Нарада

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Статья по тематике
Индуизм

История · Пантеон

Вайшнавизм  · Шиваизм  ·
Шактизм  · Смартизм

Дхарма · Артха · Кама
Мокша · Карма · Сансара
Йога · Бхакти · Майя
Пуджа · Мандир · Киртан

Веды · Упанишады
Рамаяна · Махабхарата
Бхагавадгита · Пураны
другие

Родственные темы

Индуизм по странам · Календарь · Праздники · Креационизм · Монотеизм · Атеизм · Обращение в индуизм · Аюрведа · Джьотиша

Портал «Индуизм»

На́рада (санскр. नारद, Nārada IAST) в индуизме — полубожественный мудрец, которому приписывают несколько гимнов «Ригведы» и который играет большую роль в некоторых пуранических писаниях, в особенности в «Бхагавата-пуране».

Нараду причисляют к семи великим мудрецам (саптариши). Он известен тем, что предрёк грядущее рождение Кришны и первым научил людей знаниям в математике, астрономии и земледелии.

В пуранической литературе Нарада описывается как монах-путешественник, который обладает мистической силой, позволяющей ему свободно путешествовать с одной планеты (локи) на другую в материальной вселенной, и даже посещать планеты духовного мира Вайкунтхи. Он постоянно носит с собой музыкальный инструмент под названием вина, играя на котором он воспевает гимны, молитвы и мантры, прославляющие Вишну и Кришну. В Пуранах он также упоминается как один из двенадцати махаджанов или «великих преданных» Бога.

Нарада занимает особое положение в вайшнавских течениях индуизма, где его особо почитают за то, что он является поборником бхакти. Он постоянно занят киртаном — воспеванием имён Бога Хари и Нараяны, и непрестанно занимается проповедью бхакти-йоги, обстоятельное описание которой содержится в приписываемом ему труде «Нарада-бхакти-сутра».

Нараду также называют Манаса-путра, так как, согласно Пуранам, он родился «из ума Брахмы», который был первым живым существом во вселенной. Нараду также называют Трилока-санчари, межпланетным путешественником, который беспрестанно скитается по всем трём планетарным системам (локам) — Сварга-локе (небесам), Мритью-локе (Земле) и Патала-локе (низшим мирам) — постоянно воспевая славу Нараяны и заботясь о духовном благоденствии обитающих там живых существ. Нарада также известен тем, что часто устраивает ссоры между девами и людьми, за что его называют Калаха-прия.



Этимология

«Нарада» буквально переводится с санскрита как «низший из людей» (нара — человек, мужчина; да-х — низший). Бхактиведанта Свами Прабхупада приводит другой вариант перевода и трактовки этого слова. В своём комментарии к «Бхагавата-пуране» он пишет: «Само имя Нарада указывает на то, что он способен даровать живому существу Верховного Господа. Нара значит „Верховный Господь“, а да — „тот, кто может дать“. Однако то, что Нарада способен дать живому существу Верховного Господа, вовсе не означает, что Господа можно вручить кому угодно, словно вещь. Нарада может дать любому живому существу возможность заниматься трансцендентным любовным служением Господу в качестве Его слуги, друга, отца, матери или возлюбленной — в зависимости от желания, продиктованного трансцендентной любовью того или иного живого существа к Господу. Иначе говоря, только Нарада способен направить человека на путь бхакти-йоги, то есть посвятить его в тайну высшего мистического метода, который поможет ему достичь Верховного Господа».

История Нарады

«Бхагавата-пурана» описывает историю Нарады. В своём предыдущем рождении он был гандхарвой, который из-за проклятия за совершённое оскорбление вынужден был родится на земле сыном служанки. Однажды его матери выпала возможность принять у себя дома святых брахманов и прислуживать им. Брахманы, довольные её служением, благословили её маленького сына тем, что позволили ему отведать остатки своей пищи (прасада), которая предварительно была предложена Вишну.

Внимая рассказам мудрецов на различные духовные темы, маленький Нарада также получил и другие благословения. Какое-то время спустя, его мать умерла от укуса ядовитой змеи, что Нарада воспринял как благословение свыше и ушёл скитаться по лесам в поисках просветления и постижения Абсолютной Истины.

По прошествии нескольких дней, он пришёл в живописное и тихое место, и утолив жажду в протекавшем неподалёку ручье, сел медитировать под деревом. Вспомнив наставления брахманов, которые обучили его медитации, он сосредоточился на форме Вишну как Параматме в сердце и по прошествии какого-то времени, сам Вишну явился пред ним, и улыбаясь, сообщил ему, что несмотря на то, что Нарада обрёл эту редкую возможность увидеть его, в этой жизни он более не намеревался являть ему свою божественную форму. Вишну также объяснил Нараде, что он дал ему шанс увидеть свою всепривлекающую форму только для того, чтобы пробудить в его сердце любовь к себе. Сказав это, Вишну немедленно исчез и мальчик вышел из медитации в состоянии блаженной радости и разочарования.

Весь остаток своей жизни Нарада был поглощён медитацией и поклонением Вишну и после своей смерти, по благословению Вишну, обрёл вечное духовное тело.

Роль Нарады

Во многих священных писаниях индуизма Нарада описывается как частичная аватара Бога, наделённая особыми полномочиями совершать различные чудеса ради служения Вишну. Нарада неоднократно упоминается в «Махабхарате». Он описывается как деварши — первый риши среди полубогов. Как сын и ученик Брахмы, он продолжил линию ученической преемственности, идущую от Брахмы. Нарада дал духовное посвящение Прахладе, Дхруве и многим другим прославленным преданным Вишну. В «Бхагавата-пуране» говорится, что он наставлял Прахладу, когда тот ещё находился во чреве матери, а также отца Кришны Васудеву, и махараджу Юдхиштхиру. Также он дал посвящение автору ведийских писаний Вьясадеве, от которого получил посвящение великий вайшнавский ачарья Мадхва, основатель Брахма-мадхва-сампрадаи, к которой принадлежит гаудия-вайшнавизм.

См. также

Напишите отзыв о статье "Нарада"

Ссылки

  • [www.advayta.org/item/000002/?text_id=26 Нарада-бхакти-сутра] — афоризмы о всевышней любви к Господу, написанные Нарадой
  • [vyasa.ru/books/ Библиотека ведической литературы]

Отрывок, характеризующий Нарада

Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.