Нарасимха

Статья по тематике Индуизм
История · Пантеон
Направления Вайшнавизм  · Шиваизм  · Шактизм  · Смартизм
Верования и практики Дхарма · Артха · Кама Мокша · Карма · Сансара Йога · Бхакти · Майя Пуджа · Мандир · Киртан
Священные писания Веды · Упанишады Рамаяна · Махабхарата Бхагавадгита · Пураны другие
Родственные темы Индуизм по странам · Календарь · Праздники · Креационизм · Монотеизм · Атеизм · Обращение в индуизм · Аюрведа · Джьотиша
Портал «Индуизм»

Нараси́мха или Нриси́мха (санскр. नरसिंह, Narasiṃha ^IAST «человеколев») — аватара Вишну в индуизме, описанная в Пуранах, Упанишадах и других индуистских священных текстах. Согласно Пуранам, Нарасимха явился около 3,5 млн лет назад, в Сатья-югу, в форме человекольва — существа с человеческим туловищем и львиной головой. Поклонение Нарасимхе широко распространено среди последователей традиции вайшнавизма, которые считают его «великим защитником» — воплощением Вишну, особой миссией которого является защита своих преданных. В индуизме Нарасимха рассматривается как олицетворение божественного гнева.

Литературные источники

Возможное упоминание Вишну в форме Нарасимхи содержится в одном из стихов «Ригведы», в котором описаны качества Вишну, которые тот проявил только в этой аватаре: «Вот прославляется Вишну за героическую силу, страшный, как зверь, бродящий (неизвестно) где, живущий в горах…» («Ригведа» 1.154.2 в переводе Т. Я. Елизаренковой). В «Ригведе» 8.4.13 также упоминается Намучи: «С помощью водяной пены, о Индра, ты отшвырнул голову Намучи, когда ты победил всех противников..». Возможно, что история Намучи позднее развилась в пуранический миф о Нарасимхе.

Нарасимха описывается во многих пуранических писаниях, где содержатся семнадцать более или менее подробных версий его истории, незначительно отличающихся одна от другой: «Агни-пурана» (4.2-3), «Брахманда-пурана» (2.5.3-29), «Бхагавата-пурана» (Седьмая песнь), «Ваю-пурана» (67.61-66), «Харивамша» (41 и 3.41-47), «Брахма-пурана» (213.44-79), «Вишну-дхармоттара-пурана» (1.54), «Курма-пурана» (1.15.18-72), «Матсья-пурана» (161—163), «Падма-пурана» (Уттара-кханда 5.42), «Шива-пурана» (2.5.43 и 3.10-12), «Линга-пурана» (1.95-96), «Сканда-пурана» (2.18.60-130), «Вишну-пурана» (1.16-20). Нарасимха упоминается в «Махабхарате» (3.100.20), а одна из упанишад, «Нарасимхатапани-упанишада», названа его именем.

Пураническая история явления Нарасимхи

Джая и Виджая

В «Бхагавата-пуране» описывается, как Джая и Виджая, двое слуг Верховного Господа Вишну на Вайкунтхе, оскорбили великих мудрецов четырёх Кумаров и в наказание за это вынуждены были родиться три раза на земле как асуры и сразиться с Вишну в одном из его воплощений. В Сатья-югу они родились демонами по имени Хираньякашипу и Хираньякша; в Трета-югу — Раваной и Кумбхакарной, а в конце Двапара-юги — Шишупалой и Дантавакрой. Джая и Виджая согласились стать врагами Вишну и видеть в нём своего недруга. Вишну же согласился убить их и таким образом даровать им спасение, так как говорится, что даже те, кто думают о Вишну с ненавистью, могут получить освобождение в результате такой медитации.

Гибель Хираньякши и гнев Хираньякашипу

Когда Джая и Виджая родились в Сатья-югу как Хираньякашипу и Хираньякша, Вишну воплотился в форме гигантского вепря Варахи, сразился с Хираньякшей и убил его. Гибель Хираньякши была огромным горем для его брата Хираньякашипу. Хираньякашипу был очень разгневан тем, что Вишну, явившись в облике вепря, убил Хираньякшу. Он заявил, что, убив Хираньякшу, Вараха, верховная личность Бога, поступил пристрастно, так как встал на сторону своих преданных. Хираньякашипу стал мстить за своего брата, совершая самые страшные грехи: он делал всё, чтобы свести на нет религиозную жизнь людей. Он призвал демонов и ракшасов нарушить мирную жизнь мудрецов и других жителей Земли, чтобы помешать им проводить религиозные обряды. В результате деятельности Хираньякашипу и других демонов, ведические огненные жертвоприношения на Земле прекратились.

Аскезы Хираньякашипу

Хираньякашипу захотел стать бессмертным и ради достижения этой цели стал подвергать себя необычайно суровой аскезе и предавался медитации в долине у подножия горы Мандара. Это очень встревожило девов и Брахма, повелитель этой вселенной, лично отправился к Хираньякашипу, чтобы спросить, для чего тот совершает столь ужасную аскезу. Хираньякашипу сообщил Брахме, что его желанием было стать непобедимым, чтобы к нему не подступали ни болезни, ни старость и чтобы он всегда был защищён от любых врагов. Девы, увидев, что Хираньякашипу погружен в медитацию, успокоились и вернулись в свои обители. Аскеза Хираньякашипу заключалась в том, что он встал на одной ноге в огромный муравейник и простоял там сто лет по исчислению девов. Один день девов равен шести месяцам на Земле, таким образом, аскеза Хираньякашипу продолжалась 18 250 земных лет. За это время черви, муравьи и всевозможные паразиты почти полностью съели его плоть; он сохранял свой жизненный воздух в одних костях.

Благословение Брахмы

По прошествии какого-то времени из головы Хираньякашипу стало вырываться пламя, причинявшее жестокие страдания всем обитателям вселенной. Когда на высших и низших планетах стало невыносимо жарко, девы, встревоженные обрушившимся на них бедствием, вновь покинули свои планеты и отправились к Брахме, чтобы просить его спасти всех от смертельной опасности. Они рассказали Брахме, что Хираньякашипу, не довольствуясь отведённым ему жизненным сроком, решил обрести бессмертие и стать владыкой всех планет. Узнав, ради чего Хираньякашипу предавался медитации и суровой аскезе, Брахма в сопровождении Бхригу, Дакши и других великих мудрецов отправился к Хираньякашипу и окропил его водой из своего кувшина камандалу, после чего жар, исходивший от пламени, прекратился.

Хираньякашипу выразил Брахме, творцу этой вселенной, глубочайшее почтение — он снова и снова склонялся перед ним и возносил ему молитвы. Брахма, удовлетворённый совершёнными Хираньякашипу аскезами, согласился в награду за пройденное испытание исполнить любое его желание. Немедленно Хираньякашипу попросил Брахму даровать ему бессмертие, на что Брахма ответил, что он не в состоянии сделать это, так как сам не является бессмертным. Тогда Хираньякашипу попросил Брахму сделать его неуязвимым, таким, чтобы никто из сотворённых существ — будь то живое или неживое существо, человек, зверь, дева или кто-либо ещё — не мог его убить; Хираньякашипу хотел, чтобы его не могло сразить никакое оружие и чтобы смерть не настигла его ни в доме, ни на улице, ни днём, ни ночью, ни на земле и ни в воздухе. Затем он попросил даровать ему полную власть над всеми планетами и обитателями вселенной, а также наделить восемью мистическими способностями, к которым относятся анима, лагхима и прочие. Своей суровой аскезой Хираньякашипу удовлетворил Брахму, и тот даровал ему благословения, которых он просил. За время аскезы от тела Хираньякашипу почти ничего не осталось, но теперь оно обрело необыкновенную силу и красоту и засияло словно золото.

Могущество Хираньякашипу

Хираньякашипу победил всех своих соперников в каждом из трёх миров и подчинил своей власти все живые существа, в том числе девов и асуров. Захватив все планеты и даже обитель Индры, которого он изгнал оттуда, Хираньякашипу, окружённый невиданной роскошью, стал наслаждаться жизнью. Все боги, кроме Вишну, Брахмы и Шивы, оказались у него в подчинении и служили ему. Хираньякашипу приносил огромное беспокойство девам, брахманам и другим праведникам и святым, и к тому же ненавидел Верховного Господа Вишну. Брахманы были крайне недовольны Хираньякашипу и прокляли его. Девы и риши от имени всех обитателей вселенной стали молить Вишну о том, чтобы он избавил их от правления Хираньякашипу. Вишну заверил девов, что страдания, которые Хираньякашипу причиняет обитателям вселенной, скоро закончатся, и эта весть всех обрадовала и успокоила.

Хираньякашипу и Прахлада

См. также: Прахлада

Прахлада слушает наставления Нарады в лоне Каядху

Когда Хираньякашипу покинул своё царство и отправился на гору Мандара совершать аскезу, остальные асуры, спасаясь от девов, разбежались в разные стороны. Жена Хираньякашипу, Каядху, была в то время беременна, и девы, думая, что в её чреве находится ещё один демон, взяли её под стражу. Они намеревались убить её ребёнка, как только он появится на свет. Решив забрать Каядху с собой на райские планеты, девы отправились в путь, но по дороге встретили великого риши Нараду, который остановил их и до возвращения Хираньякашипу приютил Каядху в своём ашраме. Живя в ашраме Нарады, Каядху молилась о том, чтобы с её ребёнком ничего не случилось, и Нарада, заверив её, что ребёнку ничего не грозит, дал ей духовные наставления. Прахлада, хотя и находился ещё в лоне матери, воспользовался случаем и внимательно слушал наставления святого мудреца о том, как служить Вишну.

Обучение Прахлады

У духовного наставника Хираньякашипу, Шукрачарьи, было два сына, Шанда и Амарка, которые стали обучать Прахладу. Они пытались учить мальчика политической, экономической и прочей материальной деятельности, но он отказывался следовать их наставлениям. Его привлекала только духовная жизнь. Однажды Хираньякашипу попросил своего сына рассказать о лучшем из того, что он узнал от учителей. Прахлада ответил, что человек, который пребывает во власти материального сознания и, обеспокоен всевозможными проявлениями двойственности должен оставить семейную жизнь и уйти из дома в лес, чтобы поклоняться Верховному Господу Вишну.

Услышав от Прахлады о служении Богу, Хираньякашипу решил, что мальчик попал под тлетворное влияние кого-то из школьных друзей и попросил Шанду и Амарку позаботиться о том, чтобы его сын не стал вайшнавом. Но когда учителя спросили Прахладу, почему он делает не то, чему они его учат, Прахлада ответил, что хочет стать чистым преданным Вишну. Разгневанные этим ответом, учителя принялись угрожать ребёнку страшными наказаниями. Они приложили все силы к тому, чтобы Прахлада усвоил их наставления, а затем опять привели его к отцу.

Хираньякашипу усадил сына к себе на колени и снова попросил его назвать самое ценное из услышанного от своих наставников. Прахлада начал прославлять девять методов преданного служения (бхакти-йоги) Вишну. Хираньякашипу пришёл в ярость и стал ругать Шанду и Амарку за то, что они ведут Прахладу по ложному пути. Учителя ответили царю, что Прахлада с самого начала был вайшнавом и не слушал их наставлений. Убедившись в невиновности школьных учителей, Хираньякашипу спросил Прахладу, где он научился вишну-бхакти. Прахлада в ответ начал давать философские наставления своему отцу. Он сказал, что те, кто слишком привязан к семейной жизни, не способны осознать Бога ни поодиночке, ни сообща. Они вращаются в круговороте самсары и, страдая от повторяющихся рождений и смертей, просто «жуют пережёванное». Прахлада объяснил, что долг каждого человека — осознать Бога.

Взбешённый таким ответом, Хираньякашипу скинул Прахладу со своих колен. Поскольку Прахлада стал преданным Вишну — того, кто убил Хираньякшу, дядю Прахлады, — Хираньякашипу счёл своего сына предателем и велел слугам убить его, что они и попытались сделать всеми способами.^{[неавторитетный источник?]} Они пронзали Прахладу разным оружием, бросали его под ноги слонам, скидывали с горной вершины, травили его ядом и тысячами других способов пытались лишить его жизни, однако у них ничего не вышло. Тогда Хираньякашипу, испугавшись своего сына, заключил Прахладу под стражу. Сыновья Шукрачарьи, духовного учителя Хираньякашипу, снова взялись вразумлять Прахладу, но он не внимал их наставлениям.

Прахлада проповедует сыновьям асуров

Прахлада также начал проповедовать о Вишну своим одноклассникам, сыновьям асуров, и те, слушая его, тоже стали вайшнавами. Обращаясь к ним, Прахлада говорил о том, что все живые существа, особенно люди, должны с первых же дней своей жизни стремиться к духовному самопознанию. С детских лет человеку следует усвоить, что основным занятием должно быть поклонение Всевышнему. Не стоит искать мирских наслаждений: человек должен довольствоваться теми материальными благами, которые он может обрести без прилагания больших усилий, и, поскольку жизнь его очень коротка, ему надлежит использовать каждое мгновение для духовного развития. Прахлада говорил о том, что человек, находящийся в заблуждении, думает: «Пока я молод, я буду наслаждаться материальным миром, а когда состарюсь, то встану на путь духовного самоосознания». Прахлада объяснил, что идея эта неосуществима, так как в старости такой человек уже не сможет научиться вести духовный образ жизни. Следовательно, нужно с самого детства посвятить себя служению Богу путём слушания о Его качествах, деяниях и славе, воспевания Его святых имён и других методов бхакти-йоги. Прахлада объявил, что это является долгом каждого живого существа. Он также объяснил, что мирское знание осквернено тремя гунами материальной природы, чем и отличается от знания духовного, полностью свободного от их влияния. Прахлада открыл своим друзьям, что он услышал эти наставления от самого Нарады.

Явление Нарасимхи

Следуя наставлениям Прахлады, другие сыновья асуров тоже развили в себе привязанность к Вишну. Когда эта привязанность стала явной, их школьные учителя, Шанда и Амарка, к своему ужасу увидели, что мальчики превращаются в настоящих вайшнавов. Сами учителя ничего с этим поделать не могли, и потому они пошли за помощью к Хираньякашипу и подробно рассказали ему, к чему привела проповедь Прахлады. Выслушав их, Хираньякашипу пришёл в великую ярость и решил убить своего сына. Прахлада начал всячески призывать своего демонического отца к благоразумию, но ему так и не удалось успокоить его. Хираньякашипу стал заявлять, что он более велик, чем Вишну, но Прахлада возразил ему, сказав, что Хираньякашипу не Бог, и начал прославлять Всевышнего. «Бог вездесущ, — сказал Прахлада, — все находятся в Его власти и нет никого равного Ему или более великого, чем Он». Потом Прахлада попросил своего отца покориться всемогущему Вишну.

Чем больше Прахлада славил Вишну, тем больше гневался Хираньякашипу. Наконец он спросил своего сына, присутствует ли Бог, о котором тот всё время твердит, в колоннах дворца. Прахлада тут же ответил: «Да, поскольку Бог вездесущ, Он есть и в этих колоннах». Хираньякашипу назвал слова своего юного сына детским лепетом и изо всех сил ударил по колонне кулаком.

Как только он сделал это, раздался оглушительный рёв, от которого содрогнулась вся вселенная. Сначала Хираньякашипу ничего не увидел, кроме колонны, но потом его взору явился Вишну, который, желая подтвердить слова своего преданного Прахлады, явился из этой колонны в удивительном облике Нарасимхи, человекольва. Хираньякашипу сразу же начал сражаться с этим необычным воплощением Бога. Некоторое время Нарасимха наслаждался сражением с Хираньякашипу, а к вечеру, в сумерки, он поймал его, бросил его к себе на колени, ногтями вспорол ему живот и надел его кишки себе на шею как гирлянду.

Вишну принял облик Нарасимхи для того, чтобы убить Хираньякашипу, не нарушив благословение Брахмы, согласно которому Хираньякашипу не мог быть убит ни человеком, ни богом или животным (Нарасимха был наполовину человеком, а наполовину — львом), ни днём и ни ночью (Нарасимха атаковал Хираньякашипу в сумерках), не внутри помещения, и не снаружи (Хираньякашипу был убит в пространстве колонного портика), не на земле и не в воздухе (Нарасимха убил Хираньякашипу, положив его к себе на колено), и никаким видом оружия (Нарасимха разодрал свою жертву своими острыми ногтями).

Нарасимха убил не только Хираньякашипу, но и множество его воинов. Когда сражаться было уже не с кем, Нарасимха, рыча от гнева, сел на царский трон Хираньякашипу.

Убив Хираньякашипу, Нарасимха по-прежнему пылал гневом, и девы во главе с Брахмой никак не могли его успокоить. Даже Лакшми, богиня процветания, неразлучная спутница Нараяны, не осмелилась приблизиться к своему супругу Нарасимхе. Тогда Брахма попросил Прахладу подойти к Нарасимхе и успокоить его. Прахлада, уверенный в благосклонности Нрисимхадевы, ничуть его не боялся. Он степенно подошёл к нему и склонился к его стопам. Нарасимха, полный нежной любви к Прахладе, положил ему на голову свою руку, от чего Прахлада мгновенно обрёл полное духовное знание. Получив это знание и преисполнившись экстатическим духовным чувством, Прахлада стал возносить Нарасимхе молитвы. Эти молитвы рассматриваются в индуистской традиции как возвышенные духовные наставления, предназначенные всем людям. Нарасимха, умиротворенный молитвами Прахлады, готов был одарить его любыми материальными благами. Но Прахладу не прельщали мирские блага. Единственное, чего он хотел, — это всегда оставаться слугой слуги Бога.

Теперь вселенная была избавлена от власти грозного асуры, и всех её обитателей охватила великая радость. Девы во главе с Брахмой подошли к Нарасимхе и тоже стали возносить ему молитвы. Пришли также и обитатели высших планет. Среди них были великие святые, питары, сиддхи, видьядхары, наги, Ману, Праджапати, гандхарвы, чараны, якши, кимпуруши, вайталики, киннары и другие существа, имеющие человеческий облик. Все они собрались вокруг Нарасимхи, который, сидя на троне, излучал ослепительное сияние.

Значение

Нарасимха олицетворяет вездесущность Бога и показывает то, что Бог находится везде. Пример Прахлады демонстрирует, что чистая бхакти зависит не от рождения, а от характера. Несмотря на то, что Прахлада родился в семье асуры, он проявил самый возвышенный уровень преданности Богу.

Убийство Хираньякашипу является одним из самых значимых подвигов Вишну. История явления Нарасимхи часто отображается в индийском искусстве, в особенности в южно-индийской скульптуре и живописи, где из всех аватар Вишну по популярности Нарасимха уступает только Раме и Кришне. В индийской фестивальной традиции эта история имеет определённую связь с праздником Холи — одним из самых важных фестивалей в Индии, который празднуется по всей стране. Согласно индуистскому преданию, в одной из попыток убить Прахладу, Хираньякашипу усадил его на погребальный костёр вместе с его сестрой по имени Холика. У Холики было особое благословение, согласно которому она не могла быть сожжена огнём. Прахлада же просто стал воспевать имена Вишну и с ним ничего не случилось, в то время как Холика сгорела в огне. Это сожжение Холики и празднуется в индуистском фестивале Холи.

Поклонение

Поклоняющиеся Нарасимхе индуисты верят в то, что он защищает своих преданных, когда тем угрожает опасность. Многие свидетельствуют о том, как Нарасимха защитил их в трудных или опасных для жизни ситуациях. Существует одна история из жизни Шанкары, в которой Нарасимха спас его от неминуемой смерти, когда того намеревались принести в жертву богине Кали. После этого случая Шанкара сочинил в честь Нарасимхи поэму «Лакшми-Нарасимха-стотра».

Из-за природы Нарасимхи, который считается олицетворением божественного гнева, его поклонению рекомендуется уделять особое внимание. В большинстве храмов, в которых совершается поклонение Нарасимхе в его разъярённой форме (Угра-Нарасимха), жрецами (пуджари) могут быть только монахи (брахмачари), давшие обет пожизненного безбрачия. Для поклонения другим формам Нарасимхи, например, в которых он изображается сидящим с богиней Лакшми в йогической позе (Йога-Нарасимха), не существует таких строгих правил, — Нарасимха находится в более «расслабленном» состоянии, по сравнению с моментом, когда он появляется из колонны и в ярости набрасывается на Хираньякашипу.

Места паломничества

Основными местами паломничества Нарасимхи являются места, где согласно верованиям индусов, произошли события, описанные в историях о Нарасимхе. К ним относятся:

1. Аховалам — округ Курнул, Андхра-Прадеш
2. Антарведи — Нарсапур, Андхра-Прадеш
3. Чинталвади
4. Девараянадурга
5. Гхатикачала
6. Хемачалам — Варангал, Андхра-Прадеш
7. Кадири — округ Анантапур, Андхра-Прадеш
8. Мангалагири — Виджаявада, Андхра-Прадеш
9. Мелукоте
10. Мултан — Пакистан
11. Намаккал
12. Нарасимхаконда — Неллоре, Андхра-Прадеш
13. Симхачалам — Вишакхапатнам, Андхра-Прадеш
14. Саванадурга
15. Шалиграма — в округе Удупи
16. Ядагиригутта — Бхонгир, Андхра-Прадеш
17. Гудха — Раджастхан
18. Коленарасимхапур — округ Ислампур, Махараштра
19. Париккал — Тамилнад

Первые восемь мест паломничества расположены в современном штате Андхра-Прадеш в Индии. Намаккал, Гхатикачала и Чинталвади находятся в штате Тамил-Наду, а Девараяна Дурга, Савана Дурга, Мелукоте и Шалиграма — в Карнатаке.

Храмы Нарасимхи

• Аховалам — важное место паломничества в Южной Индии, расположено в талуке Нандьял, округа Курнул, штата Андхра-Прадеш. Согласно преданиям, именно в этом месте Нарасимха убил Хираньякашипу и благословил Прахладу. Это одно из важных мест паломничества для вайшнавов и одно из 108 дивья-дешам.

Там расположены девять мурти Нарасимхи, которые все вместе называются Нава-нарасимха:

1. Угра Нарасимха
2. Кродха Нарасимха
3. Малола Нарасимха
4. Джвала Нарасимха
5. Вараха Нарасимха
6. Бхаргава Нарасимха
7. Каранджа Нарасимха
8. Йога Нарасимха
9. Павана Нарасимха

• Йога-Нарасимха Свами — Дхармапури, район Каримнагар, Андхра-Прадеш. Говорится, что в Дхармапури Нарасимха медитировал после того, как он убил Хираньякашипу и его гнев прошёл.
• Шри Лакшми Нарасимха Свами храм в Кадири, район Анантапур, Андхра-Прадеш.
• Партхасаратхи Ковил Арагия Сингар в Тирувелликени, Ченнай
• Шри Падманабхасвами — Тривандрум, Керала. Мурти Нарасимхи является одним из главных божеств в храме
• Шри Йога-Нарасимха — Мелукоте, район Майсур, Карнатака. Храм расположен на вершине отвесной скалы
• Шри Йогананда-Нарасимха Свами — Ведагири, недалеко от Виджаявады
• Шри Лакшми-Нарасимха Свами — Антарведи, округ Западный Годавари, Андхра-Прадеш
• Шри Лакшми-Нарасимха Свами — Ядагири Гутта, округ Налгонда, Андхра-Прадеш
• Шри Лакшми-Нарасимха Свами — Маллуру, округ Варангал (в 70 км от Бхадрачалам), Андхра-Прадеш
• Шри Лакшми-Нарасимха Свами — Коруконда, недалеко от Раджамундри, Андхра-Прадеш
• Шри Нарасимха — Малаконда, округ Пракашам, Андхра-Прадеш
• Шри Прасанна-Нарасимха Свами — Сингараконда, округ Пракашам, Андхра-Прадеш
• Шри Нарасимха Свами — Кхаммам, Андхра-Прадеш. Название города происходит от названия мурти этого храма
• Шри Нарасимха — Париккал, Тамил-Наду
• Шри Лакшми-Нарасимха Свами — Шолингхур, Тамил-Наду
• Нарасингджи — храм в Гудха, Раджастхан
• Шри Йоганарасимха девалая — Майсур, Карнатака
• Шри Йога-Нарасимха Ковил — Чинталавади, Тамил-Наду
• Шри Лакшми-Нарасимха Свами — Маллешварам, Бангалор
• Шри Лакшми-Нарасимха — Пуна, Махараштра

Молитвы Нарасимхе

Существует много молитв, посвящённых Нарасимха аватаре.

ито нрисимхах парато нрисимхо ято ято ями тато нрисимхах бахир нрисимхо хридайе нрисимхо нрисимхам адим шаранам прападье

Господь Нарасимха находится повсюду. Он везде, куда бы я ни отправился. Он в сердце, Он повсюду. Я предаюсь Нарасимхадеве, — высшему убежищу, из которого исходит всё. («Нарасимха-пранама»)

тава кара-камала-варе накхам абдхута-шрингам далита-хираньякашипу-тану-бхрингам кешава дхрита-нарахари-рупа джая джагадиша харе

О Кешава! О, Владыка вселенной! О, Господь Хари, принявший образ человекольва! Слава Тебе! С такой же лёгкостью, с какой человек может раздавить пальцами осу, Ты Своими когтями разорвал на части тело демона Хираньякашипу, схожего с осой. (из «Дашаватара-стотры» Джаядевы)

твайи ракшатхи ракшакай: ким аньяй твайи ча аракшати ракшакай: ким аньяй итхи нишчита дхи: шраями нитьям нрухаре: вегавати тат-ашраям твам!

О Нарасимха! Ты — сарва-сактан. Если Ты решил защитить меня, зачем мне искать защиты кого-то другого? Если же Ты принял решение меня не защищать, то кто другой может защитить меня? Никто. Осознавая это, я решил полностью предаться Твоим лотосным стопам, которые находятся на берегах реки Вегавати. («Камасика-аштакам» Веданта Десика)

ади ади агам карандху исай ради пади каннер малги энгум нади нади нарасинга эндру вади вадум ил вар нутале!

Я буду танцевать и моё сердце расплавится в горячем желании увидеть Тебя, в слезах радости, я буду воспевать Твою славу, я буду беспрестанно искать Нарасимху — я семьянин, который ищет Тебя и хочет тебя достичь, дабы обрести спасение. («Дивья-прабандха»)

oḿ namo bhagavate narasiḿhāya namas tejas-tejase āvir-āvirbhava vajra-nakha vajra-daḿṣṭra karmāśayān randhaya randhaya tamo grasa grasa oḿ svāhā; abhayam abhayam ātmani bhūyiṣṭhā oḿ kṣraum

Я в глубоком почтении склоняюсь перед Господом Нрисимхадевой, источником всей силы. О Господь, Твои ногти и клыки подобны молниям, так истреби же демона наших желаний, связанных с кармической деятельностью. Появись в нашем сердце и изгони оттуда невежество, чтобы по Твоей милости мы, изнуренные борьбой за существование в этом мире, обрели бесстрашие. («Шримад-Бхагаватам 5.18.8)

Человеколев

В 1939 году немецкие археологи нашли в долине Лонеталь близ города Ульм в слое земли, датируемом 32 тысячами лет, статуэтку неизвестного существа с человеческим телом и львиной головой. Фигурка сделана из бивня слона или мамонта. В конце 1990-х годов похожая скульптура, но более малых размеров, была найдена в одной из пещер той же долины Лонеталь. По мнению учёных, фигурки использовали в культовых целях — лонетальский человеколев был объектом религиозного поклонения.

Шриман Амарапрабху, главный пуджари вайшнавского храма Прахлады-Нрисимхи в Яндельсбрунне, высказал мнение, что эта статуя была выполнена в соответствии с указаниями древнеиндийских трактатов по зодчеству «Шилпа-шастр». Согласно Амарапрабху, в «Шилпа-шастрах» такая форма Нарасимхи называется «кевала-нарасимха».

Образ в искусстве

Изваяния Вишну-Нарасимхи обычно имеют четыре руки: две верхние вертикально подняты и держат чакру, раковину и жезл, а две нижние вооружены когтями. Некоторые изображения представляют из себя Вишну-Нарасимху сидящего на возвышении в позе размышления со спущенными ногами. В этом случае Нарасимха подпирает двумя верхними руками подбородок, а нижние руки с когтистыми пальцами подняты вертикально и согнуты в локтях.

Как правило Вишну-Нарасимха изображается терзающим главу демонов Хираньякашипу, собиравшегося уничтожить своего сына Прахладу, сильно почитавшегося Вишну. Также существуют образ Вишну-Нарасимхи в качестве йогина и в этом случае он сидит в позе йога-асана, его колени находятся в вертикальном положении, а ноги скрещены и удерживаются поясом йога-патта.

См. также

• Прахлада
• Человеколев
• Вараха
• Кришнаизм
• Хануман

Литература

• Soifer, Deborah A. (1991), [books.google.com/books?id=OoFDK_sDGHwC The Myths of Narasiṁha and Vāmana: Two Avatars in Cosmological Perspective], SUNY Press, ISBN 0791407993, <books.google.com/books?id=OoFDK_sDGHwC>
• Rosen, Steven J. (2001), Narasimha Avatar (The Half-Man/Half-Lion Incarnation), Rasbihari Lal and Sons, ISBN 818781229X
• Жуковский В. И., Копцева Н. П. Искусство Востока. Индия: Учеб. пособие.. — Красноярск: Краснояр. гос. ун-т, 2005. — 402 с. — ISBN 5-7638-0575-5.

Ссылки

• [vyasa.ru/books/ShrimadBhagavatam/?id=432 История Прахлады и Нарасимхи в «Бхагавата-пуране»]

Отрывок, характеризующий Нарасимха

– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.