Наполеоновские войны

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Наполеоновские войны


Вверху: Битва под Аустерлицем
Внизу: Битва при Ватерлоо
Дата

ноябрь 1799 — июнь 1815

Место

Европа, Атлантический океан, Рио-де-Ла-Плата, Индийский океан

Итог

победа антинаполеоновской коалиции, Венский конгресс

Противники
Антифранцузская коалиция:

Великобритания
Австрия[1] (1804-1805, 1809, 1813-1815)
Россия[2] (1804-1807, 1812-1815)
Швеция (1804-1809, 1812-1814)
Шведско-норвежская уния (1814-1815)
Португалия (1804-1807, 1809-1815)
Сардиния
Сицилия
Неаполь (1804-1806, 1814)
Пруссия[1] (1806-1807, 1812-1815)
Испания[3] (1808-1815)
Черногория
Папская область
Французские роялисты
Нидерланды (1815)

Французская империя и её союзники:
Франция

Датско-норвежская уния[4]

Россия (1807-1812)
Пруссия (1807-1812)
Австрия (1809-1813)
Швеция (1809-1812)

Командующие
Георг III

Герцог Веллингтон
Горацио Нельсон
Томас Пиктон
Джон Мур
Франц II
Эрцгерцог Карл
Князь Шварценберг
Карл Макк
Александр I
М. И. Кутузов
М. Б. Барклай де Толли
П. И. Багратион
П. Х. Витгенштейн
Л. Л. Беннигсен
Густав IV Адольф
Карл XIII
Принц Карл Юхан (Бернадот)
Жуан VI
Уильям Карр Бересфорд
Виктор Эммануил I
Фердинанд I
Фридрих Вильгельм III
Гебхард фон Блюхер
Герцог Брауншвейгский
Князь Гогенлоэ
Фердинанд VII
Франциско Кастанос
Мигель де Алава
Пётр I Петрович
Людовик XVIII
Виллем I
Принц Виллем

Наполеон I

Николя Сульт
Николя Даву
Андре Массена
Мишель Ней
Иоахим Мюрат
Жан Ланн
Лоран Гувьон-Сен-Сир
Пьер-Шарль де Вильнёв
Людовик I Бонапарт
Евгений Богарне
Карл IV
Жозеф Бонапарт
Фридрих Август I
Юзеф Понятовский
Максимилиан I
Жером Бонапарт
Фридрих I
Фредерик VI
и другие

Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
см. ниже см. ниже

Наполеоновские войны — под этим названием известны, главным образом, войны, которые велись Наполеоном I с разными государствами Европы, когда он был Первым консулом и императором (ноябрь 1799 — июнь 1815). В более широком смысле сюда относится и итальянская кампания Наполеона (1796—1797), и его египетская экспедиция (1798—1799), хотя их (особенно итальянскую кампанию) обычно причисляют к так называемым революционным войнам[5].

Переворот 18 брюмера (9 ноября 1799 года) отдал Францию в руки Наполеона как раз в то время, когда старая Европа находилась в полной дезорганизации: правительства были совершенно неспособны к совместным действиям и готовы были ради частных выгод изменять общему делу; повсюду царили старые порядки, и в администрации, и в финансах, и в войске — порядки, неэффективность которых обнаружилась при первом же серьёзном столкновении с Англией.

Всё это сделало Наполеона владыкой материковой Европы. Ещё до 18 брюмера, будучи главнокомандующим Итальянской армией, Наполеон начал передел политической карты Европы, а в эпоху своей экспедиции в Египет и Сирию строил грандиозные планы относительно Востока. Став Первым консулом, он мечтал о том, чтобы в союзе с русским императором выбить англичан с позиции, которую они занимали в Индии.





Предыстория

Получив власть (1799), Наполеон застал Францию изолированной, хотя противостоявшая ей коалиция и оказалась не особенно прочной. Французские войска отступили за Рейн; в Италии были потеряны все плоды прежних побед; Цизальпинская республика распалась, в Партенопейской республике совершилась монархическая реставрация; Римская республика также пала. Только в Швейцарии дела французов шли лучше, и соединённой австро-русской армии не удалось вытеснить оттуда войска республиканцев.

Раздоры, возникшие между союзниками, повлекли за собой выход России из коалиции; император Павел I стал даже сближаться с Францией после того, как в ней «безначалие заменилось консульством», и Наполеон отпустил на родину русских пленных без выкупа, заново одетыми и вооружёнными. Едва Наполеон принял в свои руки правление, как обратился с письмом к английскому королю и императору, приглашая их прекратить борьбу; но они потребовали у Наполеона восстановления Бурбонов и возвращения Франции в прежние границы.

Весной 1800 года французская армия вновь вторглась в Италию, причём во главе армии, вторгшейся через Сен-Бернар, стоял сам Первый консул. Победа при Маренго (14 июня) заставила Австрию заключить перемирие (в Алессандрии), вновь отдавшее Ломбардию в распоряжение Наполеона. Другая французская армия вторглась в Швабию и Баварию и после победы при Гогенлиндене (3 декабря) угрожала самой Вене. Австрия вынуждена была пойти на мир в Люневиле, 9 февраля 1801 года, подтверждавший кампоформийские условия. Границами Франции были признаны Рейн и Эч; Ломбардия превратилась в Итальянскую республику. Имперские чины, терявшие земли на левом берегу Рейна, должны были получить вознаграждение за счёт секуляризованных церковных владений и упразднённых имперских городов. Люневильский мир открывал Наполеону возможность распоряжаться по своему усмотрению в значительных частях Италии и Германии. Наполеон стал, в силу избрания созванными в Лионе представителями Итальянской республики, президентом этой республики, с весьма широкой властью, при чисто декоративной конституции, и получил право распоряжаться большим войском. Герцог моденский получил приращение своих владений; великий герцог тосканский отказался от своих итальянских владений, и Тоскана, с титулом Королевство Этрурия, отдана была герцогу пармскому.

В Германии так называемым решением имперской депутации (нем. Reichsdeputationshauptschluss) 28 февраля 1803 года было произведено, после настоящего торга немецкими епископствами, аббатствами и вольными городами, новое распределение земельных владений. Руководящая роль в этом деле принадлежала Первому консулу; особенно много выиграла Бавария, заключившая с Францией тесный союз. Увеличены были владения маркграфа баденского, возведённого вместе с тем в сан курфюрста. Вознаграждены были за потери и получили большие приращения к своим прежним владениям Вюртемберг, Гессен-Кассель (оба сделаны курфюршествами), Гессен-Дармштадт, Нассау, Ганновер и др. княжества. Из духовных владений уцелело только одно, сильно урезанное — архиепископство майнцское; из полусотни имперских городов сохранили своё прежнее положение лишь шесть — Гамбург, Бремен, Любек, Франкфурт-на-Майне, Нюрнберг и Аугсбург.

Кроме немецких держав и России, с Францией примирились также Испания и Португалия, а в 1802 году, по Амьенскому миру — и Англия. Этот последний мир был вскоре нарушен, так как Наполеон утвердил своё владычество в форме протектората и над республикой Батавской, и над Швейцарией: медиационным актом была восстановлена независимость отдельных швейцарских кантонов под общим покровительством Франции.

Начало наполеоновских войн

В мае 1803 года Первый консул двинул французскую армию к Везеру, чтобы захватить принадлежавший английскому королю Ганновер; в июне курфюршество было уже во власти Франции вследствие трусости местного управления, поспешившего заключить с Первым консулом договор, по которому французская армия могла занять всю страну до Эльбы, а ганноверское войско должно было быть распущено.

Третья коалиция (1805)

Смерть герцога Энгиенского, предшествовавшая принятию Наполеоном императорской короны, и самовольные распоряжения Наполеона в Италии, Германии, Испании и Голландии сильно встревожили и другие державы. Итальянская республика была превращена в королевство, и королём провозглашён Наполеон, короновавшийся в Милане (в марте 1805 г.) железной короной. В Германии Наполеон, проезжая, после принятия императорского титула через Аахен, Кёльн и Майнц, вёл себя как властелин всего прирейнского края. Испанию он, в то же время, обязал договором помогать Франции и флотом, и деньгами. В Голландии интригами и угрозами он готовил введение монархии в пользу одного из своих братьев. Под влиянием всего этого к Англии примкнули Россия, Австрия, Швеция и Неаполь, причём Англия обязалась выплачивать своим союзникам денежные субсидии.

Новая коалиция старалась привлечь на свою сторону и Пруссию, но та колебалась и предпочла остаться нейтральной, на всякий случай, однако, вооружившись; своим двусмысленным поведением она навлекла на себя неудовольствие Наполеона. Заручившись обещанием помощи со стороны южно-германских князей, Наполеон неожиданно двинул свои войска в Германию, где часть их прошла через владения нейтральной Пруссии, и где они усилились вспомогательными корпусами Бадена, Вюртемберга, Баварии, Гессена, Нассау и др. 20 октября австрийская армия, запертая в Ульме и отрезанная от сообщения с Веной, капитулировала после Битвы под Ульмом. Этот громадный успех Наполеона омрачился знаменитой Трафальгарской победой (21 октября) английского флота над французским.

Между тем Пруссия, раздражённая нарушением её нейтралитета, примкнула к коалиции, но слишком поздно. 13 ноября французы овладели Веной и оттеснили австрийские и русские войска в Моравию, где 2 декабря, в годовщину коронации Наполеона, произошла знаменитая «битва трёх императоров» под Аустерлицем. Победа французов была полная. Император Франц униженно просил у Наполеона перемирия, на которое победитель согласился, но при условии удаления русских войск с австрийской территории (4 декабря). 26 декабря Австрия заключила с Францией Пресбургский мир, лишавший монархию Габсбургов владений в юго-западной Германии, Тироля и Венецианской области (первые были разделены между Баденом и Вюртембергом, второй присоединён к Баварии, третья — к Итальянскому королевству), окончательно упразднявший Священную Римскую империю и предоставлявший королевские короны Неаполя и Голландии братьям Наполеона.

В промежуток между Аустерлицкой победой и Пресбургским миром Наполеону удалось склонить на сторону Франции посланного к нему прусским королём уполномоченного Гаугвица, который не только не решился после Аустерлица предъявить победителю требования своего правительства, но даже без его согласия заключил с Наполеоном договор в Шенбрунне (15 декабря). Пруссия вступила в союз с Францией, отдала ей часть герцогства Клевского на правом берегу Рейна с крепостью Везелем и отказалась от франконских княжеств; вместе с тем она обязалась не допускать англичан в свои порты, за что получила Ганновер. Прусский король согласился на эту сделку, но, занимая Ганновер, он объявил, что берет его лишь под свою охрану до заключения всеобщего мира. Такое заявление возмутило Наполеона, видевшего в нём намерение Фридриха-Вильгельма III не отделяться окончательно от коалиции.

Бавария была возведена в степень королевства, новый король выдал свою дочь замуж за пасынка Наполеона — принца Евгения Богарне. Вюртемберг тоже был превращён в королевство, и через некоторое время на вюртембергской принцессе женился брат Наполеона Иероним. Увеличился и Баден, возведённый в великое герцогство; внук великого герцога вступил в брак со Стефанией Богарне, племянницей императрицы Жозефины. Из Берга, уступленного Баварией, и Клёве, приобретённого от Пруссии, Наполеон создал новое великое герцогство для своего зятя, Мюрата. Невшатель, князем которого с 1707 г. был король прусский, был пожалован маршалу Бертье. Дядя Наполеона кардинал Феш, был объявлен коадъютором и преемником архиепископа майнцского, имперского архиканцлера. Австрия приобрела зальцбургское архиепископство, взамен которого бывший великий герцог тосканский получил Вюрцбург. Эти перемены сопровождались в Баварии, Вюртемберге, Бадене и др. государствах крупными изменениями и во внутренних отношениях — устранением средневековых земских чинов, отменой многих дворянских привилегий, облегчением участи крестьян, усилением веротерпимости, ограничением власти духовенства, уничтожением массы монастырей, разного рода административными, судебными, финансовыми, военными и учебными реформами, введением кодекса Наполеона.

12 июля 1806 г. между Наполеоном и многими германскими государями (Бавария, Вюртемберг, Баден, Дармштадт, Клёве-Берг, Нассау и др.) был заключен договор, по условиям которого эти государи вступали между собой в союз, получивший название Рейнского, под протекторатом Наполеона и с обязанностью держать для него шестидесятитысячное войско. Образование союза сопровождалось новой медиатизацией, то есть подчинением мелких непосредственных (immediat) владетелей верховной власти крупных государей. Медиатизация 1806 г. произвела в Германии такой же эффект, какой в 1802—03 гг. — секуляризация: Париж снова стал центром раздачи всяких милостей, где немецкими князьями пускались в ход все возможные средства, одними — для предотвращения своей медиатизации, другими — для медиатизации в свою пользу чужих владений.

Лигурийская республика (Генуя) и королевство Этрурия были присоединены к Франции. На следующий же день после заключения Прессбургского мира Наполеон простым декретом объявил, что «династия Бурбонов в Неаполе перестала царствовать» за то, что Неаполь, вопреки прежнему договору, примкнул к коалиции и дозволил высадку войска, прибывшего с англо-русским флотом. Движение французской армии на Неаполь заставило тамошний двор бежать в Сицилию, и Наполеон пожаловал Неаполитанское королевство своему брату Жозефу. Беневент и Понтекорво были отданы на правах ленных герцогств Талейрану и Бернадотту. В бывших владениях Венеции Наполеон также учредил значительное количество ленов, которые были соединены с герцогским титулом, давали большие доходы и жаловались французским сановникам и маршалам. Сестра Наполеона Элиза (по мужу Баччиокки) ещё раньше получила Лукку, потом Массу и Каррару, а по уничтожении королевства Этрурии была назначена правительницей Тосканы. Другой своей сестре, Паулине Боргезе, Наполеон также дал владение. В королевстве Италийском, Лукке, Тоскане и Неаполе были введены многие французские порядки. В Голландии воцарился брат Наполеона Людовик.

Четвёртая коалиция (1806—1807)

К Пруссии Наполеон начал относиться весьма бесцеремонно. Сначала он допускал, возможно, мысль об образовании ею, вместе с Саксонией, Гессен-Касселем, Мекленбургом, Ольденбургом, Голштинией, ганзейскими городами и др., северно-германского союза или даже «империи», но затем, ничего не сообщив Пруссии, организовал Рейнский союз, приказал своим дипломатам мешать устройству какого бы то ни было другого немецкого союза, медиатизировал родственный Гогенцоллернам княжеский дом Турн-и-Таксис и допустил кое-какие захваты границ со стороны великого герцогства Бергского. Пруссия была недовольна и замаскированным присоединением Голландии. Наконец, в Берлине узнали ещё, что, сделав попытку мирных переговоров с Англией, Наполеон выразил готовность возвратить ей Ганновер, на который Пруссия смотрела уже как на своё достояние. Прусское правительство решилось, поэтому, на ультиматум, с требованием очищения французами южной Германии и согласия на образование «Северного союза». Наполеон отверг этот ультиматум и поспешил начать наступление.

В первой же битве (при Зальфельде, 10 октября 1806 г.) пруссаки потерпели урон, за которым через несколько дней (14 октября) последовало полное поражение их под Йеною и Ауэрштедтом, отдавшее во власть Наполеона всю Германию до Эльбы. Через две недели после йенской победы Наполеон вступил в Берлин (27 октября); вскоре после того сдались Штетин, Кюстрин, Магдебург. Курфюрст гессенский, бывший в союзе с Пруссией и думавший спасти себя нейтралитетом, должен был бежать из своих владений; то же сделал герцог брауншвейгский, предводитель прусской армии. Мекленбург и Ольденбург также были заняты французами. На ганзейские города была наложена тяжёлая контрибуция. Пощажена была лишь одна Саксония, курфюрст которой, Фридрих-Август, получил королевский титул и присоединился к Рейнскому союзу (в первой половине декабря), вместе с другими саксонскими герцогами. Из Кенигсберга, куда удалился прусский двор, Фридрих-Вильгельм III умолял Наполеона прекратить войну, соглашаясь присоединиться к Рейнскому союзу; но победитель делался все требовательнее, и прусский король вынужден был продолжать борьбу. На помощь к нему явилась Россия, выставившая две армии, с целью помешать переправе французов через Вислу. Наполеон обратился к полякам с воззванием, приглашавшим их к борьбе за независимость. 2 января 1807 г. он вступил в Варшаву. Целый ряд упорных битв на Висле ознаменовал зиму 1806—1807 гг.; из них сражение при Прейсиш-Эйлау не доставило Наполеону того блестящего успеха, который до тех пор сопровождал его оружие. После занятия французами Данцига (24 мая 1807) и поражения русских под Фридландом (14 июня), позволившего французам занять Кенигсберг и даже угрожать русской границе, состоялся 7—9 июля Тильзитский мир, сопровождавшийся встречей французского и русского императоров в павильоне посреди реки Неман.

По условиям Тильзитского договора Пруссия лишилась половины своих владений. Из польских земель, доставшихся Пруссии по первым двум разделам Речи Посполитой, было организовано великое герцогство Варшавское, поступившее под власть короля саксонского. У Пруссии были отняты все её владения между Рейном и Эльбой, в соединении с курфюршеством Гессенским, Брауншвейгом и южным Ганновером образовавшие королевство Вестфальское, во главе которого был поставлен брат Наполеона, Иероним, тоже примкнувший к рейнскому союзу. Кроме того, Пруссия должна была выплатить огромную контрибуцию, содержать до окончательной расплаты за свой счёт французские гарнизоны и соблюдать разные стеснительные условия, выгодные для Франции (насчёт, например, военных дорог). Наполеон стал полным властелином Германии. Во многих местах вводились французские порядки, бывшие плодом революции и организаторской деятельности Наполеона. Деспотизм Наполеона и местных правителей, постоянные наборы в армию, высокие налоги тяжело отзывались на немецком народе, чувствовавшем своё унижение перед чужеземным владыкой. Город Эрфурт после Тильзитского мира Наполеон оставил за собой как сборный пункт для войск Рейнского союза. Соглашаясь на то, чтобы Франция господствовала на Западе, император Александр I имел в виду такое же господство на Востоке. Создавался союз двух императоров против Англии, торговле которой Наполеон стремился нанести удар так называемой континентальной системой. Обе державы обязались потребовать от Швеции, Дании и Португалии, действовавших до тех пор в согласии с Англией, присоединения к континентальной системе. На это Англия ответила приказанием своему флоту захватывать нейтральные корабли, выходившие из портов Франции или союзных с нею государств.

Швеция была одним из наиболее упорных членов антифранцузской коалиции; король шведский Густав IV, преданный делу Бурбонов, даже не хотел признавать за Бонапартом императорского титула. Оставленная союзниками, Швеция, после Тильзитского мира, не в состоянии была защищать свои владения в северной Германии; они были заняты французами. В 1808 Россия объявила Швеции войну, окончившуюся для этого государства потерей Финляндии. Во время войны государственный сейм Швеции возвёл на престол дядю Густава IV под именем Карла XIII, а в преемники ему избрал Бернадота. При новом короле Швеция примкнула к континентальной системе.

Дания думала держаться нейтралитета, между тем как и Франция, и Англия одинаково хотели привлечь её на свою сторону: весь вопрос был в том, будут ли английские корабли иметь свободный пропуск через Зунд. Англия, желая предупредить противника, силой захватила Зунд, бомбардировала Копенгаген и завладела датским флотом и военными запасами; тогда Дания объявила войну Англии и также вошла в сферу французского влияния.

В 1807 г., при поддержке Испании, бывшей в союзе с Францией с 1796, Наполеон потребовал от лиссабонского правительства, чтобы и оно примкнуло к континентальной системе. Так как в Лиссабоне не соглашались на это требование, противное договору 1804 г. между Португалией и Францией, то между Наполеоном и Испанией состоялся тайный договор о завоевании и разделе Португалии с её колониями, и 18 ноября 1807 г. «Монитёр» объявил, что «Браганцский дом перестал царствовать». Лиссабонское правительство и двор удалились в Бразилию. Испания, из-за союза с Францией, посылала свои войска в Италию и Германию, терпела морские поражения, уничтожившие её флот и, в довершение всего, была отрезана от своих заморских колоний, из которых извлекала большие денежные средства. Наполеону этого было мало. Его вмешательство во внутренние дела Испании и раздоры королевской семьи окончилось катастрофой в Байонне. На испанский трон Наполеон посадил своего старшего брата Жозефа, передав принадлежавшее последнему Неаполитанское королевство своему зятю Мюрату (1808).

В феврале 1808 г. французские войска заняли Рим, который, вместе с Папской областью, был несколько позже присоединён к Франции.

17 сентября14 октября 1808 г. в Эрфурте состоялась знаменитая встреча французского и русского императоров, которая должна была послужить наглядным доказательством их дружбы. На эрфуртском съезде государи рейнского союза раболепствовали перед Наполеоном. Чтобы ещё раз унизить Пруссию, он устроил охоту на зайцев на поле йенской битвы и пригласил на эту охоту принца Вильгельма, присланного прусским королём для переговоров об облегчении тяжких условий 1807 г. В Эрфурте был ещё раз закреплён Тильзитский союз, и оба императора обязались не заключать мира с общими врагами без обоюдного согласия. Решено было, кроме того, обратиться к Англии с предложением мира, на основе удержания договаривающимися сторонами тех владений, какие будут в их руках в момент заключения мира. Англия отвергла это предложение и стала поддерживать вспыхнувшее в Испании восстание, заставившее Наполеона лично предпринять, зимой 1808 г., поход против восставших.

Пятая коалиция (1808—1809)

Между тем Австрия, под влиянием примера, данного Испанией, решилась попытать счастья в освободительной войне. В апреле 1809 года австрийский император двинул свои военные силы разом на Баварию, на Италию и на великое герцогство Варшавское, но Наполеон, подкреплённый войсками Рейнского союза, отразил нападение и в середине мая был уже в Вене. Монархия Габсбургов, по-видимому, должна была разрушиться: венгры уже приглашались восстановить свою былую самостоятельность и избрать себе нового короля. Вскоре за тем французы переправились через Дунай и одержали победу 5—6 июля при Ваграме, за которой последовало Цнаймское перемирие (12 июля), бывшее преддверием Венского или Шёнбрунского мира (14 октября). Австрия потеряла Зальцбург и некоторые соседние земли — в пользу Баварии, западную Галицию и часть восточной Галиции с Краковом — в пользу великого герцогства Варшавского и России и, наконец, земли на юго-западе (часть Каринтии, Крайну, Триест, Фриуль и т. п.), составившие, вместе с Далмацией, Истрией и Рагузой, владение Иллирию, под верховной властью Наполеона. Вместе с тем венское правительство обязалось примкнуть к континентальной системе. Эта война ознаменовалась народным восстанием в Тироле, который, по заключении Венского мира, был усмирён и разделён между Баварией, Иллирией и королевством Италийским.

16 мая 1809 года, в Шёнбрунне, Наполеон подписал декрет, которым отменялась светская власть папы: Церковная область была присоединена к Франции, Рим был объявлен вторым городом империи. Австрия должна была признать и эту перемену.

В июле 1810 года Наполеон, недовольный своим братом Людовиком, слабо соблюдавшим континентальную систему, присоединил Голландию к Франции; присоединены были также Гамбург, Бремен и Любек, герцогство Ольденбургское и другие земли между Эльбой и Рейном, а также швейцарский кантон Вале с горной дорогой через Симплон.

Могущество Первой Империи

Французская империя достигла наибольших размеров, и, вместе с вассальными и союзными государствами, включала в себя почти всю Западную Европу. В её состав входили, кроме Франции, Бельгия, Голландия и полоса северной Германии до Балтийского моря, с устьями Рейна, Эмса, Везера и Эльбы, так что французская граница лишь на двести вёрст отстояла от Берлина; далее, весь левый берег Рейна от Везеля до Базеля, некоторые части теперешней Швейцарии, наконец, Пьемонт, Тоскана и Папская область. Часть северной и средней Италии составляла королевство Италийское, где государем был Наполеон, а дальше, по другую сторону Адриатического моря, на Балканском полуострове, находилась принадлежавшая Наполеону Иллирия. Как бы руками, двумя длинными полосами и с севера, и с юга империя Наполеона охватывала Швейцарию и Рейнский союз, в центре которого французскому императору принадлежал город Эрфурт. Сильно урезанные Пруссия и Австрия, граничившие с Рейнским союзом и Иллирией, имели первая — на восточной своей границе, вторая — на северной великое герцогство Варшавское, состоявшее под протекторатом Наполеона и выдвинутое как французский аванпост против России. Наконец, в Неаполе царствовал зять Наполеона Иоахим I (Мюрат), в Испании — его брат Жозеф. Дания с 1807 г. была в союзе с Наполеоном. Соперницами Франции оставались только Англия и Россия, одна на море, другая на суше. Англия, сильная своим флотом, продолжала вести борьбу с Наполеоном. После Венского мира и Россия стала тяготиться преобладанием Франции, континентальной системой и самовластными поступками Наполеона, закончившего подчинение Западной Европы союзами с Пруссией и Австрией. Тот же самый деспотизм, который при Наполеоне господствовал внутри Франции, проявлялся и в его действиях по отношению ко всем странам, на которые распространялась его власть и влияние. От своих братьев, посаженных на престолы Неаполя, Голландии и Испании, и от государей, находившихся под его протекторатом или в союзе с ним, он требовал безусловного повиновения и некоторым из них советовал держать своих подданных в спасительном страхе. Везде вводились, по его приказанию, французские административные нравы и полицейские порядки, шпионство и доносы, вскрытие частной переписки, подслушивание разговоров, цензура, стеснения книжной торговли. Франция подчиняла союзные с нею государства всем тягостям континентальной системы, строгое выполнение которой мыслимо было лишь при неослабном полицейском надзоре и при помощи целой системы обысков, конфискаций, штрафов и других кар. Наконец, Наполеон требовал от союзников вспомогательных войск и денег, что тяжело ложилось на народные массы. Всякий протест против французского ига строго преследовался и карался. Но в то же время владычество Наполеона революционировало Европу[6], и в этом смысле Наполеон был продолжателем революции (см. ст. Наполеон и ст. Революция).

Отечественная война (1812) и Шестая коалиция (1813—1814)

С 1812 года начинается упадок военного могущества Наполеона, подготовленный неудачами французского оружия в Португалии и Испании (см. война на Пиренейском полуострове). Отечественная война, за которой последовала непосредственная война за освобождение Германии и Европы, была «началом конца». Побеждённый в России (1812) и Германии (1813), Наполеон потерпел поражение и в самой Франции (1814).

Седьмая коалиция (1815)

Заключительным эпизодом наполеоновских войн был поход эпохи «Ста дней» со знаменитой битвой при Ватерлоо.

Итоги

См. Венский конгресс

Статистика наполеоновских войн 1800—1815 гг

Воюющие страны Население
(на 1800 год)
Мобилизовано
солдат
Убито солдат и
мирных жителей
Великобритания 9 200 000 997 670 311 806
Пруссия 9 700 000 320 000 130 000
Австрия 20 598 700 100 000 376 000
Россия 37 540 400[7] 2 500 000 289 000
Швеция 2 347 300
Португалия 3 400 000 250 000
Испания 10 500 000 300 000 300 000
Египет 3 854 000
Османская империя 23 000 000 100 000
ВСЕГО 114 680 400 1 800 000-2 000 000
Франция 27 349 000 2 950 000 1 200 000
Италия 17 237 000 200 000 125 000
Дания 929 000
Норвегия 883 600
Герцогство Варшавское 2 500 000 95 000
Голландия 1 982 000
Бельгия 4 035 000
Бавария 3 100 000 24 000
Саксония 1 100 000 20 000
Вюртемберг 1 200 000
Вестфалия 700 000 17 000
ВСЕГО 61 015 600 1 400 000-1 600 000

Источники: [7] [8] [9] [10] [11] [12]

Основные события периода наполеоновских войн

Сражения

Договоры

См. также

Напишите отзыв о статье "Наполеоновские войны"

Примечания

  1. 1 2 Пруссия и Австрия краткое время были союзниками Франции во время похода Наполеона в Россию.
  2. Российская империя после Тильзитского мира и до 1810 года была в союзе с Францией.
  3. Союзник Франции до 1808 года. См. Пиренейская война.
  4. Нейтральные до битвы при Копенгагене
  5. Так, согласно [www.britannica.com/EBchecked/topic/219456/French-revolutionary-and-Napoleonic-wars данным] Энциклопедии Британника, условный рубеж между революционными и наполеоновскими войнами можно провести в 1801 году. Согласно [www.westpoint.edu/history/SitePages/Napoleonic%20Wars.aspx данным] исторического факультета Военной академии Вест-Пойнт, к наполеоновским войнам относятся также Первая Итальянская кампания, Египетский поход и Вторая Итальянская кампания.
  6. Н. Кареев. История Западной Европы в новое время. Т. IV, гл. IX.
  7. 1 2 Население указанно в границах соответствующего года учёта (Россия: Энциклопедический словарь. — Л., 1991.)
  8. Урланис Б. Ц. Рост населения в Европе. — М.: Госполитиздат, 1941.
  9. [www.tacitus.nu/historical-atlas/population/british.htm Population of the British Isles]  (англ.)
  10. [users.erols.com/mwhite28/wars19c.htm Statistics of Wars, Oppressions and Atrocities of the Nineteenth Century (the 1800s)] (англ.)
  11. [web2.airmail.net/napoleon/NAPOLEON_FOREVER.html Napoleon Bonaparte. Napoleon dominated the period from 1800 to 1815 so completely that the era has become known as the Napoleonic Age]  (англ.)
  12. [www.napoleonguide.com/ Napoleonic Guide]  (англ.)

Литература

  • Лиддел Гарт Б. ч.1, гл.VIII: Французская революция и Наполеон Бонапарт // [militera.lib.ru/science/liddel_hart1/index.html Энциклопедия военного искусства. = Стратегия непрямых действий] = ред. С.Переслегина. — М, СПб: АСТ, Терра Фантастика, 2003. — 656 с. — (Военно-историческая библиотека). — 5100 экз. — ISBN 5-17-017435-7.
  • [www.vokrugsveta.ru/telegraph/history/195/ Телеграф «Вокруг Света»: Третья мировая война 1812 года]
  • Михайловский-Данилевский, [runivers.ru/lib/detail.php?ID=483588 Описание первой войны Императора Александра с Наполеоном в 1805 году на сайте «Руниверс»]
  • Михайловский-Данилевский, [runivers.ru/lib/detail.php?ID=483589 Описание второй войны Императора Александра с Наполеоном в 1806 и 1807 годах на сайте «Руниверс»]
  • Михайловский-Данилевский, [runivers.ru/lib/detail.php?ID=60800 Описание похода во Францию в 1814 году (в 2 частях), СПб.:1845, на сайте «Руниверс»]
  • Свечин А. А. [militera.lib.ru/science/svechin2a/13.html Наполеон] // [militera.lib.ru/science/svechin2a/index.html Эволюция военного искусства]. — М.-Л.: Военгиз, 1928. — Т. I.
  • [kab93.hop.ru/ Жомини. Политическая и военная жизнь Наполеона. Книга, посвященная военным кампаниям Наполеона до 1812 года]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Наполеоновские войны

Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
– Ах это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему. Но Ростов заметил первое его движение.
– Я не во время кажется, – сказал он, – я бы не приехал, но мне дело есть, – сказал он холодно…
– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
– Однако я тебя стесняю, – сказал он ему тихо, – пойдем, поговорим о деле, и я уйду.
– Да нет, нисколько, сказал Борис. А ежели ты устал, пойдем в мою комнатку и ложись отдохни.
– И в самом деле…
Они вошли в маленькую комнатку, где спал Борис. Ростов, не садясь, тотчас же с раздраженьем – как будто Борис был в чем нибудь виноват перед ним – начал ему рассказывать дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо. Когда они остались вдвоем, Ростов в первый раз убедился, что ему неловко было смотреть в глаза Борису. Борис заложив ногу на ногу и поглаживая левой рукой тонкие пальцы правой руки, слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного, то глядя в сторону, то с тою же застланностию во взгляде прямо глядя в глаза Ростову. Ростову всякий раз при этом становилось неловко и он опускал глаза.
– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…
– Так ты ничего не хочешь сделать, так и скажи! – закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский говор из соседней комнаты.


Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное – думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.
С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.
Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.
Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем то бывшим в другой комнате.
– Bien faite et la beaute du diable, [Хорошо сложена и красота молодости,] – говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.
– Что вам угодно? Просьба?…
– Qu'est ce que c'est? [Что это?] – спросил кто то из другой комнаты.
– Encore un petitionnaire, [Еще один проситель,] – отвечал человек в помочах.
– Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.
– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.