Нан-Мадол

Нан-Мадо́л (англ. Nan Madol) — развалины доисторического города на искусственном архипелаге в Федеративных Штатах Микронезии, общей площадью 79 га, состоящего из 92 островов, связанных системой искусственных каналов. Известен также как «Тихоокеанская Венеция». Расположен возле острова Темвен, к юго-востоку от острова Понпеи, части Каролинских островов, и до 1500 года являлся столицей правящей династии Сауделер. Само название «Нан-Мадол» означает «промежутки», имея в виду систему каналов, пронизывающих архипелаг. Объект Всемирного наследия ЮНЕСКО с 2016 года; находится под угрозой. Мегалитическая культура Нан-Мадола уникальна, единственный схожий объект — развалины города Лелу на соседнем (550 км) острове Кусаие.

История

Комплекс Нан-Мадол, или Нан-Матал, в своём современном виде возник, вероятно, между 1285 и 1485 годом, во времена правления правящей династии Сауделер. При Сауделерах микронезийцы впервые начали заселять эти острова и строить здесь различные здания.

Около 1500 года правители из династии Сауделер были отсюда изгнаны. Что именно послужило причиной — неизвестно и по сей день, однако легенда гласит, что бог грозы приложил к этому руку. По другой версии, Нан-Мадол был просто завоеван жителями соседнего острова Косраэ.

В 1529 году испанский мореплаватель Альваро де Сааведра открыл архипелаг островов, позже названных Каролинскими. Уже потом, в XIX веке исследованием острова занялись европейцы и американцы, обнаружив его совершенно заброшенным. Однако, многие жители и по сей день верят, что это место населено духами.

Часть разрушенных каменных поленниц находятся под водой рядом с берегом. Камни покрыты толстым слоем кораллов. Строения у берега находятся на глубине около 20 метров. Как известно, уровень океана в Средние века был ниже существующего всего на 1-1,5 метра. По этим признакам можно судить, что династия Сауделер скорее всего использовала остатки более древних, разрушенных ранее сооружений, форму и назначение которых ныне предположить невозможно.

По местному преданию, братья-боги Олосопе и Олосипе, взойдя на гору увидели прекрасный подводный город — Ханимвейсо, и решили построить его отражение, только на суше. Этим отражением и стал Нан-Мадол.

Технология строительства

Фундаментом для островков стал коралловый риф: на нём устанавливали друг на друга массивные базальтовые монолиты, имеющие естественную призматическую форму. Такая характерная столбчатая отдельность базальта довольно широко распространена в природе. Её возникновение связано с процессами растрескивания больших объёмов отвердевшей лавы при остывании. При этом образуются столбчатые базальтовые блоки: обычно шестигранные в сечении, реже встречаются имеющие от пяти до восьми граней.

Для строительства Нан-Мадола были использованы тысячи таких мегалитов; некоторые из которых достигают пяти метров в длину и весят более пяти тонн. Один из угловых камней фундамента, по оценкам специалистов, весит 50 тонн. Если предположить строительный метод «тяни-толкай», то, по расчётам исследователей, сооружения были возведены усилиями огромного числа рабочих, причём, вероятно, в течение не одного столетия. По одной из гипотез, базальтовые монолиты передвигали, используя в качестве опоры наклонённые стволы пальмовых деревьев.

До сих пор не найден ответ, каким образом огромные глыбы появились на Нан-Мадоле (возможно, с острова Сокесе).

Комплекс и его назначение

По некоторым признакам можно судить, что во времена Сауделеров комплекс Нан-Мадол был культовым сооружением и играл центральную роль в религиозной жизни общины.

Скорее всего, главным божеством был бог грозы (что неудивительно, учитывая что здесь выпадает до 4922 мм осадков в год), вполне вероятно, являющийся аналогом полинезийскому богу Тангароа, а в священных прудах разводили морских животных. На специальной церемонии воздавали почести священному угрю, по одной из версий, кормя его варёным мясом черепах, по другой — людей. На территории комплекса стоят четыре больших мавзолея, которые прекрасно сохранились до сегодняшнего дня.

Удалось идентифицировать храмы, гробницы и общественные здания, тюрьму для содержания узников и т. д.

Многие здания разрушены настолько, что установить их первоначальную высоту не представляется возможным.

Остров Нан-Довас (Nan Dovas) — Остров воинов

Остров воинов (Nan Dovas) — является одним из самых крупных и важнейших островов архипелага. В мирное время на острове располагался гарнизон, в периоды войн и смут остров служил своеобразной крепостью и резиденцией правящей династии. Все постройки острова окружала стена из каменных плит. По легендам местных жителей, высота стены достигала 11 метров. На острове хоронили погибших во время войн Сауделеров. Была здесь и подземная тюрьма, в которой по преданию был заточен легендарный строитель и архитектор города — Кидеумениен.

Остров Пан-Кадира (Pahn Kadira) — Остров крокодила

Остров крокодила (Pahn Kadira) — здесь располагался дворец правящего Сауделера и менее величественный дом его главного сановника. На острове сохранился личный бассейн властителя Нан-Мадола, который наполняли пресной водой, привозимой с других островов.

Остров Идед (Idedh) — Остров угря

Остров служил главным храмом, где совершались религиозные обряды. В святилище площадью 500 метров, в специальном бассейне жил огромный морской угорь, который был объектом поклонения. Рядом находились печи, в которых жрецы приготавливали мясо, которым кормили угря. Образцы, взятые из этих печей, позволили в 1963 году, при помощи радиоуглеродного анализа, провести первую абсолютную датировку в истории города.

Нан-Мадол и псевдонаучные теории

• Джеймс Чёрчвард в своей книге «Затерянный континент Му: прародина человечества» (1926 г.) называет город частью затерянного континента «Му»
• Эрих фон Дэникен, в книге «Золото богов. Инопланетяне среди нас» (1973), в главе «Темуен, остров, называемый Нан Мадол», рассказывает о своем путешествии на остров Понапе и осмотре руин Нан-Мадола. Дэникен утверждает, что островитяне не могли построить город, используя только примитивную технику каменного века. По его мнению, настоящими строителями Нан-Мадола были пришельцы из космоса.
• В книге «Потерянный Город Камней» (1978) автор Билл С. Баллинджер предлагает теорию о постройке города греческими моряками за 300 лет до времени Христа.
• Дэвид Хатчер Чилдресс, автор путеводителей, предполагает что Нан-Мадол связан с гипотетическим континентом Лемурия.
• В книге 1999 года «Ближайший Глобальный Супершторм», выпущенной Art Bell и Уитли Стрибером, показано, что глобальное потепление (похолодание) произведёт столь внезапные и катастрофические изменение климатических условий, что могло бы привести к гибели высокоразвитую цивилизацию прошлого. В качестве примера высокотехнологической оснащённости древних приводится строительство Нан-Мадола, которое требует навыков работы с таким прочным материалом как базальт.
• В книге «Предсказание прошлого. Расцвет и гибель допотопной цивилизации» (2009) Александр Никонов предполагает, что туземцы не могли построить такие сооружения из 5—50-тонных мегалитов: по его мнению, каменные постройки были воздвигнуты древней, более развитой цивилизацией, которая погибла из-за «всемирного потопа».
• Д/ф [www.youtube.com/watch?v=bIjo9pT9heY «Невозможный Нан Мадол»] (из серии «Подводный мир Андрея Макаревича»)

В произведениях культуры

в литературе

• Нан-Мадол времен своего расцвета служит одним из мест действия научно-фантастического рассказа Александра Колпакова «Великая река», включенного в сборник «На суше и на море». — М.: Мысль, 1978.
• Нан-Мадол упоминается в романе Г. Берсенева «Погибшая страна» (1930). Герой романа рассказывает про заброшенный город на острове Понапе, аргументируя этим примером существование затонувшего континента в Тихом океане.

Помню чудесный остров Понапе. Там сохранились старинные развалины большого города… Множество каменных колонн, высоких фундаментов, на которых строились древние здания. Глубокие каналы были прорыты между рядами этих сооружений. Никто не знает, кем и когда был построен город, прозванный путешественниками «Венецией Тихого Океана». Только морские волны лижут уцелевшие на побережье разрушенные здания, поглощая с каждым годом всё больше и больше эти памятники.

• Нан-Мадол упоминается в связи с потерянным континентом МУ в книге Джеймса Роллинса «Бездна». — М.: Эксмо, 2011.
• В рассказе Говарда Филипса Лавкрафта «Тень над Иннсмаутом» упоминается остров Понпеи, очевидно, намёк на потустороннее происхождение Нан-Мадола.
• Действие фантастического романа Абрахама Мерритта «Лунная заводь» происходит в вымышленном подземном мире, вход в который идёт из развалин Нан-Мадола.

См. также

• Понапе
• Кусаие
• Каролинские острова
• Федеративные Штаты Микронезии

Ссылки

• [www.vokrugsveta.ru/vs/article/5489/ Цыпкин М. Терпеливая тайна Нан-Мадола // Вокруг света. — 1977. — № 6 (2621) июнь]
• [mff.livejournal.com/300556.html Рассказ про Нан-Мадол в блоге Дмитрия Малова]
• [www.janeresture.com/micronesia_madol/ Micronesia — Mysterious Nan Madol, Pohnpei] (с картами и изображениями)  (англ.)
• [www.metmuseum.org/toah/hd/nmad/hd_nmad.htm Nan Madol]  (англ.)
• [www.intangible.org/Features/micronesia/text/Pon2.html Dr. Beardsley at Nan Madol]  (англ.)

Литература

• Стингл М. По незнакомой Микронезии. — М.: Наука, 1978. — 272 с.
• Стингл М. Приключения в Океании: Пер. с чешск. П. Н. Антонова / Сост. Т. Н. Васильевой; Предисл. К. В. Малаховского; Прим. П. И. Пучкова. ― М.: Правда, 1985. ― 592 с., ил.

Отрывок, характеризующий Нан-Мадол

Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.