Наркобизнес в Колумбии

Незаконный оборот наркотиков чрезвычайно широко распространён в Колумбии, в период между 1993 и 1999 годами Колумбия стала основным производителем коки и кокаина в мире, а также одним из основных экспортёров героина. По состоянию на 2011 год, Колумбия оставалась крупнейшим производителем кокаина в мире. Главари колумбийского наркобизнеса («колумбийские наркобароны»), такие как Пабло Эскобар и Карлос Ледер, сколотили огромные состояния и долгое время входили в круг самых богатых и опасных людей в мире.

Бурное развитие наркобизнеса в Колумбии во многом было обусловлено мировым спросом на психоактивные вещества в 1960 −1970-х годах, наличием плантаций коки в стране, низким уровнем жизни населения и в силу этого — сравнительно низкой себестоимостью производства наркотиков на основе коки. Так, стоимость 1 килограмма кокаина в Колумбии составляет $1500, а у наркодилеров США доходит до $ 50 000.

С начала 1970-х, когда правительство США объявило войну наркотикам, США и европейские страны оказывают финансовую, материально-техническиую, тактическую и военную помощь правительству Колумбии в целях реализации планов по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Наиболее известным планом по борьбе с наркобизнесом был План «Колумбия», предназначенный также для борьбы с ультралевыми организациями, такими как ФАРК, которые контролируют многие районы выращивания коки на протяжении последних десятилетий.

Благодаря усилиям правительства Колумбии производство наркотиков в стране медленно снижается. По одним данным, после пика производства кокаина в 2000 году, в 2010 году его производство сократилось на 60 %, но, согласно другим данным, оно, наоборот, выросло с 463 тонн в 2001 году до 610 тонн в 2006 году. Уровень преступности, связанной с наркобизнесом, чрезвычайно высок, количество умышленных убийств в стране в период 1995—2011 составило 33,4 на 100 тысяч населения.

Несмотря на большие объёмы производства наркотиков, уровень потребления наркотиков в самой Колумбии меньше, чем в США и во многих странах Европейского Союза.

Управление Организации Объединенных Наций по наркотикам и преступности (UNODC), после анализа эффективности мер, предпринятых правительством Колумбии по борьбе с наркотиками на протяжении более 20 лет, призвал страны, где проживают основные потребители кокаина (в основном в Европе и Северной Америке) взять на себя долю ответственности в снижении спроса на кокаин.

Деятельность национальной полиции Колумбии по борьбе с незаконным оборотом наркотиков была чрезвычайно эффективной — в течение последних 10 лет в стране ежегодно арестовывали или экстрадировали более 100 наркобаронов, а колумбийские специалисты по борьбе с наркотиками консультировали своих коллег в 7 странах Латинской Америки и 12 странах Африки. Действия властей вызвали ожесточённое сопротивление наркодельцов: от рук наёмных убийц погибло по крайней мере 5 кандидатов в президенты страны: Луис Карлос Галан, Хайме Пардо Леаль, Бернардо Харамильо Осса, Альваро Гомес Уртадо и Карлос Писарро Леонгомес, а в 1985 году был осуществлён теракт в здании Дворца юстиции в Боготе, который унёс жизни 11 из 25 судей Верховного суда. Жертвами террора, развязанного наркодельцами, стали также более 3 тысяч членов партии Патриотический союз и большое количество рядовых полицейских, судей и свидетелей.

Производство наркотиков

См. также: Выращивание коки в Колумбии

По данным на 2006 год, производством коки было занято примерно 67 000 домашних хозяйств, главным образом в департаментах Путумайо, Какета, Мета, Гуавьяре, Нариньо, Антьокия и Вичада. Производство кокаина из коки наносит урон экологии, экономике и национальному здравоохранению. Вырубка лесов с целью расчистки полей под плантации коки, эрозия почв и химическое загрязнение наносят ущерб окружающей среде. Бороться с этими явлениями чрезвычайно сложно из-за противодействия влиятельных кланов наркоторговцев. Многие владельцы плантации коки используют проституток для обслуживания своих работников, что приводит к быстрому распространению венерических заболеваний.. Незначительный положительный эффект от выращивания коки заключается в создании временной занятости работников плантаций, что даёт им возможность временно улучшить уровень жизни (в стране 47 % населения находится ниже уровня бедности (2008)).

История

Запрет на наркотики в Колумбии базируется на Законе Харрисона о наркотиках 1914 года (США), который запрещает производство и потребление опиатов и кокаина (в 1937 году в закон были внесены поправки в отношении марихуаны, табака и алкоголя, а в период между 1964 и 1968 — касательно других психоактивных веществ: стимуляторов, антидепрессантов, галлюциногенов и т. д.).

Некоторые психотропные препараты в ограниченных количествах выращиваются в Колумбии местными индейскими племенами, которые традиционно используют марихуану и листья коки в ритуальных и медицинских целях.

Марихуана

В начале 1970-х правительство США совместно с правительствами Колумбии и некоторых других стран начали кампанию под названием «война с наркотиками». Одной из крупнейших операций против наркоторговцев в 1970-х была борьба с бандой «Чёрный тунец», базировавшейся в Майами, поставившей в США в 1970-х более чем 500 тонн марихуаны за 16-месячный срок.

Кокаиновые и героиновые картели

В 1970-х годах в связи с ростом оборотов рынка наркотиков, колумбийские наркодилеры сформировали ряд наркокартелей — крупных преступных группировок, наиболее известные — Медельинский картель, картель Кали, Картель Северного побережья и Картель Северной долины.

Медельинский картель (1976—1993)

Медельинский картель во главе с Пабло Эскобаром сформировался в 1976 году и в 1980-х годах контролировал до 80 % наркорынка Колумбии. Картель первоначально занимался импортом коки из Боливии и Перу, изготовлением кокаина в Колумбии и транспортировке его в США, в том числе во Флориду, Калифорнию и Нью-Йорк.

Медельинский картель отличался крайней жестокостью и несёт ответственность за убийства сотен людей, включая должностных лиц, политиков, сотрудников правоохранительных органов, журналистов и невинных людей. Картель иногда сотрудничал с колумбийскими повстанческими организациями, в частности M-19, в интересах защиты наркотрафика. Совместные действия правительства Колумбии и США привели к ликвидации картеля в 1993 году, Пабло Эскобар был ликвидирован при задержании, руководители картеля были арестованы или сдались властям в обмен на снижение сроков тюремного заключения. Наркокартель Энвигадо считается частичным преемником Медельинского картеля.

Картель Кали (1977—1998)

Картель Кали (известный также как «Джентльмены Кали») был основан в южной Колумбии братьями Джильберто и Мигелем Родригес Орехуэла совместно с Хосе Сантакрус Лондоньо, и действовал в основном в окрестностях города Кали и департаменте Валье-дель-Каука. Картель начал свою деятельость с киднеппинга, доходы от которого были затем вложены в наркоторговлю, начиная с марихуаны и кончая кокаином. Доход картеля в период расцвета, по некоторым оценкам, доходил до $7 миллиардов в год.

Картель также распространял своё влияние на органы власти и правосудия, а также оказывал поддержку группе противников Эскобара Лос Пепес. Картель Кали сыграл свою роль в борьбе с Медельинским картелем, предоставляя властям информацию о местонахождении П. Эскобара и ключевых фигур из его окружения. После ликвидации картеля было обнаружено, что картель вёл незаконное прослушивание телефонных звонков в Боготе, а также занимался отмыванием денег с использованием многочисленных подставных компаний по всей Колумбии.

Картель Северной долины

Картель Северной долины стал известен во второй половине 1990-х годов, после ликвидации картеля Кали и Медельинского картеля, действует главным образом на севере департамента Валье-дель-Каука. Руководителями картеля были Диего Леон Монтойя Санчес, Уилбер Варела и Хуан Карлос Рамирес Абадия. По некоторым оценкам, картель экспортировал в год более 1,2 миллиона фунтов, или 500 метрических тонн, кокаина на сумму свыше $10 млрд из Колумбии в Мексику и далее — в США. Считается, что для защиты маршрутов наркотрафика, своих лабораторий и персонала Картель Северной долины пользовался услугами Объединённых сил самообороны Колумбии (AUC) — вооружённой антиправительственной группировки правого толка, признанной Государственным департаментом США в 2004 году одной из 37 иностранных террористических организаций.

Картель Северного побережья

Картель Северного побережье был основан в колумбийском городе Барранкилья на побережье Карибского моря, его возглавлял Альберто Орландес-Гамбоа по прозвищу «Улитка». Картель организовал контрабанду кокаина в Соединенные Штаты и Европу через порты Северного побережья Колумбии и Карибский бассейн. Влияние Гамбоа в кругах наркодельцов в этом регионе было столь велико, что у него запрашивали разрешение на убийство тех или иных лиц. 6 июня 1998 года Гамбоа был арестован в Барранкилья в результате совместной операции Управления по борьбе с наркотиками США и национальной полиции Колумбии и доставлен в Боготу, а в августе 2000 года экстрадирован в США. 13 марта 2003 года Гамбоа признал себя виновным в незаконном обороте наркотиков, в частности в поставках нескольких десятков тонн кокаина в Нью-Йорк и другие города США. После ареста Гамбоа структуры картеля Северного побережья были ликвидированы колумбийской национальной полицией.

Договор с США об экстрадиции

Между США и Колумбией был заключён договор об экстрадиции, что позволило Колумбии выдавать колумбийских наркодельцов в США, где они представали перед судом за свои преступления. В условиях Колумбии аресты и тюремное заключение наркодельцов оказывались неэффективным, поскольку они путём устрашения либо подкупа сводили на нет деятельность местных правоохранительных органов и продолжали руководить своим бизнесом из мест заключения. Так, благодаря этому договору были выданы США и получили длительные сроки заключения ближайшие соратники П.Эскобара Фабио Очоа и Карлос Ледер.

Влияние наркобизнеса на политику правительства Колумбии

В 1980-х Медельинский картель обладал огромным влиянием в стране. Лидер картеля Пабло Эскобар не скрывал своих политических амбиций — в 1982 году он был избран замещающим членом Национального конгресса Колумбии (то есть голосовал за отсутствующих депутатов) и намеревался выдвинуть свою кандидатуру в президенты страны. Это вызвало противодействие со стороны широких общественных кругов, в частности, известный колумбийский журналист и политик Луис Карлос Галан обвинил П.Эскобара в использовании «кокаиновых денег» в предвыборной кампании и в 1984 году добился исключения Эскобара из членов Конгресса. В 1989 году Галан был убит в результате покушения, убийство его до конца не было раскрыто. Один из ближайших соратников П.Эскобара, Карлос Ледер, также попытался заняться политикой, используя свои средства, нажитые в наркобизнесе. Он создал общественное движение популистского толка, финансировал бесплатные программы образования и здравоохранения для сельских районов, а также строительство домов для обитателей трущоб. Риторика его выступлений носила антиамериканский, антисоветский и антиимпериалистический характер. Политические амбиции лидеров Медельинского картеля стали дополнительным стимулом для властей Колумбии для усиления борьбы с наркобизнесом.

В отличие от Медельинского картеля, лидеры картеля Кали вели гораздо более тонкую политику, отказываясь от прямой конфронтации с властями страны. Многие из лидеров картеля были выходцами из богатых и влиятельных семей, и были склонны вкладывать свои доходы от торговли кокаином в законный бизнес, в частности, фармацевтическую и химическую промышленность (что, в свою очередь, давало возможность легально приобретать химикаты, необходимые для производства кокаина в колумбийских лабораториях для последующего экспорта в США).

Глава Управления по борьбе с наркотиками США (DEA) однажды заявил в Боготе, что по сравнению с боссами Медельинского картеля, боссы картеля Кали были «более изысканными, более культурными» DEA периодически оставляло в неприкосновенности структуры картеля Кали в обмен на информацию о местонахождении членов Медельинского картеля.

Влияние на внутренние вооруженные конфликты

Известно о многочисленных связях между наркокартелями и организациями колумбийских инсургентов, которые с 1960-х ведут войну против правительства Колумбии. Так, Медельинский картель сотрудничал с колумбийскими повстанческими организациями, в частности M-19, в интересах защиты наркотрафика. Антиправительственные вооружённые формирования, в свою очередь, увидели в незаконной торговле наркотиками источник финансирования своих движений. После ликвидации Медельинского картеля и картеля Кали в 1990-х годах, некоторые из организаций инсургентов, которые контролировали маршруты наркотрафика, создали Картель Северной долины. Революционные вооружённые силы Колумбии и Армия национального освобождения установили контроль за районами выращивания коки в колумбийской Амазонии и обложили «налогом» доходы от продажи кока-пасты. Некоторые военизированные группировки изначально выросли из частных армий кокаиновых картелей.

По мнению американских экспертов М.Писени и М.Дурнема, «Укрепление Революционных вооруженных сил Колумбии (ФАРК) в 1990-х было непреднамеренным последствием ряда тактических успехов в антинаркотической политике США. Эти успехи подтолкнули возделывание коки в контролируемых ФАРК районах, что дало ФАРК беспрецедентные возможности для извлечения ресурсов из производства кокаина для того, чтобы усилить свою борьбу против колумбийского государства».

Ссылки

• [www.pbs.org/wgbh/pages/frontline/shows/drugs/business/inside/colombian.html PBS.org — Frontline: drug wars; the Colombian Cartels]  (англ.)
• [www.derechos.org/nizkor/colombia/libros/jinetes/cap1.html Los Jinetes de la Cocaina]  (исп.)
• [www.ocolombia.com/article/the-new-face-of-the-colombian-cocaine-trade.html The New Face of the Colombian Cocaine Trade]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Наркобизнес в Колумбии

В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»