Наполеон III

	Наполеон III; Napoléon III<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
2 декабря 1852 — 4 сентября 1870
Предшественник:	титул восстановлен
Преемник:	титул упразднён
Наследник:	Наполеон Эжен
20 декабря 1848 — 2 декабря 1852
Предшественник:	должность учреждена;; Временное правительство ; Второй республики
Преемник:	должность упразднена; Адольф Тьер
20 декабря 1848 — 4 сентября 1870
Соправитель:	Симо де Гвардиола-и-Хортонеда; Жозеп Кайксаль-и-Эстраде
Предшественник:	Луи-Филипп I
Преемник:	Адольф Тьер
Рождение:	20 апреля 1808; Париж (Франция)
Смерть:	9 января 1873 (64 года); Кемден-Плейс (Чизльгерст, графство Кент, Англия, Великобритания)
Род:	Бонапарты
Отец:	Людовик Бонапарт (1778—1846), король Голландии; брат Наполеона I
Мать:	Гортензия де Богарне (1783—1837), герцогиня де Сен-Лё; падчерица Наполеона I
Супруга:	Евгения Монтихо
Дети:	Наполеон Эжен
Монограмма:

В Википедии есть статьи о других людях с именем Наполеон (значения).

Шарль Луи́ Наполео́н Бонапа́рт (фр. Charles Louis Napoléon Bonaparte), именовавшийся Луи-Наполеон Бонапарт (Louis-Napoléon Bonaparte), позже Наполеон III (Napoléon III; 20 апреля 1808 — 9 января 1873) — первый президент Французской республики с 20 декабря 1848 по 1 декабря 1852, император французов с 1 декабря 1852 по 4 сентября 1870 (с 5 сентября 1870 по 19 марта 1871 находился в плену).

Племянник Наполеона I, после ряда заговоров с целью захватить власть, пришёл к ней мирным путём как президент республики (1848). Совершив переворот (1851) и устранив законодательную власть, путём «прямой демократии» (плебисцит) установил авторитарный полицейский режим и ещё через год провозгласил себя императором Второй империи. После десяти лет довольно жёсткого контроля Вторая империя, ставшая воплощением идеологии бонапартизма, перешла к некоторой демократизации (1860-е годы), что сопровождалось развитием французской экономики и промышленности. При нём барон Осман провел масштабную реконструкцию Парижа. Через несколько месяцев после принятия либеральной конституции 1870 года, вернувшей права парламенту, конец правлению Наполеона положила Франко-прусская война, в ходе которой император попал в германский плен и во Францию так и не вернулся.

Наполеон III был последним монархом Франции.

Биография

Ранние годы

Получил при рождении имя Шарль Луи Наполеон. Крещён 4 ноября 1810 года в часовне дворца Сен-Клу. Своего отца, Людовика Бонапарта, почти не знал, так как насильственный брак его родителей был несчастлив, и его мать, Гортензия де Богарне, жила в постоянной разлуке с мужем. Через три года после рождения Луи Наполеона у неё родился незаконный сын, Шарль де Морни (отцом которого был побочный сын Талейрана). Сам Луи Наполеон был признан отцом, хотя впоследствии во враждебной ему литературе (между прочим, у В. Гюго) высказывались сомнения в законности его рождения, и не без фактических оснований. Выросший в блеске двора Наполеона I, под влиянием своей матери Луи Наполеон с детства обнаруживал столь же страстное и столь же романтическое поклонение своему дяде. По натуре он был человек добрый, мягкий и кроткий, хотя изредка и вспыльчивый; отличался щедростью и любвеобильностью, которую сохранял до полного ухудшения здоровья в 60-летнем возрасте. Все его инстинкты и чувства перевешивала фанатическая вера в свою звезду и преданность «наполеоновским идеям», бывшим руководящими идеями его жизни. Человек страстный и вместе с тем полный самообладания (по выражению В. Гюго, голландец обуздывал в нём корсиканца), он с юности стремился к одной заветной цели, уверенно и твёрдо расчищая дорогу к ней и не стесняясь при этом в выборе средств.

Всю молодость, начиная с 1814 года, Луи Наполеон провёл в скитаниях, которые, впрочем, не были сопряжены с материальными лишениями, так как его мать успела скопить громадное состояние. Королева Гортензия не могла оставаться во Франции после падения императора, несмотря на личное сочувствие к ней Александра I. Из германских государств её тоже изгоняли, и потому она, переменив несколько мест жительства, купила себе замок Арененберг в швейцарском кантоне Тургау, на берегу Боденского озера, где и поселилась вместе с двумя сыновьями. Луи Наполеон во время этих скитаний не мог получить систематического школьного образования, недолго он посещал гимназию в Аугсбурге. Его личными воспитателями (кроме матери) были аббат Бертран и Филипп Леба, сын якобинца. В Швейцарии Луи Наполеон поступил в военную службу и был капитаном артиллерии. Результатом изучения им военного дела явились его брошюра «Considérations politiques et militaires sur la Suisse» (P., 1833) и книга «Manuel d’artillerie» (P., 1836; обе работы перепечатаны в собрании его сочинений).

В 1830—31 годах Луи Наполеон вместе со своим старшим братом Наполеоном-Луи принял участие в заговоре моденского революционера Чиро Менотти и в экспедиции в Романью; целью экспедиции было освобождение Рима из-под светской власти пап (а целью двух братьев были выкрасть сына Наполеона Бонапарта и провозгласить его королем Италии)^[1]. После неудачи экспедиции, во время которой умер его старший брат, Луи Наполеону удалось с английским паспортом бежать через всю Италию во Францию, откуда он был немедленно выслан.

Первые шаги во власть

В 1832 году умер герцог Рейхштадтский, и к Луи Наполеону перешла роль представителя наполеоновских идей и притязаний. В 1832 году он заявил об этом брошюрой «Rêveries politiques», которая, равно как брошюра: «Des idées Napoléoniennes» (P., 1839), лучше всего выражает идеалы и стремления молодого Наполеона. «Если бы Рейн, — говорит он, — был морем, если бы добродетель была единственным стимулом человеческой деятельности, если бы лишь заслуги прокладывали путь к власти, я бы стремился к республике». В действительности это не так — и потому Луи Наполеон предпочитает монархическую форму, которая, вместе с тем, осуществляла бы республиканские принципы. Народ, законодательный корпус, император — вот три власти, которые должны существовать в государстве. «Народ имеет право избрания и право санкции, законодательный корпус — право обсуждения законов, император — исполнительную власть. Страна будет счастлива, когда гармония будет господствовать между этими тремя властями… Гармония между правительством и народом существует в двух случаях: или народ управляется по воле одного, или один управляет по воле народа. В первом случае это — деспотизм, во втором — свобода». Правительство Луи-Филиппа I не придавало серьёзного значения молодому претенденту на власть, но враги правительства, как из республиканского (Арман Каррель, впоследствии Жорж Санд), так и из легитимистского лагеря (Шатобриан), веря в личную честность и патриотизм Луи Наполеона или рассчитывая воспользоваться им для низвержения существующего правительства, раздували его значение и распространяли его славу.

Страсбургский заговор

В 1836 году Луи Наполеон сделал романтическую и безрассудную попытку захвата власти. При помощи своего верного сторонника, бывшего офицера Персиньи, он устроил заговор в Страсбурге, к которому привлек нескольких офицеров, в том числе полковника Водре, командовавшего одним из артиллерийских полков страсбургского гарнизона. 30 октября Луи Наполеон, накануне приехавший в Страсбург, явился в казармы полка в костюме, напоминавшем костюм Наполеона I, с исторической треуголкой на голове; его сопровождала свита, состоявшая из заговорщиков, которые несли императорского орла. Водре ожидал его во главе солдат, которым он только что роздал деньги. Увидев Луи Наполеона, Водре воскликнул, что во Франции вспыхнула революция, Луи-Филипп I низложен и власть должна перейти к наследнику великого императора, которого Водре назвал Наполеоном II. Солдаты приветствовали претендента возгласами: «Да здравствует император!». В другом полку недостаточно обработанные заговорщиками солдаты арестовали Луи Наполеона и его сторонников. Луи-Филипп I освободил его из тюрьмы, ограничившись высылкой в Америку. Участники заговора были преданы суду, но, ввиду состоявшегося уже освобождения главного виновника и унизительного письма, зачитанного на суде, в котором Луи Наполеон каялся в своём преступлении, восхвалял великодушие и милосердие короля и просил о пощаде для своих сторонников, суду оставалось только оправдать их всех.

В 1837 году Луи Наполеон вернулся из Америки в Европу и поселился в Швейцарии, которую он, по требованию французского правительства, скоро вынужден был оставить, и переселился в Англию.

Булонская высадка и тюремное заключение

В 1840 году, когда правительство Луи-Филиппа I своим решением перевезти тело Наполеона I во Францию само дало новый толчок распространению наполеоновского культа, Луи Наполеон счёл своевременным повторить попытку захвата власти. Он нанял пароход, организовал в Лондоне экспедицию и, привлекши на свою сторону нескольких офицеров булонского гарнизона, 6 августа 1840 года высадился в Булони. По городу были распространены прокламации, в которых правительство обвинялось в резком повышении налогов, в разорении народа, в нелепой африканской войне, в деспотизме и давалось обещание, что Луи Наполеон будет «опираться единственно на волю и интересы народа и создаст непоколебимое здание; не подвергая Францию случайностям войны, он даст ей прочный мир». Не ограничиваясь костюмом, шляпой и обычными знаками императорского достоинства, Луи Наполеон имел при себе прирученного орла, который, выпущенный в определённый момент, должен был парить над его головой. Но этот момент не наступил, так как вторая попытка окончилась ещё плачевнее, чем первая. Солдаты первого же полка, которому представился Луи Наполеон, арестовали его и его сторонников, причём Луи Наполеон, во время свалки, выстрелил в одного из солдат. Заговорщики были преданы суду палаты пэров; в числе защитников выступили Беррье, Мари, Жюль Фавр. Пэры, чрезвычайно суровые к обыкновенным революционерам, отнеслись весьма снисходительно к Луи Наполеону и его сторонникам и приговорили Луи Наполеона к не существовавшему во французском кодексе наказанию, а именно к пожизненному тюремному заключению без ограничения прав.

Шарль Луи Наполеон был посажен в крепость Гам (Forteresse de Ham), где провёл 6 лет. Он пользовался там весьма значительной свободой: принимал друзей, писал статьи, печатал книги. Раздутые услужливыми журналистами, страдания гамского узника привлекли на его сторону многочисленных друзей; в это время возникло несколько органов печати, задавшихся специальной целью пропагандировать его идеи. Наибольшие услуги ему оказал «Progrès du Pas-de-Calais», редактор которого, искренний республиканец Де-Жорж, верил, что ошибки Луи Наполеона искуплены его страданиями и что «он более не претендент, но член нашей партии, боец за наше знамя». В этом журнале много писал сам Луи Наполеон. Во время своего заключения Луи Наполеон значительно пополнил своё недостаточно систематическое образование. Главные его работы, опубликованные за это время, — трактат «Analyse de la question des sucres» (Париж, 1842) и брошюра «Extinction du paupérisme» («Об искоренении нищеты», 1844). Эта последняя заключает в себе не лишённую серьёзности критику экономических отношений, приводящую к тому, что «вознаграждение за труд зависит от случая и произвола… Рабочий класс не владеет ничем; его нужно сделать собственником». С этой целью Луи Наполеон предлагает довольно фантастический, хотя и подкрепленный статистическими таблицами план организации за счёт государства многочисленных ферм, на которых были бы поселены пролетарии. Брошюра, составленная под несомненным влиянием посещавшего его в заключении Луи Блана, вызвала сочувствие к Луи Наполеону во многих социалистах. Во время тюремного заключения в крепости принц успел стать отцом двоих сыновей — Александра, впоследствии граф Лабенне, и Эжена, впоследствии граф Оркс — от своей горничной и швеи Эленоры Верго. В 1846 году Луи Наполеон, переодевшись каменщиком, с доской на плече, сумел, при помощи друзей, бежать из крепости и перебраться в Англию. Там он сошелся с Гарриет Говард (1823—1865), актрисой, выбившейся в высший свет, получившей состояние от одного из любовников и имевшей множество полезных знакомств. Благодаря её финансовой поддержке принц смог осуществить свои политические амбиции.

Революция 1848 и приход к власти

После революции 24 февраля 1848 года Луи Наполеон поспешил в Париж, но временное правительство в лице его руководителя Ламартина вежливо приказало ему покинуть столицу, пока ситуация в революционном городе не нормализуется. Друзья и советники предлагали Луи-Наполеону остаться и даже попытаться взять власть, но принц оценивая ситуацию предпочел выразить лояльность Республике. Он не стал выдвигаться на первых выборах в Национальное собрание в апреле 1848 года, хотя тогда же в собрание прошли трое членов семьи Бонапарт — Жером Наполеон Бонапарт, Пьер Наполеон Бонапарт и Люсьен Мюрат. В мае 1848 года он был избран депутатом в четырёх департаментах, в том числе и в департаменте Сены; но отказался от полномочий. Его последователи были в основном левые — от крестьянства и рабочего класса. Его брошюра «Об искоренении нищеты» была широко распространена в Париже, и его имя стало ассоциироваться с социалистами. Дошло до того, что консерваторы-лидеры Временного правительства Ламартин и Кавеньяк обдумывали целесообразность ареста принца, но Луи Наполеон упредил их действия, обратившись к Ламартину с пылким воззванием, в котором заверил последнего в своей верности Республике. Во время июньского восстания рабочих принц вновь скрылся в Лондоне, заняв выжидательную позицию, что позволило ему умело дистанцироваться от лиц, причастных к подавлению и кровавым расправам над участниками беспорядков, при этом заработать себе «политические очки» и совершенно незаметно перейти в лагерь правых.

В сентябре, избранный вновь в пяти департаментах, он наконец вступил в учредительное собрание 24 сентября. В своих редких публичных речах и куда более многочисленных посланиях этого периода заявлял, что мог выставлять свои претензии наследника империи только в присутствии короля; но ввиду республики, основанной на воле всего французского народа, он отказывается от этих претензий и, как верный слуга народа, является искренним и горячим республиканцем. От голосования по практическим вопросам он воздерживался. Оратором принц был неважным, говорил монотонно и медленно, что усугублял лёгкий немецкий акцент, следствие швейцарского образования. Его оппоненты откровенно высмеивали Луи Наполеона, называя «индейкой, которая считает себя орлом».

В ноябре 1848 года выступил кандидатом на пост президента республики. Его избирательный манифест, не давая ни одного определённого обещания, старался обтекаемыми фразами вызвать надежды и сочувствие у всех партий и групп избирателей; он обещал «по прошествии четырёх лет передать своему преемнику власть — твёрдой, свободу — неприкосновенной, прогресс — осуществившимся на деле», говорил о покровительстве религии, семье, собственности, о свободе вероисповеданий и преподавания, об экономии, о мерах в пользу рабочих (прежде всего программы общественных работ взамен упраздненных Национальных мастерских и пенсионное обеспечение).

Его агенты избирательной кампании, многие из которых были ветеранами наполеоновской армии, свято и добросовестно верившие в принца, развили бурную агитационную деятельность в провинции, обеспечив Наполеону поддержку по всей стране в самых широких слоях населения, прежде всего крестьян, недовольных ростом цен, безработных, широчайший пласт мелких предпринимателей и собственников, желавших политической стабилизации и экономического процветания, даже интеллектуалов. Он сумел заработать неохотное одобрение даже у влиятельного противника, Тьера, который посчитал, что принц может быть легко контролируемым на посту президента; Тьер назвал его «наименее худшим из всех возможных кандидатов». Луи Наполеон завоевал поддержку «l’Evenement», газеты Виктора Гюго, который заявил: «У нас есть уверенность в нём;. Он несёт великое имя».

10 декабря произошло голосование; Луи Наполеон получил 5 430 000 голосов (75 %), против 1 450 000, полученных генералом Кавеньяком, и 440 000 — другими кандидатами. Это были первые прямые (хотя и не всеобщие, ввиду избирательного ценза и отсутствия избирательных прав женщин) выборы главы французского государства. Следующие прямые президентские выборы были проведены лишь в 1965 году.

Президент Французской Республики

20 декабря 1848 года он принёс присягу на верность республике и конституции и принял власть в свои руки. Первый президент Франции, Бонапарт до сих пор является и самым молодым из всех, избранных на этот пост: он вступил в должность в возрасте 40 лет. Почти сразу Луи Наполеон перешел к внешней помпезности, предпочитая носить форму генерала республиканской гвардии вопреки совету Тьера носить более демократический костюм.

В произнесённой им при инаугурации речи, полной неопределённых фраз, он дал одно ясное и определённое обещание: «считать врагами отечества всех тех, кто будет покушаться изменить незаконными путями установленное всей Францией». Это заявление было далеко не единственным в своём роде. В послании к палате депутатов 12 ноября 1850 года Наполеон заявлял о своём намерении быть непоколебимо верным конституции. В разных речах и посланиях он настаивал на том, что никогда не давал и никогда не даст повода не верить его слову. В министерском совете он однажды прямо заявил, что представитель власти, который решился бы нарушить конституцию, был бы «бесчестным человеком». В речи, произнесённой им в Гаме, он выражал сожаление, что когда-то совершил преступление, нарушив законы родины. В разговорах с депутатами и министрами он шёл ещё дальше и называл 18-е брюмера — преступлением, желание подражать ему — безумием. Такими заявлениями ему удалось в значительной степени успокоить подозрительность врагов. На самом деле, однако, уже довольно рано началась подготовка государственного переворота. Во время смотра 10 октября 1850 в Сатори кавалерия кричала: «Да здравствует Наполеон, да здравствует император!» Пехота, предупрежденная генералом Неймейером, что по военному уставу в строю обязательно молчание, продефилировала перед президентом молча. Через несколько дней генерал Неймейер был уволен. Главнокомандующий парижской армией, генерал Шангарнье, дневным приказом, прочитанным по войскам, запретил солдатам какие бы то ни было восклицания в строю. Через несколько месяцев Шангарнье был также уволен. Во время прений по этому поводу в палате Тьер сказал: «империя уже создана» (l’empire est fait). Тем не менее палата не приняла никаких мер, чтобы предупредить государственный переворот. По своему составу в законодательном собрании, избранном в мае 1849 года, в значительной степени преобладала коалиция консервативных республиканцев-католиков и монархистов под названием «Партии порядка», руководимой Тьером. Первое время оно довольно энергично поддерживало президента, шедшего по той же дороге. Первое предприятие в иностранной политики, в Италии, где в юности он вступил в патриотическом восстании против австрийцев. Предыдущее правительство послало экспедиционные войска в Рим, чтобы помочь восстановить светскую власть папы Пия IX, которому угрожали войска итальянских республиканцев Мадзини и Гарибальди. Французские войска попали под огонь солдат Гарибальди. Принц-президент, не посоветовавшись с своим министрам, приказал своим солдатам сражаться, если необходимо, в поддержку Папы. Это был очень популярный ход среди французских католиков, но привело в бешенство республиканцев, которые симпатизировали и поддерживали Гарибальди и, в общем, надеялись на скорое объединение Италии в рамках Европейской Революции революционно-демократическими силами, что могло стать заслугой Франции. Чтобы угодить радикалам, Наполеон попросил Папу ввести либеральные реформы и Кодекс Наполеона в Папской области. Отношения же с духовенством были урегулированы новым конкордатом.

11 июня 1849 года социалисты и радикальные республиканцы сделали попытку захватить власть. Ледрю-Роллен, со своей штаб-квартирой в Консерватории искусств и профессий, заявил, что Луи Наполеон больше не президент и призвал к всеобщему восстанию. Несколько баррикад были построены в рабочих кварталах Парижа. Но Луи-Наполеон действовал быстро, и восстание было недолгим. Париж был объявлен на осадном положении, штаб-квартира восстания была окружена и лидеры арестованы. Ледрю-Роллен бежал в Англию, Распайль был арестован и отправлен в тюрьму, республиканские клубы были запрещены, а их газеты закрыты.

Национальное Собрание, избавленное от радикалов, предложило новый закон о выборах, который предусматривал цензовые ограничения на универсальной избирательное право для мужчин в виде ограничения оседлости тремя годами проживания в одном месте. Этот новый ценз исключил 3,5 из 9 миллионов французских избирателей, тех слоёв общества, которых лидер партии порядка, Тьер презрительно называл «подлый народ». Закон о выборах был принят 31 мая 1850 большинством 433 на 241, поставив Национальное собрание на прямой курс столкновения с принцем-президентом. Луи Наполеон воспользовался возможностью, чтобы порвать с Ассамблеей и консервативных министров противоположных его проектам в пользу обездоленных. Он заручился поддержкой армии, начал тур по стране, делая популистские речи, осуждающие Ассамблею, и представил себя в качестве защитника всеобщего избирательного права. Принц-президент потребовал, чтобы закон быть изменен, но его предложение закономерно провалили в Ассамблее 355 голосами против 348.

Популистские нападки на Ассамблею, все больше и больше становившиеся неотъемлемой частью видимой политической деятельности Луи-Наполеона, «наглядно» проводимой им в интересах большинства рядовых французов, не могли не усугубить разногласий между президентом и монархическим (орлеанистским и легитимистским) большинством палаты, и палата стала откровенно тормозить деятельность главы государства. Очень скоро принц столкнулся с неприятными для себя перспективами. В соответствии с Конституцией 1848 года, он должен был уйти в отставку в конце своего срока, поэтому Наполеон искал пути к конституционной поправку, чтобы позволило бы ему выдвинуться повторно, утверждая, что четыре года не было достаточно, чтобы в полной мере реализовать свою политическую и экономическую программу. Он снова пустился гастролировать по стране и получил поддержку со стороны многих региональных правительств, и поддержку многих, включая даже самих депутатов. Голосование в июле 1851 года 446 голосами против 278 в пользу изменения закона и позволило ему работать снова, но это было чуть меньше установленного конституцией большинства в две трети, необходимого для внесения поправок. Таким образом, устранена была законная возможность переизбрания его президентом, и жесткая позиция Тьера не оставляла шансов договориться с членами Ассамблеи. Срок его полномочий истекал в мае 1852 года. Это было одной из побудительных причин, заставивших президента торопиться.

Государственный переворот 2 декабря 1851

Основная статья: Государственный переворот 2 декабря 1851 года

Наполеон, вступая в должность президента, торжественно поклялся быть верным республике и охранять её законы. На деле он ни на минуту не переставал мечтать о том, чтобы ликвидировать республику и стать императором. В этом его поддерживала любовница и финансистка мисс Говард, продавшая своё имущество в Англии и заложившая свои драгоценности, чтобы выручить дополнительные средства, пожертвовав всем, чем могла. Немаловажным стало назначение принцем своего сводного брата, Огюста де Морни, на пост министра внутренних дел.

Наполеон готовил заговор против республики. Заговорщики увольняли в отставку преданных республике офицеров и генералов. Переворот был назначен на 2 декабря 1851 года (годовщина коронации Наполеона I в 1804 году и аустерлицкой битвы в 1805 — одной из самых блестящих побед великого французского императора).

Отряды войск заняли здания Законодательного собрания и других правительственных учреждений. Декретом президента республики Луи Наполеона Бонапарта Собрание было распущено, большинство его депутатов полицейские комиссары арестовали и увезли в тюрьму. Восстания, поднятые в Париже и в некоторых других местностях сторонниками республики, были беспощадно подавлены. Вся власть оказалась в руках Наполеона, который организовал этот государственный переворот, приведший к ликвидации республики и установлению во Франции империи. Принятая 14 января 1852 года конституция давала Наполеону почти монархические полномочия.

Император Франции

Во время путешествия президента по Франции было подстроено достаточное количество демонстраций в пользу восстановления империи; президент сам в своих речах многократно намекал на её желательность. «Говорят, что империя поведет за собой войну. Нет! Империя — это мир!» — говорил он в Бордо. Побуждаемый этими демонстрациями, сенат 7 ноября высказался за обращение Франции в наследственную империю, а 22 ноября соответственное изменение конституции было санкционировано плебисцитом; за него подано 7 800 000 голосов. 2 декабря 1852 президент был провозглашён императором французов под именем Наполеона III — бонапартистская традиция учитывала 14 дней, которые де-юре Парижские органы власти считали императором малолетнего сына Наполеона I. Его цивильный лист был определён в размере 25 млн франков. Европейские державы немедленно признали новую империю; только Россия несколько замедлила со своим признанием, и Николай I отказал новому императору в обычном обращении монарха к монарху «Monsieur mon frère».

Дипломатическая неучтивость российского императора, иногда чрезмерно преувеличиваемая в публицистике как веская причина вступления Франции в Крымскую войны, вовсе не была единственным проявлением настороженности к скороспелому французскому императору среди монарших домов Европы. Попытка брака с принцессой из владетельного или хотя бы сравнительно высокородного дома не удалась. Наполеон посватался к нескольким принцессам: Кароле Шведской, дочери кронпринца Густава Шведского, Адельгейде Гогенлоэ-Лангебургской, приходившейся племянницей по материнской линии королеве Виктории. Ни королева Великобритании (где окружение Луи Наполеона британские газеты характеризовали как состоящее «из паразитов, сводников и проституток»), ни даже сын свергнутого шведского короля (для которого такой брак мог иметь большие политические перспективы) не захотели выдавать девушек из своих семей за уже довольно немолодого и известного своей сластолюбивой натурой императора, имевшего уже несколько внебрачных детей (помимо двоих сыновей от Элеоноры Верго отцовству Луи Наполеона приписывали ещё трех сыновей). Не найдя отклика своим матримониальным планам, 30 января 1853 Наполеон III женился на Евгении де Монтихо, графине Теба, которой увлекся ещё четырьмя годами ранее. Большинство наблюдателей сочли брак вынужденным в свете обстоятельств, когда император нуждался в упрочении своего положения и рождении наследника, однако хорошо знавший Луи Наполеона Александр Дюма-сын утверждал, что женитьба стала «торжеством любви над предубеждением, красоты над традицией, чувства над политикой». Воспитанная в строгих правилах христианской морали, истовая католичка, императрица Евгения очень скоро разочаровала мужа, оказавшись если и не совсем фригидной женщиной, то достаточно равнодушной к интимной стороне жизни. Она искренне считала своим единственным долгом рождение наследника престола, что и случилось — 16 марта 1856 года на свет появился принц Империи Наполеон Эжен. После этого она фактически отстранилась от выполнения супружеского долга в 1864 году. Наполеон, однако, придерживался иного мнения и в браке намеревался оставаться свободным. Это с самого начала осложнило отношения между супругами, однако стоически снося измены мужа, Евгения впоследствии добилась от него подчеркнутого уважения и обрела на него определенное влияние. По мере ухудшения здоровья Наполеон все более внимательно прислушивался к её мнению при решении государственных дел. В целом придерживаясь легитимистских взглядов, императрица Евгения сплачивала бонапартистов консервативной направленности, чем немало тревожила и досаждала сподвижникам императора, придерживавшихся левых взглядов.

До сих пор Наполеону III всё удавалось; его способности оказывались совершенно достаточными, чтобы ловко пользоваться ошибками врагов и, основываясь на блеске своего имени, устраивать искусные заговоры. Но этих способностей оказалось недостаточно, когда явилась необходимость управлять самостоятельно таким государством, как Франция.

Наполеон III не обнаружил ни военного, ни административного гения своего дяди; Бисмарк не без основания называл его впоследствии «непризнанной, но крупной бездарностью». В первое десятилетие, впрочем, внешние обстоятельства складывались чрезвычайно благоприятно для Наполеона III.

Внешняя политика

Крымская война вознесла его на высокую степень могущества и влияния. В 1855 году он совершил с императрицей Евгенией поездку в Лондон, где встретил блестящий прием; в том же году Париж посетили короли Сардинии и Португалии и королева Англии. Своеобразна была итальянская политика Наполеона III. Он стремился к объединению Апеннинского полуострова, но с условием сохранения неприкосновенности светской власти пап; вместе с тем ему было необходимо, чтобы объединение было совершено не демократами и республиканцами, а элементами консервативными. Так как фактически эти стремления тормозили ход объединения, то итальянские революционеры смотрели на Наполеона III с особенной ненавистью. Три покушения на его жизнь были организованы именно итальянцами: первое — Пианори (28 апреля 1855), второе — Белламаре (8 сентября 1855), последнее — Орсини (14 января 1858).

В 1859 году Наполеон III начал войну с Австрией, результатом которой для Франции было присоединение к ней Ниццы и Савойи. Успех создал Франции первенствующее положение среди европейских держав. В то же время оказались удачными экспедиции Франции против Китая (1857—1860), Японии (1858), Аннама (1858—1862) и Сирии (1860—1861).

В 1860-х годах для Франции начался период неудач. В 1861 году Наполеон III предпринял военную интервенцию в Мексику, явившуюся подражанием египетской экспедиции Наполеона I и долженствовавшую украсить империю дешевыми военными лаврами. Экспедиция потерпела полнейшее фиаско в битве при Пуэбле, нанеся существенный урон репутации Франции и в первую очередь её военной славе. Наполеон III решивший продолжать агрессивную политику в отношении Мексики, послал в Мексику вторую экспедицию. Добившись успеха и установив Вторую Мексиканскую империю, державшуюся почти исключительно на французских штыках, Наполеон в некоторой мере восстановил престиж своей армии, однако французские войска, столкнувшись с решительным сопротивлением мексиканцев, были вынуждены эвакуироваться из Мексики, оставив на жертву мести республиканцев посаженного ими на мексиканский трон императора Максимилиана. В 1863 году попытка Наполеона III организовать вмешательство европейских держав для поддержки восставшей Польши не удалась, вызвав сильное негодование в Санкт-Петербурге, серьезно повредив русско-французским отношениям. В 1864 году Франция не использовала возможность кризиса Датской войны, побоявшись войны с объединенными силами Пруссии и Австрии, а в 1866 году император не смог оценить стратегического значения для Франции конфликта между Пруссией и Австрией и допустил блестящую победу Пруссии, не успев предпринять никаких активных военных или дипломатических действий, чтобы как то повлиять на ситуацию. Этот крупный промах Наполеона III значительно усилил опасного соседа, без всякого вознаграждения для Франции и соответственно ослабил последнюю.

Параллельно с дипломатическими и военными неудачами у императора начались проблемы со здоровьем — сказывалось тюремное заключение в Гаме и многочисленные беспорядочные связи, начались хронические боли в конечностях, перешедшие в ревматизм, проявлявшийся на свежем и прохладном воздухе — как результат, он жил и работал в перегретых помещениях и офисах, что не способствовало хорошему самочувствию, учитывая привычку курить сигары. Уже в 1856 году английский врач Роберт Фергюссон, осматривавший императора, писал в Лондон в донесении правительству, что император «нервно истощен». Для поправки здоровья Наполеон ездил в полюбившиеся ему Биариц и на горячие источники в Виши, положив начало его бурному развитию как курортного города. К концу десятилетия ему стало трудно передвигаться, он уже не мог сесть на лошадь, даже с посторонней помощью, и ходил по помещениям Тюильри медленно, нередко с тростью. В 1867 году Наполеон III попытался дать удовлетворение оскорбленному общественному мнению Франции покупкой у короля Нидерландов великого герцогства Люксембургского и завоеванием Бельгии, но несвоевременное разглашение его проекта и ловко преподнесенные Бисмарком угрозы со стороны Пруссии заставили его отказаться от этого плана. В мае 1870 года проходил очередной плебисцит, и треть французов, в основном, проживавших в промышленных городах, проголосовала против правительства. По мнению окружения Наполеона III, спасти власть могла только победоносная война.

Внутренняя политика

Неудачи во внешней политике отразились и на политике внутренней. Получивший власть благодаря содействию клерикальных и реакционных элементов, Наполеон III с самого начала должен был отказаться от всех своих социалистических и демократических мечтаний. Строго монархическая конституция в стране, пережившей несколько революций и знакомой с более свободными порядками, могла держаться, только опираясь на суровый полицейский гнёт: печать была подвергнута режиму предостережений, суды были орудием исполнительной власти, парламентские выборы производились под сильным давлением администрации (см. Вторая империя). Некоторую уступку общественному мнению пришлось сделать уже в 1860 году, когда декретом 12 ноября законодательному корпусу было возвращено право адреса на тронную речь и объяснения от имени правительства стали давать палатам министры (а не одни только члены государственного совета). В 1867 году палатам дано было право интерпелляции, в 1868 году состоялся новый, более либеральный закон о печати. Усиление оппозиции на выборах 1869 года повлекло за собой новые уступки со стороны Наполеона III, а 2 января 1870 года было образовано либеральное министерство Олливье, которое должно было реформировать конституцию, восстановив ответственность министров и расширив пределы власти законодательного собрания. В мае 1870 года выработанный министерством проект был одобрен плебисцитом, но он не успел вступить в силу. Политика лавирования главы государства между интересами различных социальных групп получила самостоятельное наименование — «бонапартизм».

К 1870 году состояние здоровья Наполеона ухудшилось ещё больше, что пагубно сказывалось на ясности его ума, принятии решений и оперативном координации действий правительства. С 1869 года ставшие хроническими кризисы мочевыводящих путей лечили с использованием опиатов, которые влияли на физическое состояние, сделав вялыми, сонными и безразличными, что можно видеть на портретах и фотографиях того периода. Его почерк стал трудно читаемым, и голос ещё больше слаб. Весной 1870 года он посетил старого друга из Англии, лорд Малмсбери. Малмсбери нашел его «ужасно изменившимся и очень болезненным». Проблемы со здоровьем императора намеренно засекречивались правительством, которое опасается, что, если его состояние станет достоянием общественности, оппозиция будет требовать его отречения.

В конце июня 1870 года, специалист по проблемам мочевыводящих путей, Жермен Сэи был, наконец, вызван для его осмотра. Сэи сообщил, что император страдает от желчных камней. 2 июля консилиум из четырёх именитых французских врачей, Нелатона, Рикора, Фовеля и Корвисарта, осмотрел его и подтвердил диагноз. Вопрос об операции обсуждался долго, с колебаниями, из-за высокого риска (Желчнокаменные операции не были относительно безопасным до 1880 года) и общей слабости организма Императора, но так и не был окончательно решен в правление Наполеона.

Франко-прусская война, плен и низложение

Основная статья: Франко-прусская война

Летом 1870 произошли осложнения между Францией и Пруссией. Отчасти под влиянием императрицы, Наполеон III, уверенный в военном могуществе Франции и надеявшийся победой загладить все ошибки своей политики, действовал чрезвычайно вызывающим образом и довёл дело до войны. Война обнаружила всю непрочность того государственного и общественного строя, который был создан 2 декабря. Ещё больше положение осложнило восстание Парижской коммуны. Под Седаном сам Наполеон III вынужден был сдаться неприятелю, после того как ему, по его словам, «не удалось найти смерть». 2 сентября Наполеон III отправился в назначенный ему Вильгельмом I для жительства дворец Вильгельмсхёэ.

Через день после сдачи Наполеона III в плен в Париже началась Сентябрьская революция, свергнувшая правительство императора.

Освобождённый из плена после заключения мира, он уехал в Англию, в Чизльгерст, опубликовав протест против постановления бордосского национального собрания о его низвержении. В Чизльгерсте он провёл остаток жизни и умер после сделанной наконец операции дробления камней почек 9 января 1873 года. Последними словами сказанными в бреду слуге были: «Мы ведь не струсили, не струсили тогда при Седане?». Тело было захоронено в крипте аббатства Св. Михаила в Фарнборо (позже там были похоронены его сын и жена).

От императрицы Евгении у него был один ребёнок, Наполеон Эжен, после кончины отца провозглашённый бонапартистами Наполеоном IV, но в 1879 году 23-летний принц, состоявший на британской службе, погиб в Южной Африке в стычке с зулусами.

В 1880 году императрица Евгения купила дом в Фарнборо. Сокрушённая потерей мужа и сына, она превратила аббатство Св. Михаила в монастырь и имперский мавзолей.

Сочинения

Все сочинения Наполеона III, опубликованные им до 1869, а также многие его речи, послания и письма, за исключением, конечно, могущих его скомпрометировать, собраны им в «Oeuvres de Napoleon III» (Париж, 1854—69). В это собрание не вошла только «Histoire de Jules César» (Париж, 1865—66; русский перевод СПб., 1865—66), непосредственным помощником в написании которой был Луи Мори. Книга эта свидетельствует о серьёзном изучении римской истории, написана живо, изящным языком, не без некоторых признаков художественного таланта, но чрезвычайно тенденциозно; восхваляя Цезаря, Наполеон III явно оправдывал самого себя. Автор ставит себе целью «доказать, что провидение создает таких людей, как Юлий Цезарь, Карл Великий, Наполеон I, с целью проложить народам путь, которым они должны следовать, запечатлеть их гением новую эру и в несколько лет завершить работу столетий». «Цезарь, как глава народной партии, чувствовал, что за ним стоит великое дело; оно его толкало вперёд и обязывало победить, невзирая на легальность, обвинения врагов и неизвестный суд потомства. Римское общество требовало властителя, угнетенная Италия — представителя своих прав, мир, согбенный под ярмом, — спасителя». Из последующих сочинений Наполеона III имеет значение «Forces militaires de la France» (1872). После смерти Наполеона III вышли в свет «Oeuvres posthumes, autographes inédits de N. III en exil» (П., 1873).

Генеалогия

Карло Буонапарте (1746—1785) 
│
├──> Жозеф Бонапарт (1768—1844) — первенец Карло
│    и Летиции Буонапарте, старший брат Наполеона I. Король Неаполитанский. Король Испании   
│
├──> Наполеон I (1769-1821)
│    │
│    └──> Наполеон II (1811-1832)
│
├──> Люсьен Бонапарт (1775—1840), принц Канино
│    третий из выживших сыновей Карло и Летиции Буонапарте.
│
├──> Людовик Бонапарт (1778—1846), король Голландии; брат Наполеона.  
│    │
│    └──> Наполеон Шарль Бонапарт
│    │    (10 ноября 1802 — 1807), королевский принц Голландии.  
│    └──> Наполеон Людовик Бонапарт (1804-1831), стал
│    │    королевским принцем Голландии после смерти брата, в 1810 несколько дней
│    │    считался королём Голландии Людовиком II.  
│    │
│    └──> Наполеон III (1808 -1873)
│         │
│         └──> Наполеон IV (16 марта 1856 — 1 июня 1879) принц империи
│               и сын Франции, был единственным ребёнком Наполеона III и 
│               императрицы Евгении Монтихо.
└──> Жером Бонапарт (1784-1860), король Вестфалии.
     │
     └──> Плон-Плон (1822—1891), принц Империи.
          │     
          └──> Наполеон V (1862—1926), принц Империи.

Награды

Орден Почётного легиона, большой крест (1848)
Воинская медаль
Медаль Святой Елены
Медаль в память об Итальянской кампании
Медаль в память о Мексиканской экспедиции
Королевский венгерский орден Святого Стефана, большой крест (Австрия, 1854)
Орден Святого Губерта (Королевство Бавария, 22.09.1853)
Орден Верности, большой крест (Великое герцогство Баден, 17.04.1856)
Орден Церингенского льва, большой крест (Великое герцогство Баден, 17.04.1856)
Орден Леопольда I, большой крест (Бельгия, 15.02.1854)
Орден Южного Креста, большой крест (Бразилия, 23.03.1853)
Орден Пия IX, большой крест с цепью (Ватикан, 1849)
Орден Подвязки (Великобритания, 18.04.1855)
Медаль Альберта (Великобритания, 1865)
Орден Вюртембергской короны (Королевство Вюртемберг, 1856)
Орден Святого Георгия (Королевство Ганновер, 1860)
Орден Людвига, большой крест (Великое герцогство Гессен)
Орден Золотого льва (Гессен-Кассель, 10.01.1858)
Орден Воссоединения (Королевство Голландия)
Орден Спасителя, большой крест (Греция, 1863)
Орден Слона (Дания, 02.08.1855)
Орден Золотого руна (Испания, 17.09.1850)
Орден Камбоджи, большой крест (Камбоджа)
Орден Богоматери Гваделупской, большой крест (Мексика, 12.01.1854)
Императорский орден Мексиканского орла (Мексиканская империя, 01.01.1865)
Орден Святого Карла, большой крест (Монако, 1869)
Орден Золотого льва Нассау (Герцогство Нассау, 02.05.1858)
Военный орден Вильгельма, большой крест (Нидерланды, 13.09.1855)
Орден Святого Фердинанда и Заслуг, большой крест (Королевство Обеих Сицилий, 1854)
Орден Льва и Солнца, большой крест (Персия, 1856)
Тройной орден (Португалия, 07.10.1854)
Орден Башни и Меча, большой крест (Португалия, 03.08.1852)
Орден Чёрного орла (Пруссия, 08.06.1856)
Орден Красного орла 1-го класса (Пруссия, 08.06.1856)
Орден Святого Андрея Первозванного (Россия, 11.06.1856)
Орден Святого Александра Невского (Россия, 11.06.1856)
Орден Белого орла (Россия, 11.06.1856)
Орден Святой Анны 1-й степени (Россия, 11.06.1856)
Орден Саксен-Эрнестинского дома, большой крест (Герцогства Саксен-Альтенбург, Саксен-Кобург-Гота, Саксен-Мейнинген, 01.03.1854)
Орден Белого сокола (Великое герцогство Саксен-Веймар-Эйзенах, 14.11.1860)
Орден Рутовой короны, большой крест (Королевство Саксония)
Высший орден Святого Благовещения (Сардинское королевство, 13.07.1849)
Савойский военный орден, большой крест (Сардинское королевство, 28.09.1855)
Золотая медаль «За воинскую доблесть» (Сардинское королевство, 04.06.1859)
Орден Святого Иосифа, большой крест (Великое герцогство Тосканское, 1850)
Орден Славы, большая лента (Тунис, 17.09.1860)
Орден Меджидие 1-го класса (Турция, 1855)
Орден Османие 1-го класса (Турция, 1862)
Орден Серафимов (Швеция, 10.10.1855)
Орден Меча, большой крест (Швеция, 26.08.1861)

Факты

Название «Латинская Америка» было введено французским императором Наполеоном III как политический термин; он рассматривал Латинскую Америку и Индокитай как территории, на которые Франция старалась распространить своё влияние на протяжении его правления. Этот термин помог ему подкрепить требования к указанным территориям, и должен был включать те части Америки, в которых разговаривают на романских языках, то есть территории, населенные выходцами с Иберийского полуострова и Франции на протяжении XV—XVI веков.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)^{[источник не указан 4121 день]}
16, 17 и 18 августа 1921 года «Таймс» поместила передовую статью Филипа Грейвса ([en.wikipedia.org/wiki/Philip_Graves Philip Graves]) «Правда о Протоколах. Литературная подделка»^[2], в которой сообщила, что «Протоколы сионских мудрецов» — это плагиат малоизвестного памфлета середины XIX века, направленного против Наполеона III^[3]. Памфлет назывался «Диалог в аду между Макиавелли и Монтескьё», его автором был французский адвокат и публицист Морис Жоли. Сразу после напечатания в 1864 году памфлет был запрещён во Франции^[4].
Луи Наполеон Бонапарт был единственным президентом Франции, который во время своего президентского срока был холост (он женился на Евгении уже будучи императором).К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)^{[источник не указан 4121 день]}
Среди историков-искусствоведов есть предположение, что внешность Луи Наполеона Бонапарта (овал лица, форма носа, а также фирменные усы и бородка) послужила прототипом для хрестоматийного иллюстрационного образа барона Мюнхгаузена. Оформлявший издание художник Гюстав Доре, вообще очень точный к деталям, нарочно допустил анахронизм: во второй половине XVIII века (когда жил и служил реальный Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен) усы почти не носили, за исключением разве что гренадерских частей, а бородки не носили вовсе. Однако во время Второй Империи эспаньолки вошли в моду с легкой руки Наполеона. Так же герб литературного барона — три утки — является аллюзией к гербу дома Бонапартов, на котором изображены три пчёлки (символ трудолюбия и упорства). Сделал это Доре с явным намеком, что и самопровозглашенный император, по сути, не так уж далек в своем поведении от «исключительно правдивого и находчивого» барона Мюнхгаузена.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)^{[источник не указан 4121 день]}
Упоминания и характеристики Наполеона III и его супруги императрицы Евгении неоднократно встречаются в романе лауреата Букеровской премии Грэма Свифта «Свет дня» (The Light of Day, 2003). Вот пример такой характеристики: «В отличие от своего дяди — того самого Наполеона, — он не был великим полководцем, но все-таки он сам вел армии в бой и в более ранней войне, с австрийцами в Италии (что, спрашивается, они там делали?), выиграл два крупных сражения — при Мадженте и Сольферино. Он мог выгнать австрийцев из Италии совсем, но после Сольферино заключил перемирие. Одна из причин, утверждают, состояла в том, что он просто-напросто устал от кровопролития» (гл. 59).
Наполеон III с супругой были опытными фигуристами, и их катание на коньках по льду озера в Булонском лесу всегда привлекало внимание великосветской толпы. В то время во Франции набирали популярность танцы на льду.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)^{[источник не указан 4121 день]}

См. также

Источники

↑ Два Наполеона: Взлет и Падение / Москва. — " Аст - Пресс". — стр 111.
↑ Philip Graves. The truth about «The protocols». A literary forgery. The Times, August 16, 17 and 18, 1921.
↑ Dialogue aux enfers entre Machiavel et Montesquieu ou la politique de Machiavel au XIX siecle par un contemporain. Bruxelles, Impremerie de Mertens et fils, 1864.
↑ The dialogue in hell between Machiavelli and Montesquieu / Maurice Joly; Edited and translated by John S. Waggoner; Lexington books, Boston, 2002. ISBN 0-7391-0337-7

Грегуар. История Франции в XIX в. — Т. III. — М., 1896.
Тено Э. Париж и провинция 3 декабря 1851 г. — СПб., 1869.
Верморель. Деятели 1851 г. — СПб., 1870.
Гюго В. История одного преступления. / «Отечественные записки». — 1878. — № 1—8.
де Бомон-Васси. Тайны царствования Наполеона III. — СПб., 1875.
Маркс К. [www.1917.com/Marxism/Marx/18-Brumera/ Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта].
Маркс К. [ru.wikisource.org/wiki/Луи-Наполеон_и_Италия_(Маркс) Луи-Наполеон и Италия].
Sybel. Napoleon III. — Бонн, 1873.
Gottschall. Napoleon III. / «Der Neue Plutarch». — T. 10. — Lpz., 1884.
Delord T. Hist. du second empire. — P., 1868—1875 (первые 2 т. в русском переводе, СПб., 1871)
Jerrold. Life of Napoleon III. — L., 1874—1882.
Pulet-Malassis. Papiers secrets et correspondance du second empire. — P., 1877.
Hist. anecdotique du second empire, par un fonctionnaire. — P., 1888.
Hamel. Hist. illustrée du second empire. — P., 1873.
Bulle. Geschichte des zweiten Kaiserreichs. — B., 1890.
Ebeling. Napoleon III und sein Hof. — Кёльн, 1891—93.
De Lano. La cour de Napoleon III. — P., 1892.
Hachet-Souplet. Louis Napoleon, prisonnier au fort de Ham. — P., 1894.
de la Gorce. Hist. du second empire. — P., 1894.
Simson. Die Beziehungen Napoleon’s III zu Preussen und Deutschland. — Фрейбург, 1882.
Vieil Castel. Mémoires sur le règne de Napoleon III. — P., 1881—1884.
du Casse. Les dessous du coup d’Etat. — P., 1891.
Thirria. Napoleon III avant l’Empire. — P., 1895—1896.
Duval. Napoleon III; enfance, jeunesse. — P., 1895.
Giraudeau. Napoleon III intime. — 5 ed. — P., 1895.
Fraser. Napoleon III; my recollections. — L., 1895.
Виктор Рыжкин. Ледовая сюита. — М., 1975.

Напишите отзыв о статье "Наполеон III"

Литература

Черкасов П. П. Наполеон III — император французов // Новая и новейшая история. 2012. — № 3. — С. 197—216.
Наполеон III // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Предшественник: ( Вторая республика ) Он сам, как 1-й Президент Франции	3-й Император Франции ( Вторая империя ) 2 декабря 1852 — 1870	Преемник: ( Третья республика ) 2-й Президент Франции Адольф Тьер
Предшественник: ( Июльская монархия ) 36-й Король Франции Луи-Филипп I	1-й Президент Франции ( Вторая республика ) 20 декабря 1848 — 2 декабря 1852	Преемник: ( Вторая империя ) Он сам, как 3-й Император Франции

Короли и императоры Франции (987—1870)

Капетинги (987—1328)

987	996		1031		1060		1108		1137		1180		1223		1226
Гуго Капет		Роберт II		Генрих I		Филипп I		Людовик VI		Людовик VII		Филипп II		Людовик VIII

1226	1270		1285		1314		1316		1316		1322		1328
Людовик IX		Филипп III		Филипп IV		Людовик X		Иоанн I		Филипп V		Карл IV

Валуа (1328—1589)

1328	1350		1364		1380		1422		1461		1483		1498
Филипп VI		Иоанн II		Карл V		Карл VI		Карл VII		Людовик XI		Карл VIII

1498	1515		1547		1559		1560		1574		1589
Людовик XII		Франциск I		Генрих II		Франциск II		Карл IX		Генрих III

Бурбоны (1589—1792)

1589	1610		1643		1715		1774		1792
Генрих IV		Людовик XIII		Людовик XIV		Людовик XV		Людовик XVI

1792	1804		1814		1824		1830		1848		1852		1870
—		Наполеон I (Бонапарты)		Людовик XVIII		Карл X		Луи-Филипп I (Орлеанский дом)		—		Наполеон III (Бонапарты)

Отрывок, характеризующий Наполеон III

Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.

15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…

В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.

Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.

На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.

Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»

Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.

[1] Два Наполеона: Взлет и Падение / Москва. — " Аст - Пресс". — стр 111.

[2] Philip Graves. The truth about «The protocols». A literary forgery. The Times, August 16, 17 and 18, 1921.

[3] Dialogue aux enfers entre Machiavel et Montesquieu ou la politique de Machiavel au XIX siecle par un contemporain. Bruxelles, Impremerie de Mertens et fils, 1864.

[4] The dialogue in hell between Machiavelli and Montesquieu / Maurice Joly; Edited and translated by John S. Waggoner; Lexington books, Boston, 2002. ISBN 0-7391-0337-7

[1]

[2]

[3]

[4]