал актёров «без биографии» и сериальной узнаваемости. Герои, по мнению режиссёра, не должны быть «однозначными и прямолинейными»[3]:
|
Теперь у героя должна быть в жизни какая-то чёрная дыра, запретная зона: нечто, о чем не говорится впрямую, но что составляет весомую часть его жизни, о которой зритель теперь должен догадываться сам. На основании этих предположений можно сказать, что на смену герою 1990-х (который сперва стрелял, а потом уже думал) приходит герой новый — рефлексирующий. | 
|
Сюжет
В фильме переплетены две истории, в каждой из которых участвует один и тот же герой. Действие первой происходит в советской Москве. Однажды летом сотрудник фарфоровой мастерской Александр (Константин Лавроненко) заходит в уличный павильон «Пиво — воды». Взяв «белого и пару пива», он пристраивается к компании выпивающих мужчин, среди которых выделяется Лысый (Егор Баринов). В разговоре кто-то упоминает, что Лысому надо заказать парик, и рекомендует обратиться к знакомой парикмахерше Наде.
Слова о парике вызывают интерес у Александра, который начинает рассказывать, что несколько лет назад, находясь в командировке в Южном Китае, он познакомился в гостинице с англичанином по имени Давид. Как-то, зайдя в буддийский храм, тот увидел красивую китаянку и влюбился в неё; девушка откликнулась на его чувства. Однако её старый отец категорически протестовал против этого брака. Когда Давид попытался сбежать вместе с возлюбленной в Лаос, старик настиг их на мосту и выстрелил из ружья. Давид упал в реку и погиб, а девушка спаслась и вскоре родила девочку. По настоянию отца она отказалась от младенца. Александр забрал ребёнка себе. Этот рассказ становится основой второй — китайской — истории фильма.
Получив адрес Нади (Дарья Мороз), Александр и Лысый отправляются к ней домой. Девушка производит приятное впечатление на обоих, однако она не скрывает, что Александр ей симпатичен, а Лысый, недавно вышедший из тюрьмы, вызывает опасения. Роман между молодыми людьми развивается неспешно: Александр неприкаянно бродит по городу, сидит в театре, выпивает дома в одиночестве; встречаясь с Надей, читает ей стихи Мандельштама про то, как «роскошно буддийское лето». Но память постоянно возвращает его в Китай. Случайно зайдя в студию звукозаписи, он в отчаянии признаётся незнакомой работнице, что не хочет больше жить чужой жизнью и раз за разом тонуть в жёлтой китайской реке.
Московский сюжет завершается в Надиной квартире, куда в отсутствии хозяйки приходят оба соперника. Лысый объявляет о своём поражении в любви. Прощаясь, он наносит Александру два ножевых удара, затем бросает на него снятый со стены ковёр с нанкинским пейзажем, после чего покидает жилище.
Китайская драма заканчивается во время ритуала, связанного с возвращением умерших. Люди направляются к реке с маленькими бумажными лодочками в руках, на которых зажжены тысячи свечей. Эти огоньки должны помочь ушедшим найти дорогу в мир людей. Александр тоже включается в действо: берёт кораблик с лампадкой, бросается в реку, плывёт и громко зовёт свою Чженьцзин.
Отзывы и рецензии
Лента Рубинчика обладает какой-то необычной формой воздействия, покоряя ближе к финалу и уже не отпуская впоследствии. И чем дальше отстраняешься от времени просмотра, тем очевиднее пытаешься постичь своеобразную гексаграмму из «Книги перемен», стремишься без прежней опаски заглянуть в выпавшую героям Кань — то есть Бездну, которая словно на роду написана всем тем, кому суждено жить в пору существования тоталитарных режимов. — Сергей Кудрявцев'[2]
|
Фильм вызвал определённое недоумение в рядах кинокритиков; основная претензия к картине была связана с излишней зашифрованностью происходящих событий. Так, в репортаже о конкурсной программе «Кинотавра», в которой был представлен и «Нанкинский пейзаж», обозреватель Леонид Павлючик отметил, что некоторые признанные мэтры, в том числе Рубинчик, «обманули ожидания»: его лента впечатлила изысканной стилистикой и одновременно поставила в тупик «туманным по смыслу содержанием»[4].
В замешательстве после премьеры оказалась и корреспондент «Российской газеты» Наталья Басина; по её словам, в фильме Рубинчика «всё растушёвано играми воображения до полной непонятности», начиная от времени действия и заканчивая героями, миссия которых так до конца и не прояснена. Озадачили критика и обильные цитаты из мирового кинематографа, которые в «Нанкинском пейзаже» легко читаются, но при этом несут совершенно загадочную функцию. Тем не менее Басина признала, что картина может оказаться в фаворитах «Кинотавра», потому что кино Рубинчика — «торжествующее, мастерски изощрённое и детски простодушное в своем желании показаться во всей красе»[5].
Своё мнение по поводу фильма высказал и Андрей Бычков. Он оценил мастерскую работу оператора и актёров, одобрил общую «пластичность» ленты, но одновременно заметил, что создавал сценарий для другого кино[1]:
|
|
Сценарий был мужской, а кино получилось каким-то женским. Пропал куда-то весь задор. По Рубинчику, так и вся китайская история, которую рассказывает герой, — вымысел. Но по сценарию-то она правда! |
|
Ответом тем, кому фильм показался «китайской грамотой», стала рецензия киноведа Сергея Кудрявцева. Он пояснил, что Валерий Рубинчик с давних пор был приверженцем «амбивалентности действительности» — подобные мотивы заметны и в его прежних работах. В «Нанкинском пейзаже» эта тема усилена, поэтому мир, в котором пребывают герои, кажется призрачным и иллюзорным. Киновед напомнил о картинах средневекового нанкинского художника Гун Сяня, у которого в «пейзажах сновидений» не было логических сцеплений между отдельными фрагментами. В ленте Рубинчика присутствует подобное «припоминание сна, настойчивое ощущение дежавю не столько в личном плане, сколько в общественно-историческом»[2]. Подобные мотивы уловил и кинокритик Михаил Трофименков, увидевший в фильме персонажей, которые «то ли были, то ли вообразили себя героями другой, экзотической и романтической жизни»[6].
В ролях
| Актёр | Роль |
|---|---|
| Константин Лавроненко | Александр |
| Дарья Мороз | Надя / Чженьцзин |
| Егор Баринов | Лысый |
| Юй Хань | Девочка |
| Пётр Янданов | Старик |
| Марианна Рубинчик | Буфетчица |
| Ли У Сяо Фан | Монахиня |
| Ольга Литвинова | Девушка-сантехник |
| Анастасия Аравина | Дама в автомобиле |
| Юлия Кошкина | Дама в театре |
| Александр Миронов | Бычков |
| Мария Букнис | Эпизод |
Создатели фильма
- Валерий Рубинчик — режиссёр
- Андрей Бычков — автор сценария
- Виктор Шерстопёров — оператор
- Бенджамин Баршай — композитор
- Ирина Алексеева — художник-постановщик
- Дмитрий Андреев — художник по костюмам
- Игорь Урванцев — звукорежиссёр
Награды и фестивали
- Московский международный кинофестиваль (2006) — специальный приз Федерации киноклубов России
- «Кинотавр» (2006) — номинация «Главный приз»
- «Золотой орёл» (2007) — номинации «Лучшая работа художника по костюмам» и «Лучшая работа художника-постановщика»
Напишите отзыв о статье "Нанкинский пейзаж"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Андрей Бычков. [www.netslova.ru/bychkov/np.html Нанкинский пейзаж. Сценарий художественного фильма]. Сетевая словесность. Проверено 18 мая 2015.
- ↑ 1 2 3 Сергей Кудрявцев. 3500 кинорецензий. В 2 томах. — М.: Печатный двор, 2008. — Т. 2. — 736 с. — ISBN 978-5-9901318-2-8.
- ↑ Андрей Архангельский [www.kommersant.ru/doc/2295145 Где сверкнёт] // Огонёк. — 2005. — № 15.
- ↑ Леонид Павлючик [www.trud.ru/article/10-06-2006/104873_novichki_rabotajut_loktjami.html Новички работают локтями] // Труд. — 2006. — № 104.
- ↑ Наталья Басина [www.rg.ru/2006/06/09/kinofestival.html Святые старцы и любовь с «детективой»] // «Российская газета» — Федеральный выпуск. — 2006. — № 4089.
- ↑ Михаил Трофименков [www.kommersant.ru/doc/1594437 Смертельные иллюзии] // Коммерсантъ. — 2011. — № 37. — С. 15.
Ссылки
- [old.russiancinema.ru/template.php?dept_id=3&e_dept_id=2&e_movie_id=10653 Информация о фильме в Энциклопедии отечественного кино]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Нанкинский пейзаж
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.
В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
