Нарбут, Георгий Иванович

Георгий Иванович Нарбут
Гражданство:	Российская империя Российская империя → УНР → УССР
Жанр:	Графика, иллюстрация
Влияние:	И. Билибин, М. Добужинский, Э. Преториус
Влияние на:	М. Кирнарский, П. Ковжун, Л. Хижинский, Р. Лисовский, И. Мозолевский, А. Могилевский, Л. Лозовский, А. Середа, Д. Нарбут

Гео́ргий (Его́р) Ива́нович На́рбут (укр. Гео́ргій (Ю́рій) Іва́нович На́рбут; 25 февраля (9 марта) 1886, Нарбутовка, Черниговская губерния — 23 мая 1920, Киев) — русский и украинский художник-график и иллюстратор.

Автор первых украинских государственных знаков (банкнот и почтовых марок) и проекта герба Украинской державы. Его графика отличается декоративностью и чёткостью контурного рисунка. Член художественного объединения «Мир искусства». С 1917 года работал в Киеве, ректор и один из основателей Украинской академии художеств.

Биография

Детство и юность

Георгий Иванович родился 25 февраля (9 марта) 1886 года, на хуторе Нарбутовка (около Глухова; ныне Сумская область Украины) в семье мелкого служащего. Его отец, Иван Яковлевич, принадлежал к старинному, однако совершенно захудалому литовскому дворянскому роду. Он был человеком образованным: окончил физико-математический факультет Киевского университета. Мать художника, Неонила Николаевна, урождённая Махнович, была дочерью священника, рано осиротела и вышла замуж совсем молодой. В семье Нарбутов было семеро детей: пятеро сыновей и две дочери. Младший брат Георгия — Владимир — в будущем стал известным поэтом.

Ещё в детстве Георгий вырезал «вытынанки» — фигурки из бумаги, служившие украшением народного жилища. С 1896 года он учился в Глуховской гимназии, где заинтересовался книжной иллюстрацией, иллюстрациями И. Билибина к детским книжкам, увлёкся геральдикой. Начальное художественное образование Георгий получил своими силами. Так, например, он переписывал тексты старинными шрифтами, вырисовывал заставки, буквицы и рамочки, а также старательно копировал гравюры немецкой Библии.

Петербургско-петроградский период

В 1906 году, по окончании гимназии, Георгий с братом Владимиром переезжают в Санкт-Петербург и в конце августа поступают в Петербургский университет на факультет восточных языков. Однако Георгий сразу же перевелся на филологический факультет. Найдя среди студентов университета таких же, как он, художников-любителей, Нарбут организовал в вечерние часы занятия рисунком. Проработав некоторое время без руководителей, студенты-художники устроили выставку своих произведений, на которую пригласили А. Н. Бенуа, А. П. Остроумову-Лебедеву, Е. Е. Лансере, К. А. Сомова, М. В. Добужинского и И. Я. Билибина.

Иван Билибин сдал Георгию одну из своих комнат за «совсем незначительную плату» и участвовал в дальнейшей судьбе художника. Так, например, по его протекции издатель газеты «Русское Чтение» Дубенский купил у Нарбута для издания иллюстрации к сказкам «Снегурочка» и «Горшеня», сам Билибин заказал молодому художнику несколько графических работ (обложку, рисунки загадок и концовки) для своего журнала. Осенью 1906 года он снабдил Нарбута рекомендательным письмом к Н. К. Рериху, возглавлявшему школу Императорского общества поощрения художеств, в котором писал следующее:

Этот Нарбут снял у меня одну комнату. Я познакомился с ним только недавно. По-моему, он очень способный малый, но пока ещё (по юности) совершенно без индивидуальности. Он подражает моим первым сказкам, от которых я сам давно отказался, и не может ещё, кажется, понять, насколько они не то, чем они должны были бы быть. Я все время твержу ему, чтобы он искал себя… Потом он не умеет рисовать. Он хочет поступить в Вашу школу. Мне кажется, что это хорошо. Пусть порисует.

Недолгое время Нарбут посещал частную студию Е. Н. Званцевой, где его наставниками были Л. С. Бакст и М. В. Добужинский. В начале весны 1909 года Георгий Нарбут впервые участвовал в самой представительной столичной выставке того времени — VI выставке Союза русских художников. В начале 1910 года, по совету М. Добужинского, Г. И. Нарбут уехал в Мюнхен, где три месяца совершенствовал мастерство в студии графика Ш. Холлоши, изучал книги в Мюнхенской пинакотеке. Влияние на творчество Г. Нарбута оказал немецкий график Эмиль Преториус, который в 1909 году основал в Мюнхене Школу иллюстрации и книжного дела.

Вернувшись осенью 1910 года в Санкт-Петербург, Георгий Иванович вскоре стал членом художественного объединения «Мир искусства», а в 1916 году вместе с Е. Лансере, К. Петровым-Водкиным, И. Билибиным он был избран в комитет этого объединения. С октября 1910 года Нарбут печатается в журнале «Аполлон», а затем становится постоянным сотрудником журнала. С 1913 года он также работал в качестве художника в редакции журнала «Гербовед», издававшемся в течение двух лет.

Члены объединения «Мира искусства» в большинстве своем ставили очень высоко талант Григория Ивановича. И. Я. Билибин даже счёл возможным сказать:

Нарбут огромнейших, прямо необъятных размеров талант… Я считаю его самым выдающимся, самым большим из русских графиков.

Однако один из критиков «Аполлона» в январе 1911 года относительно сдержанно высказался о Нарбуте, называв его «способным рисовальщиком, слишком старающимся стать двойником Билибина».

В ноябре 1911 года Г. Нарбут поселился у Г. К. Лукомского в доме на 22-й линии Васильевского острова, где прожил три—четыре месяца (вероятно, до марта-апреля 1912 года).

19 мая 1915 года, по протекции В. К. Лукомского, назначенного в 1914 году на должность управляющего гербовым отделением Сената, Нарбут был назначен канцелярским служителем департамента геральдии. Позднее художник был призван на военную службу. Ему удалось устроиться в Красный Крест при одном санитарном поезде, с которым он, никуда не ездил, а должен был ежедневно бывать в Царском Селе. Затем, с помощью Мстислава Добужинского, он был зачислен в историческую комиссию Красного Креста. Теперь его «служба» заключалась в ежедневных занятиях по редактированию книги о 50-летии Красного Креста и в графической работе для этого издания.

После Февральской революции 1917 года Нарбут вместе с некоторыми другими деятелями искусства, а также тремя представителями Совета рабочих и солдатских депутатов становится членом особого Совещания по делам искусств при Временном правительстве. В Санкт-Петербурге Г. Нарбут жил с небольшими перерывами до 1917 года.

Киевский период

В марте 1917 года Г. Нарбут уезжает в Киев. Поездка была ему оформлена как командировка с целью принятия мер по охране киевского дворца. В сентябре того же года он стал профессором графики новообразованной Украинской академии искусств, а с декабря (по другим данным, с февраля 1918) — её ректором. Георгий Иванович воспитал целый ряд учеников и последователей: М. Кирнарский, П. Ковжун, Л. Хижинский, Р. Лисовский, И. Мозолевский, А. Могилевский, Л. Лозовский, А. Середа, Д. Нарбут, С. Пожарский. В 1918 году Георгий Нарбут возглавил образованную при гетмане П. Скоропадском Экспедицию заготовления государственных бумаг.

В 1919 году, после установления Советской власти на Украине, Нарбут вошёл в правление новосозданного профессионального союза художников, а также возглавил комиссию по организации Второго государственного музея. Он сменил Г. К. Лукомского на посту начальника отдела пластических искусств комиссариата по делам искусства и национальной культуры, а в апреле возглавил секцию художественной промышленности при Отделе искусств Наркомпроса. Советское время, по словам Г. К. Лукомского, было «апогеем власти Нарбута как администратора». Редкое издание обходилось в этот период без его участия.

Болезнь и смерть

23 мая 1920 года, перенеся тяжёлую операцию по удалению камней из печени, Георгий Иванович Нарбут скончался. Похоронен на Байковом кладбище.

Семья

Летом 1912 года Георгий Нарбут ненадолго приехал в родную Нарбутовку, где познакомился с Верой Павловной Кирьяковой. 15 июля 1912 года состоялась их помолвка, а 7 января 1913 года сыграна свадьба. В марте 1914 года у них родилась дочь, а в январе 1916 года — сын Данила.

В 1918 году Нарбут развёлся и вскоре женился на Наталье Лаврентьевне Модзалевской.

Творчество

Ранний период (1903—1906)

Одним из первых графических опытов Георгия является иллюстрация к поэме «Песнь о Роланде», которую он нарисовал в 1903 году, учась в гимназии. В 1904 году его рисунок «Герб города Москвы» экспонировался на сельскохозяйственной выставке в Глухове и был отмечен благодарственной грамотой уездного земства. Этот рисунок, посланный Георгием в петербургское издательство «Община святой Евгении» Русского Красного Креста, был воспроизведен на цветной открытке.

В 1905 году Нарбут рисует иллюстрации к поэме А. Пушкина «Руслан и Людмила». В апреле 1906 года он завершил работу над иллюстрациями к сказке «Война грибов». Эти рисунки экспонировались на большой художественной выставке, проходившей в Глухове, имели огромный успех и принесли художнику значительный гонорар.

Петербургский период (1907—1917)

В 1907 году, благодаря протекции А. Бенуа, Георгий Нарбут получил работу по книжному оформлению сначала в издательстве «Шиповник», а с 1909 года у М. О. Вольфа. Оформляя обложки (всего их более 20-ти) Нарбут по началу то подражает Билибину (издательствово «Шиповник», альманах № 8), то стилизует в «готическом роде» («Потонувший колокол» Г. Гауптмана, «Рассказы» Шолома Аша), то вдохновляется Рерихом («Ограда» В. Пяста). В 1908—1909 годах Нарбут перестает быть только сказочником, круг его тем расширяется, но всё же о росте мастерства художника больше всего говорят книжки сказок, исполненные им в 1909 году для И. Н. Кнебеля. И хотя влияние Билибина в них всё ещё ощутимо, они были намного лучше первых опытов Нарбута. В 1909 году Билибин работает преимущественно кистью, а Нарбут отдает предпочтение перу.

В Мюнхене художник трудился над иллюстрациями к детским книжкам для Кнебеля: «Как мыши кота хоронили» В. А. Жуковского и «Пляши Матвей, не жалей лаптей» (1910), благодаря которым получил известность. Художника всё более увлекают стиль ампир, геральдика и украинская старина. К билибинскому стилю он уже не вернется. В Мюнхене Нарбут задумал серию книг, действующими лицами которых были игрушки. Свой замысел он реализовал в 1911 году выпустив две книжки под одним названием — «Игрушки».

В том же 1911 году Георгий работал над иллюстрациями к басням И. Крылова. Первая крыловская книжка «Три басни Крылова» была создана и увидела свет почти одновременно с «Игрушками». Параллельно с баснями Крылова Нарбут работает над оформлением сказки Г. X. Андерсена «Соловей» (1912). Обложка «Соловья», пожалуй, одна из лучших работ художника. В 1912 году вышли ещё две книжки басен, иллюстрированных Георгием Ивановичем — «Крылов. Басни» и «1812 год в баснях Крылова», окончательно укрепившие его репутацию как крупного мастера с тонким вкусом и собственной манерой. Последняя книжка принесла Нарбуту очень большой успех. Сегодня издания с иллюстрациями Нарбута считаются библиографической редкостью.

Существенное влияние оказало на Нарбута сближение с С. Н. Тройницким — искусствоведом широкого профиля, знатоком старинного прикладного искусства, дворянских гербов. Он был владельцем типографии «Сириус», где печатались издания, в оформлении которых Нарбут участвовал: журнал «Аполлон», «Аллилуйя», «Вишневецкий замок» и другие. Здесь было новейшее оборудование и трудились полиграфисты высочайшего класса, сотрудничество с которыми многому научило художника.

В начале 1912 года Нарбут вместе с некоторыми другими художниками был привлечён к декорационным работам на устроенной Академией наук выставке «Ломоносов и Елисаветинское время» (она была открыта в середине апреля). Эта выставка оказала большое влияние на дальнейшую творческую судьбу Нарбута. Ему поручили оформить зал, отведённый «Малороссийскому отделу» выставки. Исполняя стенные росписи, он активно участвовал в размещении экспонатов, во все вникал, всем интересовался. В числе организаторов отдела были историки, знатоки украинской старины — профессор Д. И. Багалей, директор Киевского городского музея Н. Ф. Беляшевский, сотрудник Академии художеств Я. Н. Жданович. Общение с этими людьми, изучение архивных документов, памятников украинской художественной старины повели его мысль и воображение от русского ампира на Украину XVIII века. Он восхищался их переплетами книг XVIII века киевской и черниговской печати, открыл для себя гравюры Леонтия Тарасевича, Григория Левицкого, Аверкия Козачковского.

1913 год был для художника одним из плодотворнейших. Он продолжает работу над книжками басен Крылова, стремясь не повторять себя. И. Н. Кнебелем была издана книжка «Прыгун» с обложкой Нарбута. Художник рисует обложку к «Стойкому оловянному солдатику» Андерсена. В конце 1913 — начале 1914 года Нарбут оформляет издававшиеся С. К. Маковским сборники «Русская икона», демонстрируя свой зрелый «древнерусский стиль», заметно отличающийся и от распространённого «официального», и от билибинского стилей.

В 1913 году Нарбут принял участие в создании «Малороссийского гербовника», составление которого было начато ещё в 1911 году. Кроме внешнего оформления книги им были исполнены 159 рисунков самобытных гербов украинских дворянских фамилий города Чернигова и гетмана Разумовского, извлечённых составителями «Гербовника» из разных архивных и музейных источников и перерисованных Нарбутом в однообразный выработанный им картуш.

Продуктивность работы Нарбута возрастала год от года. В 1912 году вышло в свет шестнадцать изданий с его украшениями и иллюстрациями, в 1913-м — семнадцать, в 1914-м — тридцать. Само по себе это обстоятельство вело к неизбежным самоповторениям, особенно в обложках и шрифтовом оформлении. В 1914 году Нарбут оформлял Каталог русского отдела Международной выставки печатного дела и графики, проходившей в Лейпциге. За своё творчество, которое было представлено на выставке очень широко, художник получил золотую медаль и почётный диплом.

В 1915 году черниговское дворянство поручило Нарбуту оформление книги В. Л. Модзалевского «Товстолесы. Очерк истории рода». Сохранились пробные оттиски фронтисписа для этого издания. Детали композиции были навеяны конкретными памятниками старинного украинского искусства. Однако изыскивая свой украинский стиль, Нарбут вновь обращается к Билибину, который подсказал ему ряд художественных ходов. Тем не менее композиция получилась своеобразной и не вполне билибинской. В том же году он иллюстрировал книгу «Гербы гетманов Малороссии» Владислава Лукомского и Вадима Модзалевского, изданную в 50 экземплярах.

Георгий Лукомский сделал Нарбуту ещё два заказа, тематически связанных с Украиной, — оформление книг «Галиция в её старине. Очерки по истории архитектуры XII—XVIII вв.», изданную в Петрограде Товариществом Р. Голике и А. Вильборга в 1915 году, и «Старинные усадьбы Харьковской губернии», изданную Н. В. Клейнмихелем в 1917 году. Так, ещё в Петрограде художник начинает свой новый, украинский период творчества.

В 1916 году в издательстве «Башня» вышла последняя книга петербургско-петроградского периода Нарбута со страничными цветными иллюстрациями — «Сказка о любви прекрасной королевы и верного принца» С. Репнина.

На основе старинных шрифтов, которые встречались в старых летописях и книгах, художник создал новый украинский шрифт, который современники назвали «нарбутовским».

Творчество на военные темы

Новым жанром, в котором мастер выступил в 1914 году, были лубочные картинки на военные темы. Создавая их, художник ориентировался на французские раскрашенные гравюры на дереве, изготовлявшиеся в городе Эпинале. Отличительной чертой нарбутовского лубка является стремительная динамика композиции.

В военные годы одним из самых активных заказчиков Нарбута стал литературно-художественный и сатирический журнал «Лукоморье». Художниками журнала были М. В. Добужинский, Е. Е. Лансере, П. В. Митурич, И. Я. Билибин, С. В. Чехонин, Д. И. Митрохин, В. Д. Замирайло, П. Е. Щербов, Б. Д. Григорьев, и другие. Но только Нарбут сумел выработать собственный «военный стиль», во многом определивший лицо журнала и отчасти повлиявший на некоторых его участников, например, на Митрохина, рисовавшего по примеру Георгия Ивановича виньетки с военными атрибутами. В 1914 же году Нарбут выступил и в жанре политической сатиры, нарисовав для «Лукоморья» издевательские силуэтные портреты Франца-Иосифа и Вильгельма II.

В 1914—1916 годах Нарбут создал цикл военных картин особого, изобретенного им, аллегорического жанра, для которых художник выработал новую манеру исполнения. Истоки этого жанра шли от аллегорических гравюр петровского времени, отчасти от русских расписных вееров XVIII века, некоторых гравюр Дюрера, но более всего — от украинской гравюры XVII — начала XVIII века. От привычной для него расцветки акварелью контурного рисунка тушью Нарбут переходит к живописи акварелью и тонкослойной гуашью, обнаруживая незаурядный колористический дар и виртуозность письма.

К циклу работ на военную тему примыкает также оформленная и иллюстрированная Нарбутом книга — «Песня брюссельских кружевниц» Т. Щепкиной-Куперник, изданная в 1915 году в Петрограде Товариществом М. О. Вольфа.

Киевский период (1917—1920)

После переезда в Киев в 1917 году Нарбут занимался созданием эскизов военных мундиров армии Украины, оформлением упаковок и этикеток для украинских товаров. Он создал украинские банкноты, грамоты, открытки и почтовые марки, а также проект игральных карт в стиле казацкой парсуны XVII—XVIII веков.

После провозглашения Украинской державы во главе с П. Скоропадским, Модзалевский и Нарбут начали добиваться отмены утверждённых гербов и печатей УНР. 18 июля 1918 года гетман утвердил спроектированную Нарбутом новую малую Государственную печать: на восьмиугольном щите был изображён казак с мушкетом. Щит был обрамлён барочным картушем и увенчан трезубцем святого Владимира. По кругу с обеих сторон шла надпись «Українська Держава». Её напечатали на банкноте в 1000 карбованцев, выпущенной 13 ноября 1918 года. Государственный Герб, разработанный Нарбутом, утвердить не успели: 14 декабря гетман отрёкся от власти.

Главной в творчестве Нарбута стала работа над созданием рисунков для «Украинской азбуки», которую он начал в 1917 году ещё в Петрограде. В ней художник достиг предельной простоты и вместе с тем изысканности композиции, рисунка и цвета. В решении букв азбуки Нарбут объединил достижения как украинской рукописной и печатной книги, так и достижения западноевропейских мастеров шрифта. Выпустить азбуку в украинском и русском вариантах согласилось Товарищество Р. Голике и А. Вильборга. В оригиналах сохранилось пятнадцать листов азбуки. Все они выполнены пером, чёрной тушью, со всех были сделаны пробные оттиски, некоторые из которых были иллюминированы автором. Работу над «Азбукой» художник не завершил, создав композиции для букв «А», «Б», «В», «Г», «З», «І» («И»), «К», «Л», «М», «Н», «О», «С», «Ф» и «Ч». Позже, уже в годы Советской власти четырнадцать рисунков были изданы отдельным увражем.

Г. Нарбут сотрудничал с журналами «Наше минуле», «Зори», «Солнце Труда», «Мистецтво» и др. В 1918 году в типографии издательства «Друкарь» вышла книга П. Зайцева «Оксана, перше кохання Шевченка», оформленная Нарбутом.

После установления Советской власти на Украине Г. И. Нарбуту стали поступать заказы от издательств Совета народного хозяйства Украины и Всеукраинского литературного комитета. Для их выполнения художник находит новые художественные решения, становясь отцом украинской советской книжно-журнальной графики. В основу своего нового стиля он положил украинский изобразительный фольклор — «козаки-мамаи», набойки, ковры, расписная керамика, резьба по дереву и прочее. Вместе с тем от мазепинского герба, парчовых жупанов и барочных фронтонов он с поразительной быстротой и лёгкостью переходит к пятиконечной звезде и суровой архитектуре заводских строений. Такова, например, оформленная им виньетка обложки первого номера «Вестника народного хозяйства Украины», вышедшего в 1919 году.

Последним большим художественным замыслом Нарбута было иллюстрирование «Энеиды» Ивана Котляревского, но из-за преждевременной смерти он успел выполнить лишь одну иллюстрацию. Другие иллюстрации к этому произведению позднее были подготовлены его учеником — Антоном Середой.

В конце декабря 1919 года Нарбут начал писать автобиографические записки, которые были обнаружены Комитетом по устроению посмертной выставки произведений Нарбута 1926 года в Киеве среди имущества, оставленного художником. Георгий Иванович писал урывками, карандашом на клочках бумаги, зачёркивая и делая вставки. По содержанию рукопись распадается на две части. Первая, в которой художник даёт описание Нарбутовки, — написана на двух листах школьной тетради; вторая — начало автобиографий, на листах разного формата. Доведены записки до конца 1906 года. Подлинник записок Нарбута хранится в архиве Киевского государственного музея украинского изобразительного искусства.

• Galicia Governorate 1914.jpg

  Обложка журнала «Лукоморье» с гербом освобождённой русскими войсками от австрийцев Галиции

• Azbuka Narbuta - И.jpg

  «Украинская азбука», лист с буквой «І» («И»)

• Narbut Eneida.jpg

  Иллюстрация к «Энеиде» И. Котляревского

• Solntse truda 1919 2.jpg

  Обложка журнала «Солнце труда» (1919)

Работа над денежными знаками

19 декабря 1917 года был напечатан первый денежный знак Украинской Народной Республики — купюра достоинством в 100 карбованцев, автором оформления которого был Георгий Иванович Нарбут. В оформлении купюры Нарбут применил орнаменты в духе украинского барокко XVII—XVIII веков, декоративные шрифты, изображение самострела (герб Киевского магистрата XVI—XVIII веков) и трезубца святого Владимира, ставшего впоследствии государственным гербом Украины.

1 марта 1918 года Центральная Рада приняла закон о введении новой денежной единицы — гривны. Было напечатаны денежные знаки номиналами в 2, 10, 100, 500, 1000 и 2000 гривен (проекты двух последних были выполнены уже после провозглашения Украинской державы). Георгием Нарбутом были выполнены эскизы банкнот номиналами в 10, 100 и 500 гривен. В эскизе 10-гривневой купюры он использовал орнаменты украинских книжных гравюр XVII века, 100-гривневой — изображение рабочего с молотом и крестьянки с серпом на фоне венка из цветов и плодов, 500-гривневой — аллегорию «Молодая Украина» в виде озарённой девичьей головки в венке (благодаря ей купюра получила ироническое народное название «Горпинка»).

Придя к власти, гетман Павел Скоропадский восстановил в качестве денежной единицы Украинской державы карбованец. Георгию Нарбуту принадлежит эскиз 100-рублевого дензнака, где он использовал портрет Богдана Хмельницкого (водяной знак), индустриальные мотивы и созданный им проект герба Украинской державы.

• Украинские государственные знаки работы Нарбута
• 100karbovantsevUNR A.jpg

  100 карбованцев УНР (аверс)

• 100karbovantsevUNR R.jpg

  100 карбованцев УНР (реверс)

• Ukrainian 100 hryvnia's note of the People's repub.jlic of Ukraine (1918) front side.jpg

  100 гривен УНР (аверс)

• Ukrainian 100 hryvnia's note of the People's republic of Ukraine (1918) back side.jpg

  100 гривен УНР (реверс)

• 500-grn-1918-a.jpg

  500 гривен УНР (аверс)

• 500-grn-1918.jpg

  500 гривен УНР (реверс)

• 100karbovantsev1918 A.jpg

  100 карбованцев Украинской державы (аверс)

• 100karbovantsev1918 R.jpg

  100 карбованцев Украинской державы (реверс)

Создание почтовых марок

Сразу после Февральской революции Временное правительство приняло решение о выпуске почтовой марки с новой символикой. Летом 1917 года Министерством почт и телеграфов был объявлен конкурс на лучший рисунок новой почтовой марки, в котором Г. И. Нарбут принимал участие.

Георгий Нарбут был автором первых марок Украинской Народной Республики (УНР), номиналом в 30, 40 и 50 шагов. Марки вышли в свет 18 июля 1918 года и были изготовлены в Киеве на Пушкинской улице, 6, где в те годы располагалась типография Василия Кульженко, а также в одесской типографии Ефима Фесенко. На марке в 30 шагов была помещена аллегория «Молодая Украина», на миниатюре в 40 шагов дано изображение стилизованного трезубца святого Владимира, на марке в 50 шагов — почтовых рожков и большой цифры номинала.

Г. И. Нарбут являлся также автором проектов невыпущенных марок с портретами князя Константина Острожского, философа Григория Сковороды и гетмана Петра Дорошенко в 10, 20 и 40 шагов, соответственно, марки «в пользу почтальона» номиналом в 30 шагов и марки на продажу табака в 10 гривен.

16 мая и 17 июня 1992 года вышли первые стандартные марки Украины. Они повторяли рисунок-аллегорию Г. И. Нарбута «Молодая Украина», который он использовал для марки УНР номиналом в 30 шагов.

• Первые стандартные марки Украины по рисунку Нарбута (1992)
• Stamp of Ukraine s20.jpg

  Выпуск от 16 мая (Михель #80)

• Stamp of Ukraine s21.jpg

  То же (Михель #81)

• Stamp of Ukraine s19.jpg

  То же (Михель #79)

• Stamp of Ukraine s22.jpg

  То же (Михель #82)

• Stamp of Ukraine s15.jpg

  Выпуск от 17 июня (Михель #75)

• Stamp of Ukraine s16.jpg

  То же (Михель #76)

• Stamp of Ukraine s17.jpg

  То же (Михель #77)

• Stamp of Ukraine s18.jpg

  То же (Михель #78)

Память

В 1923 году в берлинском издательстве Е. А. Гутнова вышла книга «Нарбут, его жизнь и искусство», посвящённая памяти художника и включившая в себя воспоминания Г. К. Лукомского, Э. Ф. Голлербаха и Д. И. Митрохина.

В 1924 году в Ленинграде вышла брошюра В. К. Охочинского «Книжные знаки Георгия Нарбута», знакомящая с творчеством художника, некоторыми моментами жизни и с деталями его работ.

В 1926 году в Киеве состоялась посмертная выставка художника, к которой были приурочены выпуск художественно исполненного каталога, специально посвященного Георгию Ивановичу номера журнала «Бiблiологiчнi Biстi», а также несколько заседаний комиссии искусства книги при Украинском научном институте книговедения. В том же году в Ленинграде вышла книга Эриха Голлербаха «Силуэты Нарбута».

В 1983 году в киевском издательстве «Мистецтво» вышел иллюстрированный альбом «Георгій Нарбут», составителем которого был П. А. Белецкий. В альбоме были собраны произведения художника, причём некоторые произведения из музейных фондов и частных коллекций публиковались впервые.

В 1992 году режиссёром Юлией Лазаревской был снят фильм «Георгий Нарбут. Живые картины». В том же году в Киеве, на доме № 64 по Владимирской улице была установлена мемориальная доска.

Георгий Нарбут в филателии и нумизматике

Аверс и реверс монеты, посвящённой 120-летию со дня рождения Г. И. Нарбута

Нарбутовская марка с аллегорией «Молодая Украина» служила до 1986 года основным элементом для эмблемы Союза украинских филателистов и нумизматов (СУФН, США). В 1992 году директор СУФН Ингерт (Игорь) Кузич-Березовский учредил приз имени Георгия Нарбута «За лучший проект украинской марки». Приз ежегодно вручается художнику, чьи марка, серия марок или почтовый блок были признаны лучшими.

В декабре 1985 года к 100-летию со дня рождения Г. И. Нарбута Почта СССР выпустила художественный маркированный конверт с портретом художника.

В 2006 году Национальный банк Украины выпустил памятную монету номиналом в 2 гривны, посвящённую 120-летию со дня рождения Г. И. Нарбута.

На аверсе изображён фрагмент оформления купюры 1918 года — крестьянка и рабочий на фоне венка из цветов и плодов, над которым размещён год чеканки монеты «2006», малый Государственный Герб Украины и надпись — «НАЦІОНАЛЬНИЙ БАНК» (полукругом) / «УКРАЇНИ»; внизу — «2 / ГРИВНІ» и логотип Монетного двора Национального банка Украины.

На реверсе силуэтное изображение Георгия Нарбута, справа от которого изображен родовой герб Нарбутов, под которым помещены годы жизни — «1886 / 1920» и полукругом размещена надпись «ГЕОРГІЙ НАРБУТ».

В том же году, 10 марта, почтой Украины и издательством «Марка України» была выпущена коммеморативная марка с купоном по случаю 120-летнего юбилея художника (Михель #769) (ВАРФ #UA 004.06). Автор дизайна марки и купона — Владимир Таран. Были также подготовлены конверт первого дня с графическим портретом Георгия Нарбута (№ fdc295; художник В. Таран) и специальный почтовый штемпель (№ fdc295; автор Александр Сталмокас), на котором воспроизведён нарбутовский рисунок женской головы, символизирующей Украину, с марки УНР в 30 шагов.

В 2008 году почта Украины выпустила два почтовых блока, посвящённых 90-летию первых почтовых марок УНР. На марках, составляющих блоки, изображены первые марки УНР, а на купонах — портреты Г. И. Нарбута и А. Ф. Середы.

См. также

• История почты и почтовых марок Украинской Народной Республики
• История почты и почтовых марок Украины
• Середа, Антон Фомич

Литература

• Вайнштейн Э. [www.bonistikaweb.ru/SOVKOLSF/groshi.htm «Гроши» Украины]. — Советский коллекционер, 1928. — № 4. — С. 1—4; № 5. — С. 3—7. (Проверено 13 декабря 2009)
• Білецький П. О. [uartlib.org/allbooks/p-o-biletskiy-georgiy-narbut-albom/ Георгій Нарбут. Альбом.] — К.: Мистецтво, 1983. — 118 c. (укр.)
• [uartlib.org/allbooks/georgiy-narbut-v-kolektsiyi-harkivskogo-hudozhnogo-muzeyu/ Георгій Нарбут в колекції Харківського художнього музею.] — Х., 1973. — 49 с. (укр.)
• [history.franko.lviv.ua/IIn.htm Нарбут Георгій (Юрій) Іванович] // Довідник з історії України / За ред. І. З. Підкови, Р. М. Шуста; Інст. історичних досліджень Львівського нац. унів. ім. Івана Франка. — К.: Генеза, 2001. — ISBN 966—504-439-7. (укр.) (Проверено 24 августа 2009)

Ссылки

• [graphic.org.ru/narbut.html Нарбут Георгий (Егор) Иванович (1886-1920)]. История графики. [graphic.org.ru/ График]. Проверено 13 декабря 2009. [www.webcitation.org/67XgoJDYE Архивировано из первоисточника 10 мая 2012].
• [runivers.ru/lib/detail.php?ID=1032201 Деревянный орел. Иллюстрации Г. И. Нарбута 1909 г. на сайте «Руниверс»]
• [fonts.org.ua/ Шрифты Нарбута] (укр.). Українські шрифти. Проверено 13 декабря 2009. [www.webcitation.org/67XgpPUOw Архивировано из первоисточника 10 мая 2012].
• [www.ikleiner.ru/lib/painter/painter-0064.shtml Нарбут Георгий Иванович]. Сайт художника Ильи Клейнера. Проверено 13 декабря 2009. [www.webcitation.org/67XgqN7gZ Архивировано из первоисточника 10 мая 2012].
• [www.sumyrk.org.ua/?do=news&id=349&rid=345 Книга — джерело знань (азбука Нарбута)]. Рідний край. Проверено 13 декабря 2009. [www.webcitation.org/67XgrFeZ1 Архивировано из первоисточника 10 мая 2012].
• [ukraine.vip.su/hrivna_r/1_ukraine_hrivna.htm История украинских денег](недоступная ссылка — история). [ukraine.vip.su/ История Украины]. Проверено 13 декабря 2009. [web.archive.org/20061210080307/ukraine.vip.su/hrivna_r/1_ukraine_hrivna.htm Архивировано из первоисточника 10 декабря 2006].
• [www.exlibris.su/narbut.php Список иллюстраций Г. И. Нарбута]. Музей экслибриса. Проверено 13 декабря 2009. [www.webcitation.org/67Xgs0udG Архивировано из первоисточника 10 мая 2012].
• [ua-marka.narod.ru/rus/history2.html Украинская марка. История украинской марки] (ru, uk). Украинская марка. Проверено 13 декабря 2009. [www.webcitation.org/67XgtCLn4 Архивировано из первоисточника 10 мая 2012].
• [www.stamp.kiev.ua/ukr/stamp/observe.php?block_id=169 Информация о почтовом блоке в честь первых украинских марок, с портретом Г. Нарбута] (укр.)(недоступная ссылка — история). [www.stamp.kiev.ua/ «Марка України»]. Проверено 13 декабря 2009. [web.archive.org/20080713072122/www.stamp.kiev.ua/ukr/stamp/observe.php?block_id=169 Архивировано из первоисточника 13 июля 2008].
• [www.stspb.ru/readmore.phtml?news_id=416&l=ru Украина. Юбилей первых марок]. Пресс-релиз о выпуске почтовых блоков в честь первых украинских марок в 2008 году. [www.stspb.ru/index.phtml «Марки Петербурга»]. Проверено 13 декабря 2009. [www.webcitation.org/67XguQ5QU Архивировано из первоисточника 10 мая 2012].
• [www.upns.org/heorhiynarbutprize The Heorhiy Narbut Prize] (англ.). Сайт [www.upns.org/ Украинского филателистического и нумизматического общества] (США). Проверено 13 декабря 2009.
• [library.krasno.ru/Pages/Illustratori/OLD%20Books/Narbut-Krilov.htm Три басни Крылова. Иллюстрации Г. Нарбута]. Сайт Красноармейской ЦБС. Проверено 14 декабря 2009. [www.webcitation.org/67Xh4FA6t Архивировано из первоисточника 10 мая 2012].
• [library.krasno.ru/Pages/Illustratori/OLD%20Books/Wooden%20Orel.htm Деревянный орел. Иллюстрации Г. Нарбута]. Сайт Красноармейской ЦБС. Проверено 14 декабря 2009. [www.webcitation.org/67Xh6Wmfg Архивировано из первоисточника 10 мая 2012].
• [www.graphite.net.ua/catalog/det.php3?id=439&c=2&lang=1 Георгий Нарбут. Живые картины]. GraphiTe. Проверено 15 декабря 2009. [www.webcitation.org/67Xh8TSKr Архивировано из первоисточника 10 мая 2012].
• Бузина О. А. [www.phenomenonsofhistory.com/site/?p=2533 Тайна загадочной смерти создателя первых украинских денег]. Рубрики: Business Without Borders. Торонто, Канада: Феноменъ Истории. Энциклопедический журнал (14 апреля 2010). Проверено 5 февраля 2012. [web.archive.org/web/20140730233713/www.phenomenonsofhistory.com/site/?p=2533 Архивировано из первоисточника 30 июля 2014].

Отрывок, характеризующий Нарбут, Георгий Иванович

Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.