Наполеон I

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Наполеон Бонапарт»)
Перейти к: навигация, поиск
Наполеон I
Napoléon Ier
Император Французов
18 мая 1804 — 6 апреля 1814
20 марта — 22 июня 1815
Коронация: 2 декабря 1804, Нотр-Дам
Предшественник: титул учреждён
Преемник: Наполеон II
Король Италии
17 марта 1805 — 6 апреля 1814
Коронация: 26 мая 1805, Миланский собор
Предшественник: должность учреждена;
он сам как Президент Итальянской республики;
Карл V как последний титулярный король Италии
Преемник: должность упразднена; Виктор Эммануил II
Президент Итальянской республики
26 января 1802 — 17 марта 1805
Вице-президент: Франческо Мельци д'Эриль[en]
Предшественник: должность учреждена
Преемник: должность упразднена;
он сам как король Италии
Первый консул Французской республики
9 ноября 1799 — 18 мая 1804
Предшественник: должность учреждена
Преемник: должность упразднена;
он сам как император Франции
Протектор Рейнского союза
12 июля 1806 — 19 октября 1813
Предшественник: должность учреждена;
Франц II как последний император Священной Римской империи
Преемник: должность упразднена;
Франц II как президент Германского союза
Медиатор Швейцарской конфедерации
19 февраля 1803 — 19 октября 1813
Предшественник: должность учреждена
Преемник: должность упразднена
 
Рождение: Аяччо, Корсика
Смерть: Лонгвуд, Остров Святой Елены
Место погребения: Дом инвалидов, Париж, Франция
Дети: от 2-го брака
сын: Наполеон II
внебрачные
сыновья: Шарль Леон Денюэль, Александр Валевский
 
Автограф:
 
Награды:

Наполео́н I Бонапа́рт (корс. Napulione Buonaparte, итал. Napoleone Buonaparte, фр. Napoléon Bonaparte [na.po.leɔ̃ bɔ.nɑ.paʁt]; 15 августа 1769, Аяччо, Корсика — 5 мая 1821, Лонгвуд, остров Святой Елены) — император французов (фр. Empereur des Français) в 18041815 годах, великий[1][2][3] полководец и государственный деятель, заложивший основы современного французского государства.

Наполеоне Буонапарте (так его имя произносилось на Корсике) свою профессиональную военную службу начал в 1785 году в чине младшего лейтенанта артиллерии; выдвинулся в период Великой французской революции, достигнув чина бригадного генерала (после взятия Тулона 18 декабря 1793 года). При Директории добился чина дивизионного генерала и должности командующего военными силами тыла (после разгрома мятежа 13 вандемьера 1795 года), а затем должности командующего Итальянской армией (назначен 2 марта 1796 года). В 1798—1799 годах возглавлял военную экспедицию в Египет.

В ноябре 1799 года совершил государственный переворот (18 брюмера), в результате которого стал первым консулом, фактически сосредоточив тем самым в своих руках всю полноту власти. Установил диктаторский режим. Провёл ряд реформ (основание Французского банка (1800), принятие гражданского кодекса (1804) и другие).

18 мая 1804 года был провозглашён императором. Победоносные наполеоновские войны, особенно австрийская кампания 1805 года, прусская и польская кампании 1806—1807 годов, австрийская кампания 1809 года способствовали превращению Франции в главную державу на континенте. Однако неудачное соперничество Наполеона с «владычицей морей» Великобританией не позволяло этому статусу полностью закрепиться.

Поражение Великой армии в войне 1812 года против России положило начало крушению империи Наполеона I. После «битвы народов» под Лейпцигом Наполеон уже не мог противостоять объединенной армии антифранцузской коалиции. Вступление в 1814 году войск коалиции в Париж вынудило Наполеона I отречься от престола (6 апреля). Он был сослан на остров Эльба.

Вновь занял французский престол в марте 1815 года (Сто дней). После поражения при Ватерлоо вторично отрёкся от престола (22 июня 1815).

Последние годы жизни провёл на острове Святой Елены пленником англичан. Его прах с 1840 года находится в Доме инвалидов в Париже.





Содержание

Ранние годы

Происхождение

Наполеон родился в Аяччо на острове Корсика, который долгое время находился под управлением Генуэзской республики. В 1755 году Корсика свергла генуэзское господство и с этого времени фактически существовала как самостоятельное государство под руководством местного землевладельца Паскуале Паоли, близким помощником которого был отец Наполеона. В 1768 году Генуэзская республика передала свои права на Корсику французскому королю Людовику XV за 40 млн франков. В мае 1769 года в битве при Понте-Нуово[en] французские войска разгромили корсиканских повстанцев. Паоли и 340 его сподвижников эмигрировали в Англию. Родители Наполеона остались на Корсике, он сам родился через 3 месяца после этих событий. Паоли вплоть до 1790-х годов оставался его кумиром[4].

Семья Буонапарте относилась к мелким аристократам, предки Наполеона происходили из Флоренции и жили на Корсике с 1529 года. Карло Буонапарте, отец Наполеона, служил судебным заседателем и имел годовой доход в 22,5 тыс. франков, который он старался увеличить путём тяжб с соседями за собственность[5]. Мать Наполеона, Летиция Рамолино, была привлекательной и волевой женщиной, но лишённой всякого образования. Её брак с Карло был организован их родителями. Будучи дочерью покойного генерального инспектора корсиканских мостов и дорог, Летиция принесла с собой 175 тыс. франков приданого[6]. Наполеон был вторым из 13 детей, пятеро из которых умерли в раннем возрасте. До зрелого возраста кроме самого Наполеона дожили 4 его брата и 3 сестры[7]:

Имя, которое родители дали Наполеону, было достаточно редким: оно встречается в книге Макиавелли об истории Флоренции; так же звали одного из его двоюродных дедушек[8].

Детство и юность

О раннем детстве Наполеона известно немногое. Ребёнком он страдал от сухого кашля, что могло быть приступами туберкулёза. Со слов его матери и старшего брата Жозефа, Наполеон много читал, в особенности историческую литературу. Он нашёл себе небольшую комнату на третьем этаже дома и нечасто спускался оттуда, пропуская семейные трапезы. Наполеон впоследствии утверждал, что впервые прочитал «Новую Элоизу» Руссо в возрасте девяти лет. Однако с этим образом хилого интроверта плохо согласуется его детское прозвище «Баламут» (итал. «Rabulione»)[9].

Родным языком Наполеона был корсиканский диалект итальянского языка. Он учился читать и писать по-итальянски в начальной школе и стал изучать французский язык лишь когда ему было почти десять лет. Всю свою жизнь он говорил с сильным итальянским акцентом[9]. Благодаря сотрудничеству с французами и покровительству губернатора Корсики графа де Марбёфа[fr], Карло Буонапарте удалось добиться королевских стипендий для двух старших сыновей, Жозефа и Наполеона. В 1777 году Карло был избран депутатом в Париж от корсиканского дворянства[10]. В декабре 1778 года, отправляясь в Версаль, он взял с собой обоих сыновей и шурина Феша, добившегося стипендии в семинарии Экса. Мальчики были на четыре месяца помещены в коллеж в Отёне, главным образом с целью обучения французскому языку[11][12].

В мае 1779 года Наполеон поступил в кадетскую школу (коллеж) в Бриен-ле-Шато[12]. Друзей в коллеже у Наполеона не было, так как он происходил из не слишком богатой и знатной семьи, да к тому же был корсиканцем с ярко выраженным патриотизмом к родному острову и неприязнью к французам как поработителям Корсики. Издевательства некоторых одноклассников заставили его замкнуться в себе и посвящать больше времени чтению. Он читал Корнеля, Расина и Вольтера, его любимым поэтом был Оссиан[13]. Наполеон особенно любил математику и историю, его увлекала античность и такие исторические персонажи, как Александр Великий и Юлий Цезарь. Особых успехов Наполеон добился в математике, истории и географии; напротив, в латыни и немецком он был слаб. Кроме того, он делал довольно много ошибок при написании, зато стиль его стал намного лучше благодаря его любви к чтению. Конфликт с некоторыми преподавателями сделал его даже популярным среди сверстников и постепенно он стал их неформальным лидером[11][14][15].

Ещё в Бриенне Наполеон решил специализироваться по артиллерии. В этом роде войск были востребованы его математические таланты, здесь же были наибольшие возможности для карьеры независимо от происхождения. Выдержав выпускные экзамены, в октябре 1784 года Наполеон был принят в Парижскую военную школу[16][15][К 1]. Там он изучал математику, естественные науки, верховую езду, военную технику, тактику, в том числе познакомился с новаторскими работами Гибера и Грибоваля. По-прежнему он шокировал учителей своим восхищением Паоли, Корсикой, неприязнью к Франции[18]. Учился он в этот период превосходно, очень много читал, составляя обширные конспекты.

В общей сложности Наполеон не был на Корсике почти восемь лет. Обучение во Франции сделало из него француза — он переехал сюда в раннем возрасте и провёл здесь долгие годы, Франция превосходила в то время остальную Европу в культурном плане и французская идентичность была очень притягательна[19].

Военная карьера

Начало карьеры

В 1782 году отец Наполеона получил концессию и королевский грант в 137,5 тыс. франков на создание питомника (фр. pépinière) тутовых деревьев. Спустя три года парламент Корсики отозвал концессию, якобы из-за невыполнения её условий. При этом на Бонапартах остались большие долги и обязательство вернуть грант[5]. 24 февраля 1785 года отец умер[20][21], и Наполеон взял на себя роль главы семьи, хотя по правилам это должен был сделать его старший брат Жозеф. 1 сентября того же года[К 2] он досрочно закончил образование и начал свою профессиональную карьеру в артиллерийском полку де Ла Фер[fr] в Валансе в чине младшего лейтенанта артиллерии[25], чин был окончательно подтверждён 10 января 1786 года[26].

Расходы и судебные тяжбы из-за питомника совершенно расстроили финансовые дела Бонапартов. В сентябре 1786 года Наполеон испросил отпуск с сохранением содержания, который затем дважды продлевался по его просьбе[27]. Во время отпуска Наполеон пытался уладить дела семьи, в том числе ездил в Париж[5][К 3]. В июне 1788 года он возвращается на военную службу и едет в Осон, куда был переведён его полк. Чтобы помочь матери, ему приходилось отправлять ей часть своего жалованья. Жил чрезвычайно бедно, питался один раз в день, однако старался не показывать своего удручающего материального положения[30].

По данным русских источников, в 1789 году Наполеон пытался поступить на русскую службу. Однако, незадолго до подачи им прошения, был издан указ принимать иноземцев на службу чином ниже, на что Наполеон не согласился. Французские источники эту историю отрицают[31].

В апреле 1789 года Наполеон был отправлен как заместитель командира в Сёр на подавление голодного бунта[32]. Французская революция, начавшаяся в июле со взятием Бастилии, заставила Наполеона выбирать между преданностью корсиканской свободе и его французской самоидентичностью. Впрочем, проблемы с питомником занимали его в то время больше, чем разворачивавшиеся политические потрясения[33]. Хотя Наполеон участвовал в подавлении мятежей, он был одним из ранних сторонников Общества друзей конституции. В Аяччо его брат Люсьен примкнул к клубу якобинцев. В августе 1789 года, вновь получив отпуск по болезни, Бонапарт отправился на родину, где пробыл следующие восемнадцать месяцев и активно участвовал вместе со своими братьями в местной политической борьбе на стороне революционных сил. Наполеон и Саличетти, депутат Учредительного собрания, поддержали превращение Корсики в департамент Франции. Паоли, рассматривая это как упрочение власти Парижа, протестовал из эмиграции[34]. В июле 1790 года Паоли вернулся на остров и повёл дело к отделению от Франции. Бонапарты, напротив, оставались лояльны к центральным революционным властям, одобряя непопулярную на Корсике национализацию церковного имущества[35].

В феврале 1791 года Наполеон вернулся на службу, взяв с собой младшего брата Луи (за учёбу которого он платил из своего жалованья, спать Луи приходилось на полу). В июне 1791 года был повышен до лейтенанта[36] и переведён обратно в Валанс[37]. В августе того же года он опять получил отпуск на Корсику (на четыре месяца, с условием, что если он не вернётся до 10 января 1792 года, то будет считаться дезертиром)[38]. Прибыв на Корсику, Наполеон вновь окунулся в политику и был избран подполковником в формирующуюся Национальную гвардию[К 4]. В Валанс он так и не вернулся. Вступив в конфликт с Паоли, в мае 1792 года уехал в Париж в распоряжение военного министерства. В июне получил чин капитана (хотя Наполеон настаивал, чтобы ему подтвердили чин подполковника, полученный в Национальной гвардии). С момента поступления на службу в сентябре 1785 года до сентября 1792 года Наполеон провёл в отпуске в общей сложности около четырёх лет[23]. В Париже Наполеон был свидетелем событий 20 июня, 10 августа и 2 сентября, поддерживал свержение короля, но высказывался неодобрительно о его слабости и нерешительности его защитников[40].

В октябре 1792 года Наполеон вернулся на Корсику к своим обязанностям подполковника Национальной гвардии[41]. Первый боевой опыт Бонапарта — участие в экспедиции на острова Маддалена и Сан-Стефано[en], принадлежавшие Сардинскому королевству, в феврале 1793 года. Десант, высаженный с Корсики, оказался быстро разгромлен, однако командовавший небольшой артиллерийской батареей из двух пушек и мортиры капитан Буонапарте отличился: он приложил максимум усилий для спасения орудий, однако их всё же пришлось бросить на берегу[42][43].

В том же 1793 году Паоли был обвинён перед Конвентом в стремлении добиться независимости Корсики от республиканской Франции. В обвинениях участвовал брат Наполеона Люсьен. В результате произошёл окончательный разрыв между семьёй Бонапартов и Паоли. Бонапарты открыто выступили против курса Паоли на полную независимость Корсики и, ввиду угрозы политического преследования, в июне 1793 года переехали всей семьёй во Францию[44]. В том же месяце Паоли признал Георга III королём Корсики[45].

Наполеон получил назначение в революционную Итальянскую армию[fr], затем в Армию Юга[fr]. В конце июля он написал выдержанный в якобинском духе памфлет «Ужин в Бокере[en]» (фр. «Le Souper de Beaucaire»), который был опубликован с помощью комиссаров Конвента Саличетти и младшего Робеспьера и создал автору репутацию революционно настроенного солдата[46][47].

В сентябре 1793 года Бонапарт прибыл в армию, осаждавшую Тулон, занятый англичанами и роялистами, в октябре получил должность батальонного командира (соответствовало чину майора). Наконец, назначенный начальником артиллерии, в декабре он осуществил блестящую военную операцию. Тулон был взят, а сам он в 24 года получил от комиссаров Конвента звание бригадного генерала — нечто среднее между чинами полковника и генерал-майора. Новый чин был присвоен ему 22 декабря 1793 года, а в феврале 1794 года — утверждён Конвентом[48][49].

Получив 7 февраля назначение на пост главного артиллериста Итальянской армии, Наполеон участвовал в пятинедельной кампании против королевства Пьемонт, познакомился с командованием Итальянской армии и театром военных действий, направил в военное министерство предложения по организации наступления в Италии[50]. В начале мая Наполеон вернулся в Ниццу и Антиб для подготовки военной экспедиции на Корсику. Тогда же стал ухаживать за Дезире Клари, шестнадцатилетней дочерью покойного миллионера, торговца тканью и мылом. В августе 1794 года старшая сестра Дезире вышла замуж за Жозефа Бонапарта, принеся с собой приданое в 400 тыс. франков (что, наконец, положило конец финансовым проблемам семьи Бонапартов)[51].

После термидорианского переворота Бонапарт из-за своих связей с младшим Робеспьером был арестован (10 августа[К 5] 1794 года, на две недели). После освобождения продолжил подготовку к отвоеванию Корсики у Паоли и британцев. 3 марта 1795 года Наполеон с 15 кораблями и 16 900 солдатами отплыл из Марселя, однако его экспедиция скоро была рассеяна британской эскадрой[57].

Весной того же года получил назначение в Вандею на усмирение мятежников. Прибыв в Париж 25 мая, Наполеон узнал, что ему назначили командовать пехотой, тогда как он был артиллеристом. Бонапарт отказался принять назначение, сославшись на состояние здоровья[57]. В июне Дезире прекратила отношения с ним, по мнению Э. Робертса, под влиянием своей матери, которая считала, что одного Бонапарта в семье вполне достаточно[58]. Находясь на половинном содержании, Наполеон продолжает писать военному министру Карно письма касательно действий Итальянской армии. В отсутствие каких-либо перспектив он даже рассматривал возможность поступить на службу к Ост-Индской компании. В августе 1795 года военное министерство потребовало от него пройти медицинскую комиссию, чтобы подтвердить болезнь. Обратившись к своим политическим связям, Наполеон получил должность в топографическом отделении Комитета общественного спасения[52][56], игравшем на тот момент роль штаба французской армии[59].

В критический для термидорианцев момент Наполеон был назначен Баррасом его помощником и отличился при разгоне роялистского мятежа в Париже 5 октября 1795 года (Наполеон на улицах столицы применил пушки против мятежников), был произведён в чин дивизионного генерала и назначен командующим войсками тыла[60][61]. Выпущенный в 1785 году из Парижской военной школы в армию в чине младшего лейтенанта, Бонапарт за 10 лет прошёл всю иерархию чинопроизводства в армии тогдашней Франции.

В 10 часов вечера 9 марта 1796 года Бонапарт сочетался гражданским браком с вдовой казнённого при якобинском терроре генерала графа Богарне, Жозефиной, бывшей любовницей одного из тогдашних правителей Франции — Барраса. Свидетелями на свадьбе были Баррас, адъютант Наполеона Лемаруа, муж и жена Тальен и дети невесты — Евгений и Гортензия. Жених опоздал на свадьбу на два часа, будучи очень занят новым назначением[62]. Свадебным подарком Барраса молодому генералу некоторые считают должность командующего Итальянской армией республики (назначение состоялось 2 марта[63][64] 1796 года), но предложил Бонапарта на эту должность Карно[65]. 11 марта Наполеон выехал к армии. В письме Жозефине, написанном в дороге, он пропустил «u» в своей фамилии, сознательно подчеркнув, что отдаёт французскому в себе предпочтение перед итальянским и корсиканским[66].

Итальянская кампания

Приняв начальство над армией, Бонапарт нашёл её в самом жалком материальном положении. Жалованье не выплачивалось, амуниция и припасы почти не подвозились. Наполеону удалось частично снять эти проблемы, в том числе ценой настоящей войны с недобросовестными армейскими поставщиками, но он понимал, что нужно перейти на территорию противника и организовать снабжение армии за её счёт[67].

Свой операционный план он основал на быстроте действий и на сосредоточении сил против неприятелей, придерживавшихся кордонной стратегии и несоразмерно растянувших свои войска. Сам Наполеон, напротив, придерживался стратегии «центральной позиции», при которой его дивизии находились в пределах суточного марша друг от друга[68]. Уступая союзникам по численности, он сосредоточивал свои войска для решающих сражений и получал в них численный перевес[69][70]. Быстрым наступлением в ходе кампании Монтенотте[en] в апреле 1796 года ему удалось разобщить войска сардинского генерала Колли[en] и австрийского генерала Больё и нанести им поражение[71][72].

Сардинский король, испуганный успехами французов, заключил с ними 28 апреля перемирие, которое доставило Бонапарту несколько городов и свободный переход через реку По[73]. 7 мая он переправился через эту реку, и до конца мая очистил от австрийцев почти всю Северную Италию[74]. Герцоги Пармский и Моденский принуждены были заключить перемирие, купленное значительной суммой денег; с Милана была тоже взята огромная контрибуция в 20 млн франков[75]. Владения папы римского были наводнены французскими войсками; ему пришлось заплатить 21 млн франков контрибуции и предоставить французам значительное число произведений искусства[76].

С момента своего отъезда из Парижа Наполеон забрасывал Жозефину нежными письмами, просил приехать к нему. Однако в это время в Париже Жозефина увлеклась молодым красивым офицером Ипполитом Шарлем[en]. В письмах Жозефина объясняла задержку беременностью, в конце мая она совсем перестала отвечать на мольбы Наполеона, приведя того в отчаяние. Наконец, в июне Жозефина выехала в Италию в сопровождении того же Ипполита Шарля, Жозефа и Жюно[77]. Одним из ярко выраженных талантов Наполеона была его способность делить свою жизнь на непроницаемые отсеки — так что заботы, обуревавшие его в одном из отсеков, никогда не проникали в другие. Наполеон говорил об этой своей способности: «я закрываю один ящик и открываю другой». Его личные проблемы не влияли на его деятельность как командующего[78].

В руках австрийцев оставались лишь крепость Мантуя и цитадель Милана. Мантуя была осаждена 3 июня. 29 июня пала Миланская цитадель[79]. Новая австрийская армия Вурмзера, прибывшая из Тироля, не могла поправить положения дел; после ряда неудач сам Вурмзер с частью своих сил принуждён был запереться в Мантуе, которую перед тем тщетно пытался освободить от осады. В ноябре в Италию были двинуты новые войска под начальством Альвинци и Давидовича[en]. В результате боёв при Арколе 15 — 17 ноября Альвинци вынужден был отступить[80]. Наполеон выказал личный героизм, возглавив одну из атак на Аркольский мост со знаменем в руках. Его адъютант Мюирон[fr] погиб, прикрывая его своим телом от вражеских пуль[81].

После битвы при Риволи 14 — 15 января 1797 года австрийцы были окончательно оттеснены из Италии, понеся огромные потери. Положение Мантуи, где свирепствовали повальные болезни и голод, сделалось отчаянным, 2 февраля Вурмзер капитулировал. 17 февраля Бонапарт двинулся на Вену. Ослабленные и расстроенные войска австрийцев уже не могли оказывать ему упорного сопротивления. К началу апреля французы находились лишь в 100 километрах от австрийской столицы, однако силы Итальянской армии также были на исходе. 7 апреля было заключено перемирие, 18 апреля начались мирные переговоры в Леобене[80][82].

В то время, пока шли мирные переговоры, Бонапарт проводил собственную военную и административную линию, не считаясь с инструкциями, которые направляла ему Директория. Использовав как предлог восстание, начавшееся 17 апреля в Вероне, 2 мая он объявил войну Венеции, а 15 мая занял её войсками. 29 июня объявил самостоятельность Цизальпинской республики, составленной из Ломбардии, Мантуи, Модены и некоторых других смежных владений; в это же время была оккупирована Генуя, наименованная Лигурийской республикой[83]. Проявив свой гений в глубоком понимании механизмов пропаганды, Наполеон методично использовал победы армии для создания политического капитала. 17 июля начал выходить «Курьер Итальянской армии», за ним последовали «Франция глазами Итальянской армии» и «Журнал Бонапарта и добродетельных людей». Эти газеты широко распространялись не только в армии, но и в самой Франции[84][85].

В результате своих побед Наполеон получил значительную военную добычу, которую он щедро распределял между своими солдатами, не забыв при этом себя и членов своей семьи. Часть средств была направлена Директории, находившейся в отчаянном финансовом положении. Наполеон оказал Директории прямую военную поддержку накануне и в ходе событий 18 фрюктидора (3—4 сентября), раскрыв предательство Пишегрю и направив в Париж Ожеро. 18 октября в Кампо-Формио был заключён мир с Австрией, закончивший Войну первой коалиции, из которой Франция вышла победительницей. При подписании мира Наполеон полностью проигнорировал позицию Директории, вынудив её ратифицировать договор в нужном ему виде[86][87]. 5 декабря Наполеон вернулся во Францию и поселился в доме по улице Победы (фр. rue Victoire), переименованной в его честь. Наполеон купил дом за 52,4 тыс. франков, а Жозефина потратила ещё 300 тыс. франков на его украшение[88].

Египетский поход

В результате Итальянской кампании Наполеон приобрёл большую популярность во Франции. 25 декабря 1797 года он был избран членом Института по классу физики и математики, секция механики[23][К 6]. 10 января 1798 года Директория назначила его командующим Английской армии[90]. Планировалось, что Наполеон организует экспедиционные силы для высадки на Британские острова. Однако после нескольких недель инспекции сил вторжения и анализа ситуации, Наполеон признал высадку неосуществимой и выдвинул план завоевания Египта, который он рассматривал как важный форпост в наступлении на британские позиции в Индии. 5 марта Наполеон получил карт-бланш на организацию экспедиции[91] и активно принялся за её подготовку[К 7]. Помня о том, что Александра Великого в его восточных походах сопровождали учёные, Наполеон взял с собой 167[en] географов, ботаников, химиков и представителей других наук (из них 31 были членами Института)[93][94].

Существенной проблемой был Королевский британский флот, эскадра которого под командованием Нельсона вошла в Средиземное море. Экспедиционные войска (35 тыс. человек) тайно покинули Тулон 19 мая 1798 года и, избежав встречи с Нельсоном, за шесть недель пересекли Средиземное море[95].

Первой целью Наполеон определил Мальту — местонахождение Мальтийского ордена. После захвата Мальты в июне 1798 года Наполеон оставил на острове четырёхтысячный гарнизон и двинулся с флотом дальше в Египет[96].

1 июля войска Наполеона начали высадку около Александрии, и уже на следующий день город был захвачен. Армия двинулась на Каир. 21 июля французские войска встретились с собранным предводителями мамелюков Мурад-беем и Ибрагим-беем войском, произошла Битва у пирамид. Благодаря огромному преимуществу в тактике и военной подготовке, французы с незначительными потерями наголову разгромили войска мамелюков[97].

25 июля из случайно обронённых слов своего адъютанта Бонапарт узнал то, о чём давно сплетничали в парижском обществе — что Жозефина неверна ему. Известие поразило Наполеона. «С этого момента из его жизни ушёл идеализм, и в последующие годы его себялюбие, подозрительность и эгоцентрическое честолюбие стали ещё заметнее. Всей Европе суждено было почувствовать на себе разрушение семейного счастья Бонапарта»[98].

1 августа британская эскадра под командованием Нельсона после двухмесячных поисков на просторах Средиземного моря настигла, наконец, французский флот в Абукирском заливе. В результате битвы французы потеряли почти все свои корабли (включая флагманский «Orient»[en], несший 60 млн франков мальтийской контрибуции), уцелевшим пришлось вернуться во Францию. Наполеон оказался отрезан в Египте, а англичане получили контроль над Средиземным морем[99].

22 августа 1798 года Наполеон подписал постановление об учреждении Института Египта[en] в составе 36 человек[100]. Одним из результатов работы Института стало монументальное «Описание Египта», создавшее предпосылки для современной египтологии[101]. Розеттский камень, обнаруженный в ходе экспедиции, открыл возможность для расшифровки древнеегипетской письменности[102].

После захвата Каира Наполеон отправил отряд из 3 тыс. человек под руководством Дезе и Даву на завоевание Верхнего Египта[103], а сам тем временем начал активные и много в чём успешные мероприятия по подчинению себе страны и привлечению симпатий влиятельных слоев местного населения. Наполеон пытался найти взаимопонимание с исламским духовенством, но тем не менее в ночь на 21 октября против французов в Каире вспыхнуло восстание: погибли около 300 французов, более 2 500 мятежников были убиты при подавлении восстания и казнены после его завершения[104]. К концу ноября в Каире установилось спокойствие; открывая 30 ноября увеселительный сад, Наполеон познакомился с Полин Фуре[fr], двадцатилетней женой офицера, которого Наполеон тут же отправил с поручением во Францию[105].

Подстрекаемая англичанами, Порта стала готовить наступление на позиции французов в Египте. Исходя из своего принципа «нападение — лучшая защита», в феврале 1799 года Наполеон начал поход на Сирию. Он взял штурмом Гизу и Яффу[К 8], но не смог овладеть Акрой, которую с моря снабжал британский флот. 20 мая 1799 года началось отступление. Наполеон все ещё был в состоянии нанести поражение туркам, которые расположились около Абукира (25 июля), но понимал, что оказался в ловушке. 23 августа[108][109] он тайно отплыл во Францию на фрегате «Мюирон[en]» в сопровождении Бертье, Ланна, Мюрата, Монжа и Бертолле, бросив армию на генерала Клебера. Счастливо миновав встречи с кораблями англичан, Наполеон возвратился во Францию в ореоле завоевателя Востока[110][108].

Приехав 16 октября в Париж, Наполеон обнаружил, что за время его отсутствия Жозефина купила за 325 тыс. (занятых ею) франков имение Мальмезон. После душераздирающего скандала по поводу неверности Жозефины (как считает Э. Робертс, частично инсценированного Наполеоном), последовало примирение. В дальнейшей семейной жизни Жозефина сохраняла верность супругу, чего нельзя сказать о нём самом[111].

Консульство

Переворот 18 брюмера и временное консульство

Кризис власти в Париже достиг апогея к 1799 году, когда Бонапарт находился с войсками в Египте. Европейские монархии составили вторую коалицию против республиканской Франции. Директория не могла обеспечить стабильность республики в рамках норм действующей конституции и прибегла к открытой диктатуре, всё более опираясь на армию. В Италии русско-австрийские войска под командованием Суворова ликвидировали все приобретения Наполеона, и даже возникла угроза их вторжения во Францию. В условиях кризиса были приняты экстренные меры, напомнившие времена террора 1793 года. Для предотвращения «якобинской» угрозы и придания большей стабильности режиму, сложился заговор, в который входили даже сами директора Сийес и Дюко. Заговорщики искали «саблю» и обратились к Бонапарту как к человеку, который подходил им по своей популярности и военной репутации. Наполеон, с одной стороны, не желал быть скомпрометированным (против своего обыкновения он в эти дни почти не писал писем и на публичные мероприятия надевал униформу Института, а не генеральский мундир); с другой стороны, он активно участвовал в подготовке переворота[112].

Заговорщикам удалось перетянуть на свою сторону большинство генералов. 18 брюмера (9 ноября 1799) Совет старейшин, большинство в котором было у заговорщиков, принял декреты о переносе заседаний двух палат в Сен-Клу и о назначении Бонапарта командующим департамента Сены[113]. Сийес и Дюко тотчас подали в отставку, то же самое сделал Баррас (под нажимом и благодаря взятке), тем самым прекратив полномочия Директории и создав вакуум исполнительной власти. Однако собравшийся 10 ноября Совет пятисот, в котором было сильно влияние якобинцев, отказался одобрить требуемый декрет. Его члены набросились с угрозами на Бонапарта, вошедшего в зал заседания с оружием и без приглашения. Тогда по призыву Люсьена, бывшего председателем Совета пятисот, в зал ворвались солдаты под командой Мюрата и разогнали заседание. В тот же вечер удалось собрать остатки Совета (примерно 50 человек) и «принять» необходимые декреты об учреждении временного консульства и комиссии для разработки новой конституции[114][115][116].

Были назначены три временных консула (Бонапарт, Сийес и Дюко). Дюко предложил председательство Бонапарту «по праву завоевания», но тот отказался в пользу ежедневной ротации. Задачей временного консульства было разработать и принять новую конституцию. Под нещадным давлением Бонапарта её проект был разработан менее чем за семь недель. Бонапарт вёл обсуждения до глубокой ночи, чтобы усталостью сломить своих противников. В эти несколько недель Бонапарт смог подчинить себе многих из тех, кто ранее поддерживал Сийеса, и внести в его проект конституции принципиальные поправки. Сийес, получив 350 тыс. франков и недвижимость в Версале и Париже, не возражал[117]. Согласно проекту, законодательная власть делилась между Государственным Советом, Трибунатом, Законодательным корпусом и Сенатом, что делало её беспомощной и неповоротливой. Исполнительная власть, напротив, собиралась в один кулак первого консула, то есть Бонапарта, назначаемого на десять лет. Второй и третий консулы (Камбасерес и Лебрен) имели только совещательные голоса[118][119].

Конституция была обнародована 13 декабря 1799 года и одобрена народом на плебисците VIII года Республики (по официальным данным около 3 миллионов голосов против 1,5 тысяч, в действительности конституцию поддержали около 1,55 млн человек, остальные голоса были фальсифицированы)[120][121][122].

Десятилетнее консульство

В момент прихода Наполеона к власти Франция находилась в состоянии войны с Великобританией и Австрией, которая в 1799 году в результате Итальянского похода Суворова вернула себе Северную Италию. Новый итальянский поход Наполеона напоминал первый. В мае 1800 года, перейдя за десять дней через Альпы, французская армия неожиданно появилась в Северной Италии[123]. В битве при Маренго 14 июня 1800 года Наполеон сначала уступил давлению австрийцев под командованием Меласа, но контратака подоспевшего Дезе исправила ситуацию (сам Дезе погиб)[124]. Победа при Маренго позволила начать переговоры о мире в Леобене, но понадобилась ещё победа Моро при Гогенлиндене 3 декабря 1800 года, чтобы угроза французским границам была, наконец, ликвидирована[125].

Люневильский мир, заключённый 9 февраля 1801 года, положил начало господству Франции не только в Италии, но и в Германии. Год спустя (27 марта 1802 года) был заключён и Амьенский мир с Великобританией, завершивший войну Второй коалиции. Однако Амьенский мир не устранил глубинных противоречий между Францией и Великобританией и потому был непрочным[126].

Административные и правовые нововведения Наполеона заложили основу современного государства, многие из них действуют и по сей день. Став полноправным диктатором, Наполеон в корне изменил государственное устройство страны; провёл административную реформу, учредив институт подотчётных правительству префектов департаментов и супрефектов округов (1800). В города и деревни назначались мэры[127].

Был учреждён Французский банк (1800) для хранения золотого запаса и эмиссии денег (эта функция была передана ему в 1803 году)[128]. До 1936 года в систему управления Французским банком, созданную Наполеоном, не вносилось серьёзных изменений: управляющий и его заместители назначались правительством, а решения принимались совместно с 15 членами правления из акционеров — так гарантировался баланс между интересами общественными и частными[129].

11 флореаля X года (1 мая 1802 года) была создана система средних школ — лицеев[130].

Прекрасно сознавая важность воздействия на общественное мнение, Наполеон закрыл 60 из 73 парижских газет, а остальные поставил под контроль правительства[131]. Была создана мощная полиция во главе с Фуше[132] и разветвлённая тайная служба, которую возглавил Савари[133].

Постепенно происходил возврат к монархическим формам правления. Из обихода пропало обращение на «ты», принятое в годы революции. Наполеон разрешил возвратиться части эмигрантов, при условии принесения клятвы верности конституции. В обиход вернулись ливреи, официальные церемонии, дворцовая охота, мессы в Сен-Клу. Вместо именного оружия, вручавшегося в годы революции, несмотря на возражения Государственного совета, Наполеон ввёл иерархически организованный орден Почётного легиона (19 мая 1802). Но, нападая на «левую» оппозицию, Бонапарт, вместе с тем, стремился сохранить завоевания революции[134]. Наполеон заключил конкордат с Папой Римским (1801). Рим признавал новую французскую власть, а католицизм объявлялся религией большинства французов. При этом свобода вероисповедания сохранялась. Назначение епископов и деятельность церкви ставились в зависимость от правительства[135].

Эти и другие меры заставили противников Наполеона «слева» объявить его предателем Революции, хотя он считал себя верным продолжателем её идей. Якобинцев Наполеон опасался больше, чем роялистских заговорщиков, из-за их идеологии, знания механизмов власти и отличной организации. Когда 24 декабря 1800 года на улице Сен-Нисез, по которой Наполеон ехал в Оперу, взорвалась «адская машина»[en], он использовал это покушение как повод для расправы над якобинцами, хотя Фуше предоставил ему улики вины роялистов[136].

Наполеон сумел закрепить основные революционные завоевания (право на собственность, равенство перед законом, равенство возможностей), покончив с революционной анархией. В сознании французов благополучие и стабильность всё больше увязывались с его присутствием у государственного руля, что способствовало следующему шагу Бонапарта по укреплению личной власти — переходу к пожизненному консульству[137].

Пожизненное консульство

В 1802 году Наполеон, опираясь на результаты плебисцита, провёл через Сенат сенатус-консульт о пожизненности своих полномочий (2 августа 1802 года). Первый консул получил право представить Сенату своего преемника, что приблизило его к восстановлению наследственного принципа[138][139][140].

7 апреля 1803 года были отменены бумажные деньги; денежной единицей стал франк, равный пятиграммовой серебряной монете и поделенный на 100 сантимов; учреждённый Наполеоном металлический франк имел хождение до 1928 года[141]. Приняв государство с плачевным финансовым состоянием, Наполеон и его финансовые советники полностью перестроили систему сбора налогов и расходования средств. Нормальное функционирование финансовой системы было обеспечено созданием двух противостоящих друг другу и в то же время сотрудничающих министерств: финансов и казначейства, их возглавляли соответственно Годен и Барбэ-Марбуа[fr][142][143]. Министр финансов отвечал за поступления в бюджет, министр казначейства — за расходование средств; расходы должны были быть одобрены законом или министерским распоряжением, за ними осуществлялся тщательный контроль[144][145].

Внешняя политика Наполеона состояла в обеспечении первенства французской промышленной и финансовой буржуазии на европейском рынке. Этому мешал английский капитал, преобладание которого обусловливалось уже происшедшей в Великобритании промышленной революцией. Конкуренция между двумя странами выливалась в нарушение ими условий Амьенского договора. К маю 1803 года отношения между Великобританией и Францией обострились настолько, что англичане отозвали своего посла; 16 мая был выпущен приказ о захвате французских судов в британских портах и в открытом море, а 18 мая Великобритания объявила Франции войну[146]. Наполеон двинул французскую армию на принадлежавшее британскому королю герцогство Ганновер. 4 июля ганноверская армия капитулировала[de][147].

Внутренняя политика Наполеона состояла в укреплении его личной власти как гарантии сохранения результатов революции: гражданских прав, прав собственности на землю крестьян, а также тех, кто купил во время революции национальные имущества, то есть конфискованные земли эмигрантов и церкви. Обеспечить все эти завоевания должен был Гражданский кодекс (ратифицирован 21 марта 1804 года), вошедший в историю как «Кодекс Наполеона»[148].

После раскрытия заговора Кадудаля — Пишегрю (так называемый «заговор XII года»), в котором, как предполагалось, участвовали находящиеся за пределами Франции принцы королевского дома Бурбонов, Наполеон приказал захватить одного из них, герцога Энгиенского в Эттенхайме, неподалёку от французской границы. Герцог был вывезен в Париж и расстрелян[fr] по приговору военного суда 21 марта 1804 года. Заговор XII года вызвал негодование во французском обществе и был использован официальной прессой для внушения читателям мысли о необходимости наследственной власти Первого консула[149].

Первая империя

Провозглашение Империи

28 флореаля (18 мая 1804 года) постановлением Сената (так называемым сенатус-консультом XII года) была принята новая конституция, согласно которой Наполеон провозглашался императором французов, вводились должности высших сановников[fr] и великих офицеров Империи, в том числе восстанавливалось маршальское звание, отменённое в годы революции[150][151][152].

В тот же день были назначены пять из шести высших сановников (верховный выборщик, архиканцлер Империи, архиказначей, великий коннетабль и великий адмирал)[К 9]. Высшие сановники образовали большой императорский совет. 19 мая 1804 года восемнадцать популярных генералов были назначены маршалами Франции, причём четверо из них считались почётными, а остальные — действительными[154].

В ноябре сенатус-консульт был ратифицирован по результатам плебисцита. По итогам плебисцита и несмотря на сопротивление Государственного совета было решено возродить традицию коронации. Наполеон непременно хотел, чтобы в церемонии участвовал римский папа. Последний требовал, чтобы Наполеон обвенчался с Жозефиной по церковному обряду. В ночь на 2 декабря кардинал Феш провёл обряд венчания в присутствии Талейрана, Бертье и Дюрока[155][156]. 2 декабря 1804 года в ходе пышной церемонии, проходившей в соборе Парижской Богоматери с участием папы, Наполеон короновал себя императором французов[157].

Коронация высветила скрытую до тех пор враждебность между семьями Бонапарт (братьями и сёстрами Наполеона) и Богарне (Жозефина и её дети). Сёстры Наполеона не желали нести шлейф Жозефины. Мадам Мать вовсе отказалась прибыть на коронацию. В ссорах Наполеон принимал сторону жены и приёмных детей, однако оставался щедр по отношению к братьям и сёстрам (впрочем, постоянно высказывая недовольство ими и тем, что они не оправдывают его надежд)[155][К 10].

Ещё одним камнем преткновения между Наполеоном и его братьями стал вопрос о том, кому быть королём Италии и кому наследовать императорскую власть во Франции. Результатом их споров стало решение, согласно которому Наполеон получал обе короны, а в случае его смерти короны делились между его родственниками. 17 марта 1805 года из «дочерней» Итальянской республики, в которой Наполеон был президентом, было создано Королевство Италия. Во вновь образованном королевстве Наполеон получил титул короля, а его пасынок Евгений Богарне — титул вице-короля[160]. Решение о коронации Наполеона Железной короной оказало дурную услугу французской дипломатии, поскольку вызвало враждебность со стороны Австрии и способствовало её присоединению к вновь формирующейся антифранцузской коалиции[153][161]. В мае 1805 года Лигурийская республика стала одним из департаментов Франции[158].

Война третьей коалиции

В апреле 1805 года Россией и Великобританией был подписан Петербургский союзный договор, заложивший основу третьей коалиции[162]. В том же году Великобритания, Австрия, Россия, Неаполитанское королевство и Швеция сформировали Третью коалицию против Франции и союзной ей Испании. Французской дипломатии удалось добиться нейтралитета Пруссии в надвигавшейся войне (Талейран обещал Фридриху-Вильгельму III отобранный у британцев Ганновер).

В октябре 1805 года Наполеон создал Управление экстраординарных имуществ (фр. domaine extraordinaire) — специальный финансовый институт во главе с Ла Буйери[fr], предназначенный для сбора платежей и контрибуций с завоёванных стран и территорий. Эти средства расходовались главным образом на финансирование следующих военных кампаний[163].

Наполеон планировал высадку на Британские острова, но, получив сведения о действиях сил коалиции, вынужден был отложить высадку на неопределённый срок и двинуть войска с побережья Па-де-Кале в Германию. Австрийская армия капитулировала в битве под Ульмом 20 октября 1805 года[164]. Наполеон без серьёзного сопротивления занял Вену. Российский император Александр I и австрийский император Франц II прибыли к армии. По настоянию Александра I российская армия прекратила отступление и вместе с австрийцами 2 декабря 1805 года вступила в сражение с французами при Аустерлице[165], в котором союзники потерпели тяжёлое поражение и в беспорядке отступили. 26 декабря Австрия заключила с Францией Пресбургский мир[166].

27 декабря 1805 года[167] Наполеон объявил, что «династия Бурбонов в Неаполе перестала царствовать», за то, что Неаполитанское королевство, вопреки прежнему договору, примкнуло к антифранцузской коалиции. Движение французской армии на Неаполь заставило короля Фердинанда I бежать на Сицилию, и Наполеон сделал неаполитанским королём своего брата Жозефа Бонапарта[168]. Беневенто и Понтекорво были отданы, на правах ленных герцогств, Талейрану и Бернадотту[169]. Сестра Наполеона Элиза ещё раньше получила Лукку, потом Массу и Каррару, а по уничтожении Королевства Этрурии в 1809 году Наполеон сделал Элизу губернатором всей Тосканы.

В июне 1806 года Королевство Голландия пришло на смену марионеточной Батавской республике. На престол Голландии Наполеон посадил своего младшего брата — Людовика Бонапарта.

В июле 1806 года между Наполеоном и многими правителями германских государств был заключён договор, в силу которого эти правители вступали между собой в союз, получивший название Рейнский союз, под протекторатом Наполеона и с обязанностью держать для него шестидесятитысячное войско. Образование союза сопровождалось медиатизацией (подчинением мелких непосредственных (immediat) владетелей верховной власти крупных государей). 6 августа 1806 года австрийский император Франц II объявил о сложении с себя титула и полномочий императора Священной Римской империи и, таким образом, это многовековое образование прекратило своё существование[170][171].

Война четвёртой коалиции

Испугавшись роста влияния Франции, против неё выступила Пруссия, 26 августа выдвинув ультиматум с требованием отвода французских войск за Рейн[173]. Наполеон отверг этот ультиматум и напал на Пруссию. В первой же крупной битве при Заальфельде, 10 октября 1806 года пруссаки были разбиты[174]. После этого 14 октября последовало полное поражение их под Йеною и Ауэрштедтом[173]. Через две недели после йенской победы Наполеон вступил в Берлин, вскоре после того сдались Штетин, Пренцлау, Магдебург[175]. На Пруссию была наложена контрибуция в 159 млн франков[176].

Из Кёнигсберга, куда бежал прусский король Фридрих-Вильгельм III, он умолял Наполеона прекратить войну, соглашаясь присоединиться к Рейнскому Союзу. Однако Наполеон делался всё требовательнее, и прусский король вынужден был продолжать войну[177]. На помощь к нему пришла Россия, выставившая две армии, с целью помешать переправе французов через Вислу. Наполеон обратился к полякам с воззванием, приглашавшим их к борьбе за независимость и 19 декабря 1806 года в первый раз вступил в Варшаву[178].

Ожесточённые сражения под Чарновым, Пултуском и Голымином в декабре 1806 года не выявили победителей[179]. Возвращаясь в Варшаву из Пултуска, 1 января 1807 года на почтовой станции в Блоне Наполеон в первый раз повстречал двадцатиоднолетнюю Марию Валевскую, жену пожилого польского графа, с которой у него сложился длительный роман[180][К 11].

Генеральное сражение зимней кампании произошло при Эйлау 8 февраля 1807 года[183]. В кровопролитном сражении между главными силами французской и русской армий под командованием генерала Беннигсена победителей не оказалось, впервые за многие годы Наполеон не одержал решительной победы[184].

После занятия французами Данцига 27 мая 1807 года[185] и поражения русских под Фридландом 14 июня, позволившего французам занять Кёнигсберг и угрожать русской границе, 7 июля был заключён Тильзитский мир. Из польских владений Пруссии было образовано Великое герцогство Варшавское. У Пруссии были отняты и все её владения между Рейном и Эльбой, образовавшие вместе с рядом бывших мелких германских государств Вестфальское королевство, во главе которого был поставлен брат Наполеона Жером[186].

Континентальная блокада

Одержав победу, 21 ноября 1806 года в Берлине Наполеон подписал декрет о континентальной блокаде[187]. С этого момента Франция и её союзники прекращали торговые отношения с Англией. Европа была основным рынком сбыта английских товаров, а также колониальных, ввозимых Англией, — крупнейшей морской державой[К 12]. Континентальная блокада нанесла ущерб английской экономике: уже через год в Англии начался кризис перепроизводства шерсти и текстильной промышленности; произошло падение фунта стерлингов[189].

Блокада ударила и по континенту. Французская промышленность не в состоянии была заменить на европейском рынке английскую. В качестве ответной меры в ноябре 1807 года Лондон объявил о блокаде европейских портов[190]. Нарушение торговых связей с английскими колониями привело в упадок французские портовые города: Ла-Рошель, Бордо, Марсель, Тулон[191]. Население (и сам император, как большой любитель кофе) страдало от недостатка привычных колониальных товаров: кофе, сахара, чая[192]. В то же время Наполеон установил огромную премию в миллион франков изобретателю технологии получения сахара из свёклы, что подтолкнуло исследования учёных в данной области и со временем привело к появлению в Европе дешёвого свекловичного сахара[193][194].

Пиренейские войны

В 1807 году, при поддержке Испании, бывшей в союзе с Францией с 1796 года, Наполеон потребовал от Португалии, чтобы и она примкнула к континентальной системе. Когда Португалия отказалась выполнить это требование, то 27 октября между Наполеоном и Испанией состоялся тайный договор[en] о завоевании и разделе Португалии, при этом южная часть страны должна была отойти всевластному первому министру Испании Годою. 13 ноября 1807 года правительственная «Le Moniteur» сардонически возвестила, что «Браганцский дом перестал править — новое доказательство неизбежной гибели всех, кто связывает себя с Англией»[195]. Наполеон направил на Лиссабон 25-тысячный корпус Жюно. После изнурительного двухмесячного перехода по испанской территории Жюно с 2 тыс. солдат 30 ноября прибыл в Лиссабон. Португальский принц-регент Жуан, услышав о приближении французов, бросил свою столицу и бежал с родственниками и двором в Рио-де-Жанейро. Наполеон, взбешённый тем, что королевское семейство и португальские корабли ускользнули от него, 28 декабря приказал наложить на Португалию контрибуцию в 100 млн франков[196][197].

Рассчитывая стать суверенным князем согласно условиям тайного договора, Годой допустил размещение большого количества французских войск на территории Испании. 13 марта 1808 года Мюрат был в Бургосе со 100 тыс. солдат и двигался в сторону Мадрида. Для успокоения испанцев Наполеон приказал распространить слух, что он намерен осадить Гибралтар. Поняв, что с гибелью династии погибнет и он, Годой стал убеждать испанского короля Карла IV в необходимости бежать из Испании в Южную Америку. Однако в ночь на 18 марта 1807 года он был свергнут в ходе мятежа в Аранхуэсе так называемыми «фернандистами», которые добились его отставки, отречения Карла IV и передачи власти сыну короля — Фердинанду VII. 23 марта Мюрат вошёл в Мадрид[198][199]. В мае 1808 года Наполеон вызвал обоих испанских королей — отца и сына — для объяснений в Байонну. Оказавшись в плену у Наполеона, оба монарха отреклись от короны, а на испанский престол император посадил своего брата Жозефа, бывшего до того неаполитанским королём. Теперь неаполитанским королём стал Мюрат[200][201].

Великобритания стала поддерживать вспыхнувшее в Испании антифранцузское восстание, заставившее Наполеона лично предпринять в ноябре 1808 года поход против восставших.

Война пятой коалиции

9 апреля 1809 года австрийский император Франц II объявил войну Франции и двинул свою армию одновременно на Баварию, Италию и Варшавское герцогство, но Наполеон, подкреплённый войсками Рейнского союза, отразил нападение и 13 мая уже захватил Вену. Затем французы переправились через Дунай и одержали 5—6 июля победу при Ваграме, за которой 12 июля последовало Цнаймское перемирие, а 14 октября был заключён Шёнбруннский мир. По этому договору Австрия лишилась выхода к Адриатическому морю. Также Австрия обязывалась передать Франции часть Каринтии и Хорватии. Франция получила графство Гёрц (Горица[en]), Истрию с Триестом, Крайну, Фиуме (современная Риека). Впоследствии Наполеон образовал из них Иллирийские провинции.

Кризис Империи

Политика Наполеона в первые годы его правления пользовалась поддержкой населения — не только собственников, но и малоимущих (рабочих, батраков). Дело в том, что оживление в экономике вызвало рост зарплаты, чему способствовали и постоянные наборы в армию. Наполеон выглядел спасителем отечества, войны вызывали национальный подъём, а победы — чувство гордости. Ведь Наполеон Бонапарт был человеком революции, а окружающие его маршалы, блестящие военачальники, происходили подчас из самых низов. Но постепенно народ начинал уставать от войны, длившейся уже около 20 лет. Наборы в армию стали вызывать недовольство. К тому же в 1810 году вновь разразился экономический кризис. Войны на просторах Европы теряли смысл, затраты на них стали раздражать буржуазию. Безопасности Франции, казалось, ничто не угрожало, а во внешней политике всё большую роль играло стремление императора укрепить и обеспечить интересы династии, не допустив, в случае своей смерти, как анархии, так и реставрации Бурбонов.

Во имя этих интересов Наполеон развёлся с первой женой Жозефиной, от которой не имел детей, и в 1808 году просил через Талейрана у российского императора Александра I руки его сестры великой княжны Екатерины Павловны, но предложение это император отклонил. В 1810 году Наполеон также получил отказ в браке с другой сестрой Александра I, 14-летней великой княжной Анной Павловной (впоследствии королевой Нидерландов). В 1810 Наполеон наконец женился на дочери австрийского императора Марии-Луизе. Наследник родился (1811), но австрийский брак императора был крайне непопулярен во Франции.

В феврале 1808 года французские войска заняли Рим. Декретом от 17 мая 1809 года Наполеон объявил папские владения присоединёнными к Французской империи и упразднил власть Папы. В ответ на это папа Пий VII отлучил «грабителей наследства св. Петра» от церкви. Папская булла была прибита на дверях четырёх главных церквей Рима и выслана всем послам иностранных держав при папском дворе. Наполеон приказал арестовать Папу и держал его в плену до января 1814 года. 5 июля 1809 года французские военные власти вывезли его в Савону, а затем — в Фонтенбло под Парижем. Отлучение Наполеона от церкви негативно сказалось на авторитете его власти, в особенности в традиционно католических странах.

Союзники Наполеона, принявшие континентальную блокаду вопреки своим интересам, не стремились строго её соблюдать. Росла напряжённость между ними и Францией. Всё более очевидными становились противоречия между Францией и Россией. Патриотические движения ширились в Германии, в Испании не угасала герилья.

Поход в Россию

Разорвав отношения с Александром I, Наполеон решился на войну с Россией. 450 тыс. солдат, собранных в Великую армию из разных стран Европы, в июне 1812 года перешли русскую границу; им противостояли 193 тыс. солдат в двух русских западных армиях[202][203]. Наполеон пытался навязать русским войскам генеральное сражение; уклоняясь от превосходящего неприятеля и стремясь соединиться, две русские армии отступали вглубь страны, оставляя за собой разорённую территорию. Великая армия страдала от голода, жары, грязи, скученности и вызванных ими болезней[204][205]; к середине июля из неё дезертировали целыми отрядами[206]. Соединившись под Смоленском, русские армии пытались отстоять город, но безуспешно; 18 августа им пришлось возобновить отступление в сторону Москвы. Генеральное сражение, данное 7 сентября перед Москвой, не принесло Наполеону решительной победы[207]. Русским войскам вновь пришлось отступить, 14 сентября Великая армия вошла в Москву[208].

Немедленно распространившийся после этого пожар уничтожил бо́льшую часть города. Рассчитывая на заключение мира с Александром, Наполеон неоправданно долго оставался в Москве; наконец, 19 октября он вышел из города в юго-западном направлении. Не сумев преодолеть оборону русской армии 24 октября у Малоярославца, Великая армия вынуждена была отступать по уже разорённой местности в направлении Смоленска[209]. Русская армия следовала параллельным маршем, нанося противнику урон как в сражениях, так и партизанскими действиями. Страдая от голода, солдаты Великой армии превращались в грабителей и насильников; разгневанное население отвечало не меньшими жестокостями, закапывая пойманных мародёров заживо[210]. В середине ноября Наполеон вошёл в Смоленск и не нашёл здесь запасов продовольствия. В связи с этим он был вынужден отступать дальше в сторону русской границы. С большим трудом ему удалось избежать полного разгрома при переправе через Березину 27-28 ноября. Огромная разноплеменная армия Наполеона не несла в себе прежнего революционного духа, вдали от родины на полях России она быстро таяла и, наконец, перестала существовать. Получив сообщение о попытке переворота в Париже и желая собрать новые войска, Наполеон уехал в Париж 5 декабря. В своём последнем бюллетене он признал катастрофу, но списал её исключительно на суровость русской зимы[211][212].

Война шестой коалиции

Русская кампания положила начало краху Империи. По мере движения русской армии на запад, антинаполеоновская коалиция росла. Против наспех собранной новой французской армии в 160 тысяч человек в «Битве народов» под Лейпцигом (16 — 19 октября 1813) выступили русские, австрийские, прусские и шведские войска общей численностью 320 тысяч. На третий день битвы на сторону союзников перешли саксонцы под командованием Ренье, а затем и Вюртембергская кавалерия. Поражение в Битве народов привело к отпадению Германии, Голландии, и распаду Итальянского королевства. В Испании, где французы терпели поражение, Наполеону пришлось восстановить власть испанских Бурбонов (ноябрь 1813)[213]. В конце 1813 года союзные армии форсировали Рейн, вторглись в Бельгию и двинулись на Париж. 250-тысячной армии Наполеон мог противопоставить только 80 тысяч рекрутов. В серии сражений Наполеон одержал победы над отдельными соединениями союзников. Однако 31 марта 1814 года коалиционные войска под предводительством русского царя и короля Пруссии вступили в Париж[214].

Первое отречение и первая ссылка

6 апреля 1814 года во дворце Фонтенбло под Парижем Наполеон отрёкся от престола. В ночь с 12 на 13 апреля 1814 года в Фонтенбло, переживая поражение, оставленный своим двором (рядом с ним были только несколько слуг, врач и генерал Коленкур), Наполеон решил покончить с собой. Он принял яд, который всегда носил при себе после битвы под Малоярославцем, когда только чудом не попал в плен. Но яд разложился от долгого хранения, Наполеон выжил. По решению союзных монархов он получил во владение небольшой остров Эльба в Средиземном море. 20 апреля 1814 года Наполеон покинул Фонтенбло и отправился в ссылку.

Было объявлено перемирие. Во Францию вернулись Бурбоны и эмигранты, стремившиеся к возврату своих имуществ и привилегий («Они ничему не научились и ничего не забыли»[215]). Это вызывало недовольство и страх во французском обществе и в армии.

Сто дней

Воспользовавшись благоприятной ситуацией, Наполеон бежал с Эльбы 26 февраля 1815 года и триумфально прошёл без единого выстрела от залива Жуан до Парижа, встречаемый восторженными толпами народа. Он без помех возвратился в Париж 20 марта[К 13]. Наполеон поручил Констану разработать проект новой конституции, которая была принята после плебисцита 1 июня 1815 года[217][218][121].

Война возобновилась, но Франция уже была не в силах нести её бремя. «Сто дней» завершились окончательным поражением Наполеона около бельгийской деревни Ватерлоо (18 июня 1815 года).

Наполеон был вынужден уехать из Франции и, понадеявшись на благородство правительства Великобритании, возле острова Экс добровольно сел на английский линейный корабль «Беллерофон», рассчитывая получить политическое убежище у своих давних врагов — англичан[219].

Остров Святой Елены

Ссылка

Но английский кабинет министров рассудил иначе: Наполеон стал пленником англичан и был отправлен на далёкий остров Святой Елены в Атлантическом океане. Там, в посёлке Лонгвуд, Наполеон провёл последние шесть лет жизни. Узнав об этом решении, он сказал: «Это хуже, чем железная клетка Тамерлана![К 14] Я предпочёл бы, чтобы меня выдали Бурбонам… Я отдался под защиту ваших законов. Правительство попирает священные обычаи гостеприимства… Это равносильно подписанию смертного приговора!» Англичане выбрали Святую Елену из-за её удалённости от Европы, опасаясь повторного побега императора из ссылки. На воссоединение с Марией-Луизой и сыном у Наполеона не было надежды: ещё в пору его ссылки на Эльбе жена, находясь под влиянием своего отца, отказалась приехать к нему. Наполеону было разрешено выбрать офицеров в сопровождающие, ими стали оказавшиеся вместе с ним на английском корабле Анри-Грасьен Бертран, Шарль Монтолон, Эммануэль де Лас Каз и Гаспар Гурго. Всего же в свите Наполеона было 27 человек. 9 августа 1815 года на борту корабля «Нортумберленд» под предводительством британского адмирала Джорджа Эльфинстона Кейта бывший император покидает Европу. Девять кораблей эскорта с 3 тыс. солдат, которые будут охранять Наполеона на Святой Елене, сопровождали его корабль. 17 октября 1815 года Наполеон прибыл в Джеймстаун — единственный порт острова[220].

Местом обитания Наполеона и его свиты стал обширный дом Лонгвуд-хаус (бывшая летняя резиденция губернатора), расположенный на горном плато в 8 километрах от Джеймстауна. Дом и территория, примыкающая к нему, были окружены каменной стеной протяжённостью шесть километров. Вокруг стены были расставлены часовые так, чтобы видеть друг друга. На вершинах окрестных холмов размещались дозорные, сообщавшие сигнальными флажками все действия Наполеона. Англичане сделали всё, чтобы побег Бонапарта с острова стал невозможен. Низложенный император поначалу возлагал большие надежды на смену европейской (а прежде всего британской) политики. Наполеону было известно, что наследная принцесса английского престола Шарлотта (дочь принца-регента, будущего Георга IV) — страстная его поклонница. Однако принцесса умерла при родах в 1817 году, ещё при жизни отца и больного деда, не успев «призвать» Наполеона, на что тот надеялся. Новый губернатор острова, Хадсон Лоу, ещё более ограничивает свободу низложенного императора: сужает границы его прогулок, требует от Наполеона показываться караульному офицеру не менее двух раз в день, старается сократить его контакты с внешним миром. Наполеон обречён на бездеятельность. Его здоровье ухудшается; Наполеон и его свита обвиняли в этом нездоровый климат острова.

Смерть Наполеона

Состояние здоровья Наполеона неуклонно ухудшалось. С 1819 года он болел всё чаще. Наполеон часто жаловался на боль в правом боку, у него опухали ноги. Его лечащий врач Франсуа Антоммарчи ставил диагноз «гепатит». Наполеон подозревал, что это рак — болезнь, от которой умер его отец. В марте 1821 года состояние Наполеона ухудшилось настолько, что он уже не сомневался в близкой смерти. 13 апреля 1821 года Наполеон продиктовал своё завещание. Он уже не мог двигаться без посторонней помощи, боли стали резкими и мучительными.

Наполеон Бонапарт умер в субботу, 5 мая 1821 года, в 17 часов 49 минут. Его последними словами, сказанными в бреду, были «Авангард армии!» (фр. Аvant-garde la armée!). Он был похоронен недалеко от Лонгвуда в местности, носящей название «Долина герани».

Есть версия, что Наполеон был отравлен. В 1960 году Стен Форсхуфвуд[en] с коллегами исследовали волосы Наполеона и нашли в них мышьяк в концентрации, которая примерно на порядок превышала нормальную[221]. Ещё один их анализ показал, что в течение 4 месяцев последнего года перед смертью Наполеон получал высокие дозы мышьяка, причём эти 4 месяца совпали с одним из периодов резкого ухудшения здоровья Наполеона[222][223]. Однако авторы книги «Химия в криминалистике» Л. Лейстнер и П. Буйташ пишут, что «повышенное содержание мышьяка в волосах все ещё не дает основания безоговорочно утверждать факт умышленного отравления, потому что такие же данные могли быть получены, если бы Наполеон систематически использовал лекарства, в состав которых входит мышьяк»[224].

Возвращение останков

В 1840 году Луи-Филипп, уступив давлению бонапартистов, послал на Святую Елену делегацию во главе с принцем Жуанвильским для выполнения последней воли Наполеона — быть похороненным во Франции. Останки Наполеона были перевезены на фрегате «Бель Пуль» под командованием капитана Шарне во Францию и захоронены в Доме инвалидов в Париже.

Саркофаг из шокшинского малинового кварцита, ошибочно называемого красным порфиром или мрамором, с останками императора Наполеона располагается в крипте собора. Его охраняют две бронзовые фигуры, держащие скипетр, императорскую корону и державу. Гробницу окружают 12 статуй работы Жана Жака Прадье, посвящённых победам Наполеона.

Наследие

Государственное управление

Достижения Наполеона в сфере государственного управления, а не его военные победы и завоевания, составляют его главное наследие. Причём основные из этих достижений приходятся на относительно мирные годы Консульства. По мнению Дж. Эллиса, это подтверждается простым их перечислением: основание Банка Франции (6 января 1800), префекты (17 февраля 1800), Конкордат (подписан 16 июля 1801), лицеи (1 мая 1802), орден Почётного легиона (19 мая 1802), биметаллический стандарт франка жерминаль (28 марта 1803), и, наконец, Гражданский кодекс (21 марта 1804)[225]. Эти достижения в значительной степени характеризуют и современный нам мир; Наполеон часто рассматривается как отец современной Европы[226]. Как говорит Э. Робертс:

Идеи, которые лежат в основании нашего современного мира — меритократия, равенство перед законом, права собственности, религиозная терпимость, современное секулярное образование, здоровые финансы, и так далее — были взяты под защиту, консолидированы, кодифицированы и географически распространены Наполеоном. К ним он добавил рациональную и эффективную местную администрацию, конец деревенского бандитизма, поощрение наук и искусств, отмену феодализма и крупнейшую кодификацию законов со времён падения Римской империи.

Ещё одним элементом наследия, пережившим падение Наполеона, стала созданная и отлаженная им система управления французским государством — централизованное авторитарное правление через унифицированную чиновничью лестницу. Некоторые элементы этой системы существуют и по сей день, даже в парламентской демократии Пятой республики[228].

Политические течения

В политике Наполеон I оставил после себя бонапартизм. Впервые это слово было использовано его противниками в 1814 году в уничижительном смысле, но к 1848 году сторонники Наполеона III наполнили его нынешним значением[229]. В отличие от республиканизма, основанного на безличном избираемом правительстве, и в отличие от монархизма, отрицающего власть нации, бонапартизм фокусирует нацию на одном лице (военном диктаторе) как её единственном представителе[230]. Как политическое течение бонапартизм имеет свои корни («легитимность») больше в широкой поддержке, которую Наполеон получил от так называемых федераций (фр. fédérés) во время Ста дней, нежели в наполеоновских плебисцитах[231][232][233]. «Мемориал Святой Елены[fr]» стал библией бонапартизма; его политической кульминацией явилось избрание Наполеона III, сына Людовика и Гортензии, президентом второй французской республики в 1848 году. К началу XX века бонапартизм сошёл с политической сцены[234].

Завоевание Европы всегда рассматривалось как центральная часть наполеоновского наследия, что неудивительно, если взглянуть на те необратимые изменения, которые он вызвал в политической географии континента[235]. Накануне французской революции Германия была не более чем конгломератом из 300 государств. Деяния Наполеона, такие как образование Рейнского союза и Вестфальского королевства, медиатизация, секуляризация, введение Гражданского кодекса, принесённая «на штыках» французская культура, вызвали в Германии политические изменения, которые со временем привели к образованию единого немецкого государства[236]. Таким же образом в Италии ликвидация Наполеоном внутренних границ, введение единого законодательства и всеобщей воинской повинности проложили дорогу для рисорджименто[237][238].

Военное искусство

Наполеон более всего известен своими выдающимися военными успехами[239]. Получив боеспособную армию в наследство от Французской революции, он ввёл немногие принципиальные усовершенствования, которые позволили этой армии выигрывать кампании. Изучение обширной военной литературы помогло ему выработать собственный подход, основанный на манёвренности и гибкости[240]. Он с успехом применял смешанный боевой порядок[en] (комбинация колонны и линии[en]), впервые предложенный Гибером и мобильную артиллерию, созданную Грибовалем[241]. Основываясь на идеях Карно, Моро и Брюна, Наполеон реорганизовал французскую армию как систему армейских корпусов, каждый из которых включал в себя пехоту, кавалерию и артиллерию и был способен действовать самостоятельно[242]. Главная императорская квартира, руководимая Бертье и Дюроком, обеспечивала единое управление армией, собирала и систематизировала разведывательные данные, помогала Наполеону готовить планы и рассылала приказы войскам[243][244]. Отдавая предпочтение наступлению перед обороной, Наполеон сокрушал противника за счёт быстрого сосредоточения своих сил на направлении главного удара[245][246].

Военные достижения Наполеона наложили отпечаток на военную и общественную мысль последующего столетия. Как показывает Ч. Исдейл, в 1866, 1870, 1914 годах народы отправлялись в бой с памятью о Наполеоне и мыслью о том, что исход войны будет определён победой в одном генеральном сражении. План Шлиффена был лишь помпезной реализацией наполеоновского обходного манёвра (фр. manoeuvre sur les derrières). За парадной стороной войны, которую стали ассоциировать с блестящими мундирами и бравурными маршами, постепенно забылись связанные с ней страдания. Между тем, с учётом тогдашнего состояния медицины вызванные боевыми действиями ранения и болезни причиняли огромные бедствия. Жертвами наполеоновских войн стали по самой меньшей мере 5 млн человек — военных и гражданских лиц[247].

Потомство

Как отмечает Э. Робертс, ирония судьбы состоит в том, что хотя Наполеон развёлся с Жозефиной, чтобы дать жизнь законному наследнику своего трона, впоследствии именно её внук стал императором Франции. Потомки Жозефины царствуют в Бельгии, Дании, Швеции, Норвегии и Люксембурге. Потомки Наполеона не царствуют нигде[248]. Единственный законный сын Наполеона, также Наполеон, умер молодым, не оставив детей. Из внебрачных отпрысков Бонапарта «Словарь Наполеона» упоминает только двоих — Александра Колонна-Валевского и Шарля Леона[fr][29], но есть свидетельства и о других[249]. Род Колонна-Валевских продолжается по сей день[250].

Сочинения

Перу Наполеона принадлежат несколько ранних работ различных жанров, проникнутых юношеским максимализмом и революционными настроениями («Письмо к Маттео Буттафуоко», «История Корсики»[251], «Диалог о любви»[252], «Ужин в Бокере»[253], «Клиссон и Евгения[en]» и другие)[254]. Им написано и продиктовано также огромное количество писем (из которых сохранилось более 33 тысяч)[255].

В поздние годы в ссылке на Святой Елене, стремясь создать положительную легенду о своих намерениях и их выполнении, Наполеон продиктовал воспоминания об осаде Тулона, Вандемьерском мятеже, Итальянской кампании и Египетском походе, битве при Маренго, ссылке на остров Эльба, периоде Ста дней, а также описания кампаний Цезаря, Тюренна и Фридриха[256].

Письма и поздние произведения его были изданы в 32 томах в 1858—1869 годах по приказу Наполеона III. Часть писем тогда не была издана, некоторые были по разным причинам отредактированы. Новое полное издание писем Наполеона в 15 томах осуществляется «Фондом Наполеона[fr]» начиная с 2004 года; по состоянию на конец 2015 года вышло 12 томов; планируется завершить публикацию в 2017 году[257].

На русском языке изданы роман «Клиссон и Евгения»[258], «Ужин в Бокере»[259], часть поздних произведений[260] и некоторые письма[261].

Легенда

Наполеоновская легенда родилась не на Святой Елене. Бонапарт последовательно создавал её через газеты (сначала боевые листки Итальянской армии, а затем официальные парижские издания), памятные медали, бюллетени Великой армии, картины Давида и Гро, Триумфальную арку и колонну Побед[262][263]. На протяжении своей карьеры Наполеон показал удивительную способность выдавать плохие новости за хорошие, а хорошие за триумф[264]. «Если нужно охарактеризовать гений Наполеона одним словом, то это слово — „пропаганда“. В этом отношении Наполеон был человеком XX века. Он сам создал себе образ — двууголка, серый сюртук, рука между пуговицами»[29]. Однако решающую роль в возникновении «золотой легенды» о Наполеоне сыграли его солдаты, оставшиеся без дела после завершения наполеоновских войн и с тоской вспоминавшие о Первой империи и своём «маленьком капрале»[265].

Впрочем, как показал Ж. Тюлар, не только Наполеон работал на складывание своей легенды, но и его противники. Золотой легенде противостояла чёрная. Для английских карикатуристов (Крукшанка, Гилрея, Вудворда[en], Роулендсона) Наполеон был излюбленным персонажем — в ранние годы тощим (Boney), а в поздние толстым (Fleshy) коротышкой-выскочкой[266]. В 1813 году французы, у которых стали призывать в армию 16-летних сыновей, прозвали Наполеона людоедом[267]. В России и Испании духовенство представляло Наполеона воплощением Антихриста[268].

Увлечения Наполеона

Наполеон в течение всей своей жизни играл в шахматы. В частности, с 1794 по 1795 год в возрасте двадцати пяти лет, поссорившись с начальством, он ежедневно бывал в «Кафе де ля Режанс», либо наблюдая за игрой, либо играя сам. Сохранилось большое количество свидетельств близких Наполеону людей, которые рассказывают о его увлечении шахматами. Несколько коротких партий, сохранившихся до нашего времени с осторожностью приписываются Бонапарту[269][270][271].

Отражение в культуре, науке и искусстве

В историографии

Количество исторических исследований о Наполеоне Бонапарте исчисляется десятками и сотнями тысяч[К 15]. При этом, как заметил Питер Гейл, каждое поколение пишет про своего собственного Наполеона. До Второй мировой войны для наполеоновской историографии были характерны три точки зрения, сменявшие друг друга. Наиболее ранние авторы стремились подчеркнуть в Бонапарте его «сверхчеловеческие» способности и необычную энергию, уникальность для человеческой истории, часто занимали крайне апологетическую или очень критическую позицию (Лас Каз, Биньон, де Сталь, Арндт, Генц, Хэзлитт, Скотт и др.). Представители второй точки зрения пытались приспособить выводы о Наполеоне к текущей ситуации, извлечь «исторические уроки» из его деяний, превращая образ Бонапарта в орудие политической борьбы (д’Оссонвиль, Минье, Мишле, Тьер, Кинэ, Ланфре[fr], Тэн, Уссе, Вандаль и др.). Наконец, исследователи «третьей волны» искали «большую идею» в целях и достижениях Наполеона, на основе которой можно было бы понять его самого и его эпоху (Сорель, Массон, Буржуа[fr], Дрио, Дюнан[fr] и др.)[К 16][275][227].

Послевоенные исследователи уделяют большее внимание не личности Наполеона и его действиям, а исследованию более широкого круга тем, относящихся к его времени, включая особенности режима его власти.

В других науках

В 1804 году в честь Наполеона был назван род деревьев Napoleonaea P.Beauv., входящий в в семейство Лецитисовые. Особенностью этих африканских деревьев является то, что их цветки лишены лепестков, но имеют три круга стерильных тычинок, образующих венчиковидную структуру[276].

В искусстве

Образ Наполеона получил широкое отражение в различных видах искусства — живописи, литературе, музыке, кино, монументальном искусстве.

В массовой культуре

Благодаря отличительным особенностям во внешности и манере поведения Наполеон является узнаваемым культурным персонажем. В частности, в массовой культуре сложилось представление о малом росте Наполеона[277]. Однако его рост составлял 167 см[278][29], что для Франции того времени было ростом выше среднего[279][280]. Согласно «Словарю Наполеона», представление о его малом росте могло сложиться из-за того, что Наполеон, в отличие от своего окружения, пышно одевавшегося и носившего высокие шапки с плюмажем, одевался скромно и носил небольшие шляпы[29]. Отталкиваясь от этого неверного представления, немецкий психолог Альфред Адлер ввёл в обиход термин «комплекс Наполеона», согласно которому невысокие люди стремятся компенсировать ощущение своей неполноценности через излишнюю агрессивность и стремление к власти[281][282].

В филателии

Наполеоновская тематика весьма популярна в филателистическом мире. Многие коллекционеры включают в наполеонику марки не только с изображением собственно императора французов и памятников ему, но и знаки почтовой оплаты, а также другие филателистические материалы, прямо или косвенно посвященные боевой биографии, государственной деятельности и личной жизни Наполеона, членам его семьи, любимым женщинам, соратникам и противникам, связанным с его именем мемориальным местам, изгнанию на острове Святой Елены[283].

Напишите отзыв о статье "Наполеон I"

Примечания

Комментарии

  1. В тот год на поступление в Парижскую военную школу претендовало 202 выпускника кадетских школ, из которых лишь 136 прошли финальный экзамен и лишь 14 человек поступили по классу артиллерии[17].
  2. Согласно Робертсу, получил назначение в полк 1 сентября[22], согласно Тюлару — 28 сентября[21]. Согласно «Словарю Наполеона» прибыл в полк 3 ноября[23], согласно Чандлеру — 5 ноября[24].
  3. К этому времени относится запись Наполеона, описывающая его встречу с проституткой в парке Пале-Рояль, с которой он, видимо, потерял девственность[28][29].
  4. Чтобы гарантировать своё избрание, Наполеон организовал травлю оппонентов и похищение одного из трёх наблюдателей в день выборов. Политическая борьба на Корсике и раньше отличалась жёсткостью, но этот приём вызвал недовольство Паоли. Однако Наполеона поддержал Саличетти, так что результаты выборов были подтверждены[39].
  5. 10 августа согласно Тарле[52]. Согласно Тюлару, Ленцу и Робертсу — 9 августа[53][54][55], согласно Чандлеру — 6 августа[56].
  6. Наполеон был избран с помощью Лапласа, Бертолле и Монжа на место эмигрировавшего Карно 305 голосами из 312, следующие претенденты получили 166 и 123 голоса[89]. Среди математических заслуг Наполеона: простой способ построения квадрата одной линейкой с двумя засечками (это решение стало существенным шагом к доказательству возможности при помощи только циркуля или только линейки с двумя засечками делать любые построения, выполнимые циркулем и линейкой без засечек) и теорема про равносторонние треугольники, носящая его имя.
  7. В этом же месяце он к своему ужасу узнал от Жозефа о том, что Жозефина участвует в делах армейских поставщиков ещё со времен Итальянской кампании. Вместе с ней в этих же делах участвовал Ипполит Шарль, с которым она продолжала поддерживать отношения. Наполеон и Жозеф устроили ей форменный допрос, но Жозефина всё ожесточённо отрицала[92].
  8. В Яффе Наполеон предложил губернатору сдать город, но получил отказ, французский парламентёр был убит. Захватив город после штурма, Наполеон отдал его на разграбление войскам, погибло множество мирных жителей. В последующие дни несколько тысяч захваченных в плен турецких солдат были казнены на морском берегу[106]. Как пишет Э. Робертс, нечастым историческим примером справедливого возмездия стало то, что французы заразились бубонной чумой от своих жертв. При смертности от чумы на уровне 92% появление признаков заболевания было, по сути, смертным приговором. Наполеон посетил заболевших в госпитале, эта сцена увековечена на картине Гро[107].
  9. Шестой высший сановник, государственный архиканцлер, был назначен 1 февраля 1805 года[153].
  10. Давид по указанию Наполеона подправил факты на своей картине. Против своего первоначального плана, он отразил не момент, когда Наполеон короновал самого себя, а момент коронации Жозефины. Сёстры Наполеона стоят в стороне от её шлейфа. Мадам Мать изображена в самом центре композиции[159].
  11. Согласно Э. Робертсу, всего за два десятка лет у Наполеона были 21 или 22 любовницы. За период с декабря 1804 по август 1813 года он подарил им в общей сложности гигантскую сумму — свыше 480 тыс. франков[181], в том числе Марии Валевской — 50 тыс. франков, передавая ей денежные суммы вплоть до октября 1809 года[182].
  12. Континентальная Европа служила рынком сбыта для трети товаров, экспортируемых с Британских островов, и трёх четвертей товаров, реэкспортируемых Британией[188].
  13. Утром прибыли курьеры, подтверждавшие неожиданное известие. Наполеон 26 февраля отплыл с острова Эльба, с ним было 900 человек; 1 марта он высадился на берег недалеко от Канн[216].
  14. Имеется в виду судьба турецкого султана Баязида.
  15. Согласно «Словарю Наполеона», всего три автора предпринимали попытки составить полную наполеоновскую библиографию: Ломброзо (1896), Кирхайзен (1902 и 1912) и Давуа (1910). Уже Кирхайзен писал, что в его библиографии перечислены 70 000 книг и статей о Наполеоне[272].
  16. Выражаясь современными терминами, исследователи «третьей волны» пытались нащупать ключевую «геополитическую идею», которая стояла за действиями Наполеона. Так, Сорель считал такой идеей стремление закрепить на длительный срок «естественные границы» Франции. Согласно Буржуа, Наполеон преследовал цель по завоеванию Востока. Дрио доказывал, что образцом для Наполеона была Римская империя[273][274].

Источники

  1. Wars, 2006, p. vii.
  2. Манфред, 1987, с. 692.
  3. Ленц, 2003, с. 86.
  4. Тюлар, с. 32—34.
  5. 1 2 3 Roberts, 2014, p. 18.
  6. Roberts, 2014, p. 6.
  7. Roberts, 2014, p. 7.
  8. Roberts, 2014, p. 3.
  9. 1 2 Roberts, 2014, p. 8.
  10. Roberts, 2014, p. 5.
  11. 1 2 Чандлер, 2011, с. 34.
  12. 1 2 Тюлар, с. 35.
  13. Roberts, 2014, p. 13.
  14. Roberts, 2014, p. 11.
  15. 1 2 Манфред, 1987, с. 15.
  16. Чандлер, 2011, с. 35.
  17. Roberts, 2014, p. 16.
  18. Roberts, 2014, p. 15—16.
  19. Roberts, 2014, p. 10.
  20. Dictionnaire, 1999, t. 1, p. 273.
  21. 1 2 Тюлар, с. 36.
  22. Roberts, 2014, p. 19.
  23. 1 2 3 Dictionnaire, 1999, t. 2, p. 378.
  24. Чандлер, 2011, с. 36.
  25. Чандлер, 2011, с. 35—36.
  26. Schuermans, 1911, p. 4.
  27. Тюлар, с. 37.
  28. Roberts, 2014, p. 22.
  29. 1 2 3 4 5 Dictionnaire, 1999, t. 2, p. 380.
  30. Чандлер, 2011, с. 37—39.
  31. Военная энциклопедия. — Т-во И. Д. Сытина, 1912. — Т. 10. — С. 417.
  32. Roberts, 2014, p. 26.
  33. Roberts, 2014, p. 27.
  34. Roberts, 2014, p. 29—30.
  35. Roberts, 2014, p. 32—33.
  36. Schuermans, 1911, p. 10.
  37. Roberts, 2014, p. 34—35.
  38. Roberts, 2014, p. 36.
  39. Roberts, 2014, p. 37.
  40. Roberts, 2014, p. 37ff..
  41. Roberts, 2014, p. 40.
  42. Тюлар, с. 47.
  43. Cinti M. [www.napoleon-series.org/military/battles/c_maddalena.html La Maddalena, 22/25 February 1793] (англ.). Napoleon-Series.Org. Проверено 26 апреля 2015. [www.webcitation.org/6IzNlvEmx Архивировано из первоисточника 19 августа 2013].
  44. Тюлар, с. 47—48.
  45. Roberts, 2014, p. 44.
  46. Roberts, 2014, p. 45—46.
  47. Ленц, 2003, с. 17.
  48. Тюлар, с. 53—54.
  49. Чандлер, 2011, с. 46-51.
  50. Чандлер, 2011, с. 53—55.
  51. Roberts, 2014, p. 53.
  52. 1 2 Тарле, 1959, с. 34.
  53. Тюлар, с. 56.
  54. Ленц, 2003, с. 18.
  55. Roberts, 2014, p. 55.
  56. 1 2 Чандлер, 2011, с. 56.
  57. 1 2 Roberts, 2014, p. 57.
  58. Roberts, 2014, p. 59.
  59. Roberts, 2014, p. 61.
  60. Тарле, 1959, с. 38—40.
  61. Чандлер, 2011, с. 61.
  62. Roberts, 2014, p. 71.
  63. Чандлер, 2011, с. 62.
  64. Ленц, 2003, с. 19.
  65. Тюлар, с. 64—65.
  66. Roberts, 2014, p. 72.
  67. Fiebeger, 1911, p. 5—6.
  68. Roberts, 2014, p. 132.
  69. Roberts, 2014, p. 82.
  70. Левицкий, 1938, с. 77.
  71. Fiebeger, 1911, p. 6—9.
  72. Левицкий, 1938, с. 76—77.
  73. Fiebeger, 1911, p. 10.
  74. Fiebeger, 1911, p. 13—15.
  75. Левицкий, 1938, с. 78.
  76. Левицкий, 1938, с. 82.
  77. Roberts, 2014, p. 107.
  78. Roberts, 2014, p. 103.
  79. Чандлер, 2011, с. 98.
  80. 1 2 Fremont-Barnes, 2010, p. 11.
  81. Манфред, 1987, с. 136.
  82. Тюлар, с. 68.
  83. Тюлар, с. 70.
  84. Тюлар, с. 69.
  85. Dictionnaire, 1999, t. 2, p. 175.
  86. Ленц, 2003, с. 26—27.
  87. Тюлар, с. 70—71.
  88. Roberts, 2014, p. 155.
  89. Roberts, 2014, p. 156.
  90. Englund, 2010, p. 124.
  91. Roberts, 2014, p. 158.
  92. Roberts, 2014, p. 159.
  93. Roberts, 2014, p. 164.
  94. Dictionnaire, 1999, t. 1, p. 468.
  95. Тюлар, с. 76.
  96. Чандлер, 2011, с. 195—196.
  97. Чандлер, 2011, с. 196—202.
  98. Чандлер, 2011, с. 202—203.
  99. Roberts, 2014, p. 177.
  100. Dictionnaire, 1999, t. 2, p. 36.
  101. Dictionnaire, 1999, t. 1, p. 642.
  102. Dictionnaire, 1999, t. 1, p. 705.
  103. Чандлер, 2011, с. 205.
  104. Roberts, 2014, p. 181.
  105. Roberts, 2014, p. 182.
  106. Roberts, 2014, p. 189.
  107. Roberts, 2014, p. 190.
  108. 1 2 Тюлар, с. 79.
  109. Ленц, 2003, с. 31.
  110. Чандлер, 2011, с. 207—217.
  111. Roberts, 2014, p. 207.
  112. Roberts, 2014, p. 206ff..
  113. Roberts, 2014, p. 218.
  114. Englund, 2010, p. 151—166.
  115. Чандлер, 2011, с. 230—232.
  116. Roberts, 2014, p. 224.
  117. Roberts, 2014, p. 233.
  118. Englund, 2010, p. 166—168.
  119. Тюлар, с. 90—93.
  120. Constitutions, 1815, p. 5.
  121. 1 2 Dictionnaire, 1999, t. 2, p. 514.
  122. Dictionnaire, 1999, t. 1, p. 519.
  123. Чандлер, 2011, с. 246—248.
  124. Чандлер, 2011, с. 257—259.
  125. Чандлер, 2011, с. 264—265.
  126. Тюлар, с. 116—119.
  127. Тюлар, с. 96.
  128. Roberts, 2014, p. 246.
  129. Rochon L.-Ph., Rossi S. [books.google.ru/books?id=6kzfBgAAQBAJ The Encyclopedia of Central Banking]. — 2015. — P. 44. — ISBN 978-17825-47440.
  130. Тюлар, с. 246.
  131. Roberts, 2014, p. 242.
  132. Dictionnaire, 1999, t. 2, p. 316.
  133. Dictionnaire, 1999, t. 2, p. 732.
  134. Тюлар, с. 131—132.
  135. Тюлар, с. 110—112.
  136. Roberts, 2014, p. 288—289.
  137. Чандлер, 2011, с. 279—280.
  138. Тюлар, с. 127—129.
  139. Constitutions, 1815, p. 21.
  140. Dictionnaire, 1999, t. 1, p. 524.
  141. Englund, 2010, p. 187.
  142. Lentz, 2014, p. 646—647.
  143. [www.museum.ru/1812/persons/France/ministres.html Министры Наполеона]. Museum.Ru. Проверено 28 октября 2014.
  144. Lentz, 2014, p. 305.
  145. Dictionnaire, 1999, t. 1, p. 800.
  146. Roberts, 2014, p. 322—323.
  147. Lentz, 2014, p. 694.
  148. Тюлар, с. 132—133.
  149. Тюлар, с. 134—136.
  150. Манфред, 1987, с. 403.
  151. Constitutions, 1815, p. 32.
  152. Dictionnaire, 1999, t. 1, p. 527.
  153. 1 2 Lentz, 2002, p. 119.
  154. Lentz, 2002, p. 37—38.
  155. 1 2 Roberts, 2014, p. 352.
  156. Тюлар, с. 138.
  157. Тюлар, с. 138—139.
  158. 1 2 Lentz, 2002, p. 122.
  159. Roberts, 2014, p. 355.
  160. Lentz, 2002, p. 121.
  161. Чандлер, 2011, с. 289—290.
  162. Чандлер, 2011, с. 289.
  163. Tulard J. [www.jstor.org/stable/i40005617 Der "Domaine extraordinaire" als Finanzierungsinstrument napoleonischer Expansion]. — Geschichte und Gesellschaft, 1980. — Bd. 4.
  164. Чандлер, 2011, с. 342.
  165. Чандлер, 2011, с. 353.
  166. Тюлар, с. 147—148.
  167. Roberts, 2014, p. 394.
  168. Тюлар, с. 148—149.
  169. Lentz, 2002, p. 218.
  170. Тюлар, с. 149.
  171. Lentz, 2002, p. 221—223.
  172. Lentz, 2002, p. 266.
  173. 1 2 Тюлар, с. 152.
  174. Чандлер, 2011, с. 392.
  175. Чандлер, 2011, с. 416—417.
  176. Тюлар, с. 154.
  177. Roberts, 2014, p. 425.
  178. Roberts, 2014, p. 432.
  179. Чандлер, 2011, с. 434—435.
  180. Roberts, 2014, p. 435.
  181. Roberts, 2014, p. iv.
  182. Roberts, 2014, p. 436.
  183. Тюлар, с. 155.
  184. Чандлер, 2011, с. 456.
  185. Чандлер, 2011, с. 467.
  186. Тюлар, с. 156—157.
  187. Lentz, 2002, p. 256.
  188. Roberts, 2014, p. 427.
  189. Тюлар, с. 166.
  190. Тюлар, с. 164.
  191. Тюлар, с. 177—178.
  192. Чандлер, 2011, с. 426.
  193. Волгина В. П. [www.museum.ru/1812/library/sitin/book1_08.html Социально-экономический строй Франции при Наполеоне I. // Отечественная война и русское общество: в 7 томах]. — М.: Издание Т-ва И. Д. Сытина, 1911. — Т. 1.
  194. [food.prompages.ru/article.php?id_ar=3600&param=show История свеклы]. Prompages.Ru. Проверено 18 сентября 2013.
  195. Чандлер, 2011, с. 495—496.
  196. Чандлер, 2011, с. 497.
  197. Тюлар, с. 261.
  198. Roberts, 2014, p. 476.
  199. Lentz, 2002, p. 396—397.
  200. Тюлар, с. 263.
  201. Lentz, 2002, p. 401—402.
  202. Ливен, 2012, с. 192.
  203. Ливен, 2012, с. 205—206.
  204. Dictionnaire, 1999, t. 1, p. 371.
  205. Roberts, 2014, p. 588.
  206. Roberts, 2014, p. 590.
  207. Dictionnaire, 1999, t. 1, p. 284—285.
  208. Dictionnaire, 1999, t. 1, p. 372—373.
  209. Roberts, 2014, p. 617.
  210. Roberts, 2014, p. 621—622.
  211. Roberts, 2014, p. 629.
  212. Dictionnaire, 1999, t. 1, p. 373.
  213. Тюлар, с. 310—315.
  214. Тюлар, с. 323—325.
  215. Вадим Серов. [www.bibliotekar.ru/encSlov/14/79.htm Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений]. Проверено 18 сентября 2013.
  216. Егер О. Всемирная история. — СПб.: Издание А. Ф. Маркса, 1904. — Т. 4. Новейшая история.
  217. Constitutions, 1815, p. 58.
  218. Dictionnaire, 1999, t. 1, p. 34.
  219. Тюлар, с. 341—342.
  220. Тюлар, с. 342—343.
  221. Forshufvud S., Smith H., Wassen A. Arsenic content of Napoleon I’s hair probably taken immediatly after his death. // Nature. — 1961. — vol. 192, — p. 103—105. — ISSN 0028-0836. — URL: www.nature.com/nature/index.html
  222. Smith H., Forshufvud S., Wassen A. Distribution of arsenic in Napoleon hair. // Nature. — 1962. — vol. 194, — p. 725—726. — ISSN 0028-0836. — URL: www.nature.com/nature/index.html
  223. Ваганов П. А., Лукницкий В. А. Нейтроны и криминалистика. — Л: ЛГУ, 1981. — С. 106.
  224. Лейстнер Л., Буйташ П. Химия в криминалистике. — М.: Мир, 19. — С. 31—34.
  225. Ellis, 2014, p. 233.
  226. Wars, 2006, p. 163.
  227. 1 2 Roberts, 2014, Introduction.
  228. Ellis, 2014, p. 234.
  229. Bluche, 1980, p. 12.
  230. Englund, 2010, p. 248.
  231. Alexander, 2002, p. 14—15.
  232. Englund, 2010, p. 434.
  233. Ellis, 2014, p. 218.
  234. Englund, 2010, p. 458—459.
  235. Woolf, 2002, p. 20.
  236. Europe, 2006, p. 957—958.
  237. Europe, 2006, p. 1193.
  238. Woolf, 2002, p. 238—245.
  239. Wars, 2006, p. 28.
  240. Wars, 2006, p. 374—375.
  241. Rothenberg G. E. [books.google.ru/books?id=jxqdnKQrAmEC The Art of Warfare in the Age of Napoleon]. — Indiana University Press, 1980. — P. 22-24. — 272 p. — ISBN 978-02532-02604.
  242. Wars, 2006, p. 269.
  243. Wars, 2006, p. 329ff..
  244. Wars, 2006, p. 600f..
  245. Wars, 2006, p. 375.
  246. Левицкий, 1938, с. 260.
  247. Wars, 2006, p. xvii—xviii.
  248. Roberts, 2014, p. 537.
  249. Sabitzer, Werner. [www.bmi.gv.at/cms/BMI_OeffentlicheSicherheit/2010/11_12/files/RECHTSGESCHICHTE.pdf Der „Napoléonide“] (нем.). Öffentliche Sicherheit. Das Magazin des Innenministeriums (Österreich).
  250. [www.walewski.org/accueil.htm La Famille Colonna Walewski (branche française)] (фр.).
  251. Roberts, 2014, p. 34.
  252. Roberts, 2014, p. 35.
  253. Oeuvres, 1821, t. 1, p. 33.
  254. Манфред, 1987, с. 28.
  255. Roberts, 2014, p. 15.
  256. Correspondance, 1858—1869, t. XXIX—XXXII.
  257. Édition de la correspondance.
  258. [os.colta.ru/society/projects/193/details/5778/ По-русски выходит роман Наполеона] (рус.). os.colta.ru. Проверено 8 июля 2016.
  259. Бонапарт Н. [www.museum.ru/museum/1812/library/Napoleon/supper.txt Ужин в Бокере]. — Французский ежегодник. 1986. — М.: Наука, 1988.
  260. Бонапарт Н. О военном искусстве. Избранные произведения.. — Эксмо, 2003. — 800 с. — (Антология мысли). — ISBN 5-699-03899-X.
  261. Бонапарт Н. Письма к Жозефине. — М.: Захаров, 2011. — 304 с. — ISBN 978-5-8159-1068-3.
  262. Wars, 2006, p. 26.
  263. Тюлар, с. 344.
  264. Roberts, 2014, p. 92.
  265. Тюлар, с. 345.
  266. Tulard J. L'Anti-Napoléon La Légende noire de l'Empereur. — René Julliard, 1965. — С. 38.
  267. Тюлар, с. 321.
  268. Ливен, 2012, с. 111.
  269. [Авербах, Юрий]. [library.gpntb.ru/irbis64r/chess/napoleon.htm Шахматист по имени Наполеон]. Музей шахмат. Проверено 18 октября 2016.
  270. Гижицкий, Ежи. С шахматами через века. — Варшава: Sport i Turystyka, 1970. — С. 197—198. — 360 с.
  271. Иванов А. Ю. [www.litmir.co/br/?b=270688&p=44 Кафе "Режанс" и "автомат" Кемпелена] // Повседневная жизнь французов при Наполеоне. — М: Молодая гвардия, 2006. — С. 44. — 77 с. — ISBN 5-235-02863-5.
  272. Dictionnaire, 1999, t. 1, p. 222.
  273. Ellis, 2014, p. 224ff..
  274. Dictionnaire, 1999, t. 1, p. 956.
  275. Ellis, 2014, p. 189.
  276. [books.google.com/books?id=kaN-hLL-3qEC Quattrocchi, Umberto CRC World Dictionary of Plant Names: Common Names, Scientific Names, Eponyms, Synonyms, and Etymology. — CRC Press, 2000.] — ISBN 0-8493-2677-X, ISBN 978-0-8493-2677-6(англ.) Проверено 15 января 2009 г. Доступен онлайн-поиск.
  277. Нахимова Е. А. [www.philology.ru/linguistics2/nakhimova-07a.htm Прецедентные имена в массовой коммуникации]. — Екатеринбург, 2007. — 207 с.
  278. Hindmarsh, J. Thomas. [books.google.com/books?id=eVf7VLfYqWwC The Death of Napoleon: The Last Campaign]. — Bloomington: Xlibris, 2007. — P. 77. — ISBN 978-1-46531-508-3.
  279. [www.napoleon-series.org/research/abstract/population/vital/c_heights1.html Health and Welfare during Industrialization] / Steckel, Richard H. and Roderick Floud (eds.). — Chicago: University of Chicago, 1997.
  280. Max Roser. [ourworldindata.org/human-height/ Human Height] (англ.).
  281. Whitley B., Kite M. [books.google.ru/books?id=mXSJEjl4uZYC The Psychology of Prejudice and Discrimination]. — Cengage Learning, 2009. — P. 529. — 720 p. — ISBN 9780495811282.
  282. Марцинковская Т. Д. [fs1.uclg.ru/books/pdf/1365024927_marcinkovskaya_istoriya_psihologii.pdf История психологии]. — М.: ACADEMA, 2004. — С. 359. — ISBN 5-7695-1994-0.
  283. [www.philatelia.ru/bonapart/plots/?id=1 Филателистический каталог Наполеон Бонапарт и его эпоха]

Литература

На русском языке

  • Исдейл Ч. Наполеоновские войны. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. — 544 с. — ISBN 5-85880-473-X.
  • Ленц Т.[fr]. [www.ozon.ru/context/detail/id/1814376/ Наполеон: «Моя цель была великой»]. — М.: Издательство Астрель, 2003. — 160 с. — ISBN 5-271-06827-7.
  • Левицкий Н. А. Полководческое искусство Наполеона. — М.: Воениздат, 1938. — 280 с.
  • Ливен Д. [ria.ru/1812_liven/20121003/765207105.html Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807—1814]. — М.: РОССПЭН, 2012. — 679 с. — ISBN 978-5-8243-1583-7.
  • Манфред А. З. Наполеон Бонапарт. — М.: Мысль, 1987. — 735 с.
  • Тарле Е. В. [www.museum.ru/1812/library/tarle/index.html Наполеон // Собрание сочинений: в 12 томах]. — М.: Издательство АН СССР, 1959. — Т. 7. — С. 13—433.
  • Тюлар Ж. Наполеон, или Миф о «спасителе». — М.: Молодая гвардия. — 362 с. — ISBN 978-5-235-03157-9. — 1-е изд., 1996, — 2-е изд., 1997, — 3-е изд., 2009., — 4-е изд., 2012.
  • Чандлер Д. Военные кампании Наполеона. Триумф и трагедия завоевателя. — М.: Центрполиграф, 2011. — 927 с. — ISBN 978-5-227-02457-2.

На английском языке

  • Alexander R. S. [books.google.ru/books?id=w0LOgDGF20wC Bonapartism and Revolutionary Tradition in France: The Fédérés of 1815]. — Cambridge University Press, 2002. — 328 p.
  • Broers M. [books.google.ru/books?id=__9fCgAAQBAJ The First Napoleonic Empire, 1799–1815] // Berger S., Miller A. Nationalizing Empires. — Budapest: Central European University Press, 2015. — P. 99-134. — ISBN 978-96338-60168.
  • Ellis G. [books.google.ru/books?id=8lnJAwAAQBAJ Napoleon (Profiles In Power)]. — Routledge, 2014. — 237 p. — ISBN 9781317874706.
  • [books.google.ru/books?id=eYIRAQAAMAAJ The encyclopedia of the French revolutionary and Napoleonic Wars: a political, social, and military history] / Gregory Fremont-Barnes (Ed.). — ABC-CLIO, 2006. — 1213 p. — ISBN 978-18510-96466.
  • Englund S. [books.google.ru/books?id=7_q6b24_hXAC Napoleon: A Political Life]. — Simon and Schuster, 2010. — 592 p. — ISBN 978-1-439-13107-7.
  • Esdaile Ch. [books.google.ru/books?id=K0MCQooMH1cC Napoleon's Wars: An International History, 1803-1815]. — London, New York, etc.: Penguin, 2009. — [Ebook edition] 13290 p. — ISBN 978-1-101-46437-3.
  • [books.google.ru/books?id=SAgZAQAAIAAJ Europe 1789 to 1914: encyclopedia of the age of industry and empire] / John M. Merriman, J. M. Winter (Eds.). — Charles Scribner's Sons, 2006. — 2803 p.
  • Fiebeger G. J. The Campaigns of Napoleon Bonaparte of 1796 — 1797. — West Point, N. Y.: U. S. Military Academy Printing Office, 1911. — 87 p.
  • Fremont-Barnes G. [books.google.ru/books?id=s6ZzILHp-jEC&hl Napoleon Bonaparte.]. — Oxford: Osprey Publishing Ltd, 2010. — 64 p. — ISBN 978-1-84603-458-9.
  • Lefebvre G. Napoleon. — L., N. Y.: Routlege, 2011. — 597 p. — ISBN 978-0-415-61009-4.
  • Roberts A.[en]. [books.google.ru/books?id=KA8-BAAAQBAJ Napoleon the Great]. — Penguin, 2014. — 976 p. — ISBN 978-0-241-01919-1. [www.economist.com/news/books-and-arts/21618666-new-biography-paints-napoleon-tactical-military-genius-he-made-some-serious =] Roberts A. [books.google.ru/books?id=rjVBAwAAQBAJ Napoleon: A Life]. — Penguin, 2014. — 976 p. — ISBN 978-0-698-17628-7. — книга-лауреат Prix du Jury «Фонда Наполеона» 2014 года; впервые широко использует полное собрание писем Наполеона, издание которого ведётся «Фондом Наполеона» с 2004 года
  • Woolf S. [books.google.ru/books?id=EeuIAgAAQBAJ Napoleon's Integration of Europe]. — Routledge, 2002. — 336 p.

На французском языке

  • Bluche, Frédéric. [books.google.ru/books?id=vNN4Xx2i7RUC Le bonapartisme: aux origines de la droite autoritaire (1800-1850)]. — P.: Nouvelles Editions Latines, 1980. — 366 p.
  • [books.google.ru/books?id=7Q1AAAAAYAAJ Constitution française de l'an VIII: suivie des sénatus-consultes organiques des 14 et 16 thermidor an X, et du 28 floréal an XII; et de l'acte additionnel aux constitutions de l'empire, du 22 avril 1815]. — Le Prieur, 1815. — 80 p.
  • Correspondance de Napoléon Ier: publiée par ordre de l'empereur Napoléon III. — 32 t. — P.: Imprimerie Impériale, 1858—1869.
  • Dictionnaire Napoléon / Jean Tulard. — P.: Fayard, 1999. — Т. 1. — 977 p. — ISBN 978-2-213-60485-5.; Т. 2. — 1000 p.
  • Lentz T. Le Grand Consulat: 1799—1804. — Pluriel, 2014. — 909 p. — ISBN 978-2-818-50394-2.
  • Lentz T. Nouvelle histoire du premier empire: Napoléon et la conquête de l'Europe, 1804—1810. — Fayard, 2002. — 607 p. — ISBN 978-2-213-61387-1.
  • Lentz T. Nouvelle histoire du premier empire: L'effondrement du système napoléonien, 1810—1814. — Paris: Fayard, 2004. — 681 p. — ISBN 978-2-213-61944-6.
  • Lentz T. Nouvelle histoire du Premier Empire: Les Cent-Jours, 1815. — Fayard, 2010. — 599 p. — ISBN 978-2-213-63808-9.
  • Oeuvres de Napoléon Bonaparte. — P.: Panckoucke, 1821. — [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k104907q T. 1. — 502 p.]; [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k104905z Т. 2. — 503 p.]; [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k104906b Т. 3. — 524 p.]; [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k1049083 Т. 4. — 522 p.]; [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k104909g Т. 5. — 444 p.]
  • Schuermans, A. [archive.org/details/itinrairegn00schuuoft Itinéraire général de Napoleon Ier]. — P.: Jouve et Cie, 1911. — 464 p. — биография Наполеона в датах, награждена Prix Thérouanne Французской академии

Ссылки

  • [bigenc.ru/text/2248440 Наполеон I] / П. П. Черкасов // Нанонаука — Николай Кавасила. — М. : Большая Российская энциклопедия, 2013. — С. 25. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—, т. 22). — ISBN 978-5-85270-358-3.</span>
  • [www.napoleon.org/ Napoleon.org]. Официальный сайт «Фонда Наполеона». — Организация, содействующая исследованиям по наполеоновской тематике. Проверено 11 января 2015. (англ.) (фр.)
  • [fondationnapoleon.org/activites-et-services/histoire/la-correspondance-de-napoleon/ Édition de la correspondance de Napoléon Ier(фр.). Проверено 30 декабря 2015.
  • [bonapartnapoleon.ru/ Энциклопедия «Наполеон Бонапарт»]. BonapartNapoleon.Ru. Проверено 16 августа 2013. [www.webcitation.org/6IvD0iwaw Архивировано из первоисточника 16 августа 2013].
  • [www.museum.ru/museum/1812/Library/laskas/laskas.txt Максимы и мысли узника Святой Елены] (рус.). Проверено 23 декабря 2014.
  • [www.museum.ru/1812/library/Napoleon1/index.html Завещание Наполеона] (рус.). Проверено 23 декабря 2014.

Отрывок, характеризующий Наполеон I

– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.
«Mais assez de bavardage comme cela. Je finis mon second feuillet, et maman me fait chercher pour aller diner chez les Apraksines. Lisez le livre mystique que je vous envoie et qui fait fureur chez nous. Quoiqu'il y ait des choses dans ce livre difficiles a atteindre avec la faible conception humaine, c'est un livre admirable dont la lecture calme et eleve l'ame. Adieu. Mes respects a monsieur votre pere et mes compliments a m elle Bourienne. Je vous embrasse comme je vous aime. Julie».
«P.S.Donnez moi des nouvelles de votre frere et de sa charmante petite femme».
[Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовище, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове; который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда нибудь наше прощанье и всё, что говорилось при прощании. Всё это еще слишком свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.
«Главная новость, занимающая всю Москву, – смерть старого графа Безухого и его наследство. Представьте себе, три княжны получили какую то малость, князь Василий ничего, а Пьер – наследник всего и, сверх того, признан законным сыном и потому графом Безухим и владельцем самого огромного состояния в России. Говорят, что князь Василий играл очень гадкую роль во всей этой истории, и что он уехал в Петербург очень сконфуженный. Признаюсь вам, я очень плохо понимаю все эти дела по духовным завещаниям; знаю только, что с тех пор как молодой человек, которого мы все знали под именем просто Пьера, сделался графом Безухим и владельцем одного из лучших состояний России, – я забавляюсь наблюдениями над переменой тона маменек, у которых есть дочери невесты, и самих барышень в отношении к этому господину, который (в скобках будь сказано) всегда казался мне очень ничтожным. Так как уже два года все забавляются тем, чтобы приискивать мне женихов, которых я большею частью не знаю, то брачная хроника Москвы делает меня графинею Безуховой. Но вы понимаете, что я нисколько этого не желаю. Кстати о браках. Знаете ли вы, что недавно всеобщая тетушка Анна Михайловна доверила мне, под величайшим секретом, замысел устроить ваше супружество. Это ни более ни менее как сын князя Василья, Анатоль, которого хотят пристроить, женив его на богатой и знатной девице, и на вас пал выбор родителей. Я не знаю, как вы посмотрите на это дело, но я сочла своим долгом предуведомить вас. Он, говорят, очень хорош и большой повеса. Вот всё, что я могла узнать о нем.
Но будет болтать. Кончаю мой второй листок, а маменька прислала за мной, чтобы ехать обедать к Апраксиным.
Прочитайте мистическую книгу, которую я вам посылаю; она имеет у нас огромный успех. Хотя в ней есть вещи, которые трудно понять слабому уму человеческому, но это превосходная книга; чтение ее успокоивает и возвышает душу. Прощайте. Мое почтение вашему батюшке и мои приветствия m lle Бурьен. Обнимаю вас от всего сердца. Юлия.
PS. Известите меня о вашем брате и о его прелестной жене.]
Княжна подумала, задумчиво улыбаясь (при чем лицо ее, освещенное ее лучистыми глазами, совершенно преобразилось), и, вдруг поднявшись, тяжело ступая, перешла к столу. Она достала бумагу, и рука ее быстро начала ходить по ней. Так писала она в ответ:
«Chere et excellente ami. Votre lettre du 13 m'a cause une grande joie. Vous m'aimez donc toujours, ma poetique Julie.
L'absence, dont vous dites tant de mal, n'a donc pas eu son influenсе habituelle sur vous. Vous vous plaignez de l'absence – que devrai je dire moi, si j'osais me plaindre, privee de tous ceux qui me sont chers? Ah l si nous n'avions pas la religion pour nous consoler, la vie serait bien triste. Pourquoi me supposez vous un regard severe, quand vous me parlez de votre affection pour le jeune homme? Sous ce rapport je ne suis rigide que pour moi. Je comprends ces sentiments chez les autres et si je ne puis approuver ne les ayant jamais ressentis, je ne les condamiene pas. Me parait seulement que l'amour chretien, l'amour du prochain, l'amour pour ses ennemis est plus meritoire, plus doux et plus beau, que ne le sont les sentiments que peuvent inspire les beaux yeux d'un jeune homme a une jeune fille poetique et aimante comme vous.
«La nouvelle de la mort du comte Безухой nous est parvenue avant votre lettre, et mon pere en a ete tres affecte. Il dit que c'etait avant derienier representant du grand siecle, et qu'a present c'est son tour; mais qu'il fera son possible pour que son tour vienne le plus tard possible. Que Dieu nous garde de ce terrible malheur! Je ne puis partager votre opinion sur Pierre que j'ai connu enfant. Il me paraissait toujours avoir un coeur excellent, et c'est la qualite que j'estime le plus dans les gens. Quant a son heritage et au role qu'y a joue le prince Basile, c'est bien triste pour tous les deux. Ah! chere amie, la parole de notre divin Sauveur qu'il est plus aise a un hameau de passer par le trou d'une aiguille, qu'il ne l'est a un riche d'entrer dans le royaume de Dieu, cette parole est terriblement vraie; je plains le prince Basile et je regrette encore davantage Pierre. Si jeune et accable de cette richesse, que de tentations n'aura t il pas a subir! Si on me demandait ce que je desirerais le plus au monde, ce serait d'etre plus pauvre que le plus pauvre des mendiants. Mille graces, chere amie, pour l'ouvrage que vous m'envoyez, et qui fait si grande fureur chez vous. Cependant, puisque vous me dites qu'au milieu de plusurs bonnes choses il y en a d'autres que la faible conception humaine ne peut atteindre, il me parait assez inutile de s'occuper d'une lecture inintelligible, qui par la meme ne pourrait etre d'aucun fruit. Je n'ai jamais pu comprendre la passion qu'ont certaines personnes de s'embrouiller l'entendement, en s'attachant a des livres mystiques, qui n'elevent que des doutes dans leurs esprits, exaltant leur imagination et leur donnent un caractere d'exageration tout a fait contraire a la simplicite chretnne. Lisons les Apotres et l'Evangile. Ne cherchons pas a penetrer ce que ceux la renferment de mysterux, car, comment oserions nous, miserables pecheurs que nous sommes, pretendre a nous initier dans les secrets terribles et sacres de la Providence, tant que nous portons cette depouille charienelle, qui eleve entre nous et l'Eterienel un voile impenetrable? Borienons nous donc a etudr les principes sublimes que notre divin Sauveur nous a laisse pour notre conduite ici bas; cherchons a nous y conformer et a les suivre, persuadons nous que moins nous donnons d'essor a notre faible esprit humain et plus il est agreable a Dieu, Qui rejette toute science ne venant pas de Lui;que moins nous cherchons a approfondir ce qu'il Lui a plu de derober a notre connaissance,et plutot II nous en accordera la decouverte par Son divin esprit.
«Mon pere ne m'a pas parle du pretendant, mais il m'a dit seulement qu'il a recu une lettre et attendait une visite du prince Basile. Pour ce qui est du projet de Marieiage qui me regarde, je vous dirai, chere et excellente amie, que le Marieiage, selon moi,est une institution divine a laquelle il faut se conformer. Quelque penible que cela soit pour moi, si le Tout Puissant m'impose jamais les devoirs d'epouse et de mere, je tacherai de les remplir aussi fidelement que je le pourrai, sans m'inquieter de l'examen de mes sentiments a l'egard de celui qu'il me donnera pour epoux. J'ai recu une lettre de mon frere, qui m'annonce son arrivee a Лысые Горы avec sa femme. Ce sera une joie de courte duree, puisqu'il nous quitte pour prendre part a cette malheureuse guerre, a laquelle nous sommes entraines Dieu sait, comment et pourquoi. Non seulement chez vous au centre des affaires et du monde on ne parle que de guerre, mais ici, au milieu de ces travaux champetres et de ce calme de la nature, que les citadins se representent ordinairement a la campagne, les bruits de la guerre se font entendre et sentir peniblement. Mon pere ne parle que Marieche et contreMarieche, choses auxquelles je ne comprends rien; et avant hier en faisant ma promenade habituelle dans la rue du village, je fus temoin d'une scene dechirante… C'etait un convoi des recrues enroles chez nous et expedies pour l'armee… Il fallait voir l'etat dans lequel se trouvant les meres, les femmes, les enfants des hommes qui partaient et entendre les sanglots des uns et des autres!
On dirait que l'humanite a oublie les lois de son divin Sauveur, Qui prechait l'amour et le pardon des offenses, et qu'elle fait consister son plus grand merite dans l'art de s'entretuer.
«Adieu, chere et bonne amie, que notre divin Sauveur et Sa tres Sainte Mere vous aient en Leur sainte et puissante garde. Marieie».
[Милый и бесценный друг. Ваше письмо от 13 го доставило мне большую радость. Вы всё еще меня любите, моя поэтическая Юлия. Разлука, о которой вы говорите так много дурного, видно, не имела на вас своего обычного влияния. Вы жалуетесь на разлуку, что же я должна была бы сказать, если бы смела, – я, лишенная всех тех, кто мне дорог? Ах, ежели бы не было у нас религии для утешения, жизнь была бы очень печальна. Почему приписываете вы мне строгий взгляд, когда говорите о вашей склонности к молодому человеку? В этом отношении я строга только к себе. Я понимаю эти чувства у других, и если не могу одобрять их, никогда не испытавши, то и не осуждаю их. Мне кажется только, что христианская любовь, любовь к ближнему, любовь к врагам, достойнее, слаще и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке, поэтической и любящей, как вы.
Известие о смерти графа Безухова дошло до нас прежде вашего письма, и мой отец был очень тронут им. Он говорит, что это был предпоследний представитель великого века, и что теперь черед за ним, но что он сделает все, зависящее от него, чтобы черед этот пришел как можно позже. Избави нас Боже от этого несчастия.
Я не могу разделять вашего мнения о Пьере, которого знала еще ребенком. Мне казалось, что у него было всегда прекрасное сердце, а это то качество, которое я более всего ценю в людях. Что касается до его наследства и до роли, которую играл в этом князь Василий, то это очень печально для обоих. Ах, милый друг, слова нашего Божественного Спасителя, что легче верблюду пройти в иглиное ухо, чем богатому войти в царствие Божие, – эти слова страшно справедливы. Я жалею князя Василия и еще более Пьера. Такому молодому быть отягощенным таким огромным состоянием, – через сколько искушений надо будет пройти ему! Если б у меня спросили, чего я желаю более всего на свете, – я желаю быть беднее самого бедного из нищих. Благодарю вас тысячу раз, милый друг, за книгу, которую вы мне посылаете и которая делает столько шуму у вас. Впрочем, так как вы мне говорите, что в ней между многими хорошими вещами есть такие, которых не может постигнуть слабый ум человеческий, то мне кажется излишним заниматься непонятным чтением, которое по этому самому не могло бы принести никакой пользы. Я никогда не могла понять страсть, которую имеют некоторые особы, путать себе мысли, пристращаясь к мистическим книгам, которые возбуждают только сомнения в их умах, раздражают их воображение и дают им характер преувеличения, совершенно противный простоте христианской.
Будем читать лучше Апостолов и Евангелие. Не будем пытаться проникнуть то, что в этих книгах есть таинственного, ибо как можем мы, жалкие грешники, познать страшные и священные тайны Провидения до тех пор, пока носим на себе ту плотскую оболочку, которая воздвигает между нами и Вечным непроницаемую завесу? Ограничимся лучше изучением великих правил, которые наш Божественный Спаситель оставил нам для нашего руководства здесь, на земле; будем стараться следовать им и постараемся убедиться в том, что чем меньше мы будем давать разгула нашему уму, тем мы будем приятнее Богу, Который отвергает всякое знание, исходящее не от Него, и что чем меньше мы углубляемся в то, что Ему угодно было скрыть от нас, тем скорее даст Он нам это открытие Своим божественным разумом.
Отец мне ничего не говорил о женихе, но сказал только, что получил письмо и ждет посещения князя Василия; что касается до плана супружества относительно меня, я вам скажу, милый и бесценный друг, что брак, по моему, есть божественное установление, которому нужно подчиняться. Как бы то ни было тяжело для меня, но если Всемогущему угодно будет наложить на меня обязанности супруги и матери, я буду стараться исполнять их так верно, как могу, не заботясь об изучении своих чувств в отношении того, кого Он мне даст супругом.
Я получила письмо от брата, который мне объявляет о своем приезде с женой в Лысые Горы. Радость эта будет непродолжительна, так как он оставляет нас для того, чтобы принять участие в этой войне, в которую мы втянуты Бог знает как и зачем. Не только у вас, в центре дел и света, но и здесь, среди этих полевых работ и этой тишины, какую горожане обыкновенно представляют себе в деревне, отголоски войны слышны и дают себя тяжело чувствовать. Отец мой только и говорит, что о походах и переходах, в чем я ничего не понимаю, и третьего дня, делая мою обычную прогулку по улице деревни, я видела раздирающую душу сцену.
Это была партия рекрут, набранных у нас и посылаемых в армию. Надо было видеть состояние, в котором находились матери, жены и дети тех, которые уходили, и слышать рыдания тех и других. Подумаешь, что человечество забыло законы своего Божественного Спасителя, учившего нас любви и прощению обид, и что оно полагает главное достоинство свое в искусстве убивать друг друга.
Прощайте, милый и добрый друг. Да сохранит вас наш Божественный Спаситель и его Пресвятая Матерь под Своим святым и могущественным покровом. Мария.]
– Ah, vous expediez le courier, princesse, moi j'ai deja expedie le mien. J'ai ecris а ma pauvre mere, [А, вы отправляете письмо, я уж отправила свое. Я писала моей бедной матери,] – заговорила быстро приятным, сочным голоском улыбающаяся m lle Bourienne, картавя на р и внося с собой в сосредоточенную, грустную и пасмурную атмосферу княжны Марьи совсем другой, легкомысленно веселый и самодовольный мир.
– Princesse, il faut que je vous previenne, – прибавила она, понижая голос, – le prince a eu une altercation, – altercation, – сказала она, особенно грассируя и с удовольствием слушая себя, – une altercation avec Michel Ivanoff. Il est de tres mauvaise humeur, tres morose. Soyez prevenue, vous savez… [Надо предупредить вас, княжна, что князь разбранился с Михайлом Иванычем. Он очень не в духе, такой угрюмый. Предупреждаю вас, знаете…]
– Ah l chere amie, – отвечала княжна Марья, – je vous ai prie de ne jamais me prevenir de l'humeur dans laquelle se trouve mon pere. Je ne me permets pas de le juger, et je ne voudrais pas que les autres le fassent. [Ах, милый друг мой! Я просила вас никогда не говорить мне, в каком расположении духа батюшка. Я не позволю себе судить его и не желала бы, чтоб и другие судили.]
Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с испуганным видом пошла в диванную. Между 12 и 2 часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах.


Седой камердинер сидел, дремля и прислушиваясь к храпению князя в огромном кабинете. Из дальней стороны дома, из за затворенных дверей, слышались по двадцати раз повторяемые трудные пассажи Дюссековой сонаты.
В это время подъехала к крыльцу карета и бричка, и из кареты вышел князь Андрей, высадил свою маленькую жену и пропустил ее вперед. Седой Тихон, в парике, высунувшись из двери официантской, шопотом доложил, что князь почивают, и торопливо затворил дверь. Тихон знал, что ни приезд сына и никакие необыкновенные события не должны были нарушать порядка дня. Князь Андрей, видимо, знал это так же хорошо, как и Тихон; он посмотрел на часы, как будто для того, чтобы поверить, не изменились ли привычки отца за то время, в которое он не видал его, и, убедившись, что они не изменились, обратился к жене:
– Через двадцать минут он встанет. Пройдем к княжне Марье, – сказал он.
Маленькая княгиня потолстела за это время, но глаза и короткая губка с усиками и улыбкой поднимались так же весело и мило, когда она заговорила.
– Mais c'est un palais, – сказала она мужу, оглядываясь кругом, с тем выражением, с каким говорят похвалы хозяину бала. – Allons, vite, vite!… [Да это дворец! – Пойдем скорее, скорее!…] – Она, оглядываясь, улыбалась и Тихону, и мужу, и официанту, провожавшему их.
– C'est Marieie qui s'exerce? Allons doucement, il faut la surprendre. [Это Мари упражняется? Тише, застанем ее врасплох.]
Князь Андрей шел за ней с учтивым и грустным выражением.
– Ты постарел, Тихон, – сказал он, проходя, старику, целовавшему его руку.
Перед комнатою, в которой слышны были клавикорды, из боковой двери выскочила хорошенькая белокурая француженка.
M lle Bourienne казалась обезумевшею от восторга.
– Ah! quel bonheur pour la princesse, – заговорила она. – Enfin! Il faut que je la previenne. [Ах, какая радость для княжны! Наконец! Надо ее предупредить.]
– Non, non, de grace… Vous etes m lle Bourienne, je vous connais deja par l'amitie que vous рorte ma belle soeur, – говорила княгиня, целуясь с француженкой. – Elle ne nous attend рas? [Нет, нет, пожалуйста… Вы мамзель Бурьен; я уже знакома с вами по той дружбе, какую имеет к вам моя невестка. Она не ожидает нас?]
Они подошли к двери диванной, из которой слышался опять и опять повторяемый пассаж. Князь Андрей остановился и поморщился, как будто ожидая чего то неприятного.
Княгиня вошла. Пассаж оборвался на середине; послышался крик, тяжелые ступни княжны Марьи и звуки поцелуев. Когда князь Андрей вошел, княжна и княгиня, только раз на короткое время видевшиеся во время свадьбы князя Андрея, обхватившись руками, крепко прижимались губами к тем местам, на которые попали в первую минуту. M lle Bourienne стояла около них, прижав руки к сердцу и набожно улыбаясь, очевидно столько же готовая заплакать, сколько и засмеяться.
Князь Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услышав фальшивую ноту. Обе женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе заплакали и опять стали целоваться. M lle Bourienne тоже заплакала. Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух женщин казалось так естественно, что они плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
– Ah! chere!…Ah! Marieie!… – вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. – J'ai reve сette nuit … – Vous ne nous attendez donc pas?… Ah! Marieie,vous avez maigri… – Et vous avez repris… [Ах, милая!… Ах, Мари!… – А я видела во сне. – Так вы нас не ожидали?… Ах, Мари, вы так похудели. – А вы так пополнели…]
– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату:
– И ты решительно едешь на войну, Andre? – сказала oia, вздохнув.
Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.