Народный комиссариат просвещения РСФСР

Наро́дный комиссариа́т просвеще́ния РСФСР (Наркомпрос РСФСР) — орган государственной власти РСФСР, контролировавший в 1920—1930-х годах практически все культурно-гуманитарные сферы: образование, науку, библиотечное дело, книгоиздательство, музеи, театры и кино, клубы, парки культуры и отдыха, охрану памятников архитектуры и культуры, творческие объединения, международные культурные связи и др. В настоящее время государственное регулирование в данных областях осуществляют Министерство образования и науки Российской Федерации и Министерство культуры Российской Федерации.

История

А. В. Луначарский был назначен народным комиссаром просвещения в составе первого Совета народных комиссаров, созданного Вторым Всероссийским съездом Советов. 9 ноября 1917 года (на следующий день после проведения Всероссийского съезда Советов) совместным Декретом ВЦИК и СНК РСФСР была учреждена Государственная комиссия по народному просвещению. Согласно декрету, она должна была не управлять учебными и образовательными учреждениями, а «служить связью и помощницей организовать источники материальной, идейной и моральной поддержки муниципальным и частным, особенно же трудовым и классовым просветительным учреждениям в государственном масштабе».

Там же устанавливалось, что все «текущие дела должны пока идти своим чередом через Министерство народного просвещения», которое «должно играть роль исполнительного аппарата при Государственной Комиссии». Таким образом, Министерство как руководящий орган, обладающий правительственными функциями, было ликвидировано и превращено в технический аппарат. Фактически Министерство и как технический аппарат в первые же дни после Октябрьской революции ликвидировалось вследствие саботажа со стороны почти всех специалистов и чиновников бывшего Министерства народного просвещения Российской империи.

Председателем комиссии был назначен нарком Луначарский; в её состав входили Н. К. Крупская, М. Н. Покровский, П. Н. Лепешинский и др.

26 (13) июня 1918 г. был опубликован декрет СНК за подписью В. И. Ленина, М. Н. Покровского и В. Д. Бонч-Бруевича «Об организации дела народного образования в Российской республике. Положение», более детально определивший функции Государственной Комиссии по просвещению и Наркомата просвещения. На неё возлагалось общее руководство делом народного образования в РСФСР и установление его общих принципов, объединение просветительной работы на местах, составление общегосударственной сметы и решение других принципиальных вопросов. Этим же декретом был существенно изменён и состав членов Комиссии: в неё вошли, наряду с руководящими работниками Наркомпроса, представители ВЦИКа, профсоюзов, ВСНХ, НКНаца и других центральных учреждений и организаций.

Народный комиссариат просвещения РСФСР (Наркомпрос) был сформирован 18 июня 1918 г.; заместителем А. В. Луначарского стал историк М. Н. Покровский. При этом Комиссия по просвещению реформировалась в выборно-представительный орган и сосредоточилась на вопросах развития народного образования.

Система народного просвещения и Наркомпрос

С первых дней своего функционирования Государственная Комиссия и Наркомпрос взяли курс на унификацию школьных заведений и централизацию управления деятельностью сети учреждений системы народного просвещения.

23 февраля 1918 г. было принято постановление о том, что все начальные, средние, высшие, открытые и закрытые, общеобразовательные и специальные учебные заведения, казенные, общественные и частные, числящиеся в различных ведомствах, переводятся в ведение Наркомпроса со всеми помещениями, имуществом и капиталами, находящимися в их пользовании, а также ассигновками и кредитами. Работа по воплощению в жизнь этого постановления завершилась дополнительным декретом от 5 июня 1918 г. о переходе учебных заведений в ведение Наркомпроса. Согласно одному из положений этого декрета, все кредиты из казны, отпускавшиеся по сметам и штатам всех ведомств на нужды народного образования, теперь перечислялись в смету Наркомпроса.

26 июня 1918 г. было опубликовано положение об организации дела народного образования в Российской республике. В нём указывалось, что на местах руководство делом народного образования (дошкольного, школьного и внешкольного), за исключением высшего, ведают Отделы народного образования, образуемые при исполкомах областных, губернских, уездных и волостных Советов Рабочих и Крестьянских депутатов.

Литературно-издательский отдел Наркомпроса

ЛИТО Наркомпроса был создан декретом ВЦИК в ноябре 1917 года в качестве государственного издательства. Заведующим был назначен П. Лебедев-Полянский. В литературно-художественную комиссию входили А. Блок, П. Керженцев, А. Серафимович. После переезда правительства в Москву в марте 1918 года в комиссию вошли В. Брюсов, В. Вересаев, И. Грабарь.

Основной задачей ЛИТО было издание русской классики. Вышли сочинения Чернышевского, Тургенева, начали выходить собрания сочинений Пушкина, Герцена, изданы отдельные книги Белинского, Гоголя, Гончарова, Достоевского, Жуковского, Кольцова, Крылова, Никитина, Помяловского, Салтыкова-Щедрина, Успенского, Чехова, Толстого; всего 115 книг.

В конце 1919 года ЛИТО был упразднён в связи с организацией при Наркомпросе Госиздата РСФСР.

Отдел изобразительных искусств Наркомпроса

Отдел изобразительных искусств Наркомпроса (ИЗО) был утверждён постановлением Государственной комиссии по просвещению 22 мая 1918 г. Ещё ранее, 29 января 1918 г., постановлением Наркомпроса был утверждён заведующим ИЗО художник Д. П. Штеренберг. В художественную коллегию отдела входили: Д. П. Штеренберг, Н. И. Альтман, П. К. Ваулин, А. Е. Карев, А. Т. Матвеев, Н. Н. Пунин, С. В. Чехонин, Г. С. Ятманов. Позднее в коллегию были включены архитекторы (петроградский подотдел) — Л. А. Ильин, А. Е. Белогруд, В. И. Дубенецкий, Л. В. Руднев, Э. Я. Штальберг, В. А. Щуко, (московский подотдел) — И. В. Жолтовский, С. В. Ноаковский, А. В. Щусев и художники В. Д. Баранов-Россинэ, И. С. Школьник, В. В. Маяковский, О. М. Брик.

В 1919—1920 годах при отделе ИЗО работал Живскульптарх (первоначально — Синскульптарх) — комиссия живописно-скульптурно-архитектурного синтеза, ставшая первым новаторским объединением архитекторов в Советской России.

Tеатральный отдел (ТЕО) Наркомпроса

В январе 1918 года был создан театральный отдел Народного комиссариата просвещения РСФСР — TEO Наркомпроса, окончательное оформление получил в августе 1919 года, по подписании В. И. Лениным Декрета «Об объединении театрального дела». ТЕО был организован для максимально централизированного руководства театральным делом, активно боролся за создание нового революционного театра, нового репертуара, за освоение культурного наследия прошлого в рамках господствующей идеологии настоящего. «Прежде, до революции, — так мне говорили в так называемом ТЕО, то есть в Театральном отделе, — во всей России было восемьдесят два театра; теперь в одной Москве одних красноармейских полтораста. Да, если искусство состоит в количестве, можно сказать, что драматическое искусство в советской России процветает…». В состав ТЕО входили историко-теоретическая, репертуарная, режиссёрская, педагогическая секции. ТЕО организовывал лекции и диспуты, рассылал рекомендательные списки лучших драматических произведений, занимался учётом и охраной частных театральных библиотек, музеев и коллекций. Указами Ленина в ведение ТЕО были переданы Театральный музей им. А. А. Бахрушина в Москве (в феврале 1919 года) и Институт истории искусств в Петрограде (в 1920 году). ТЕО возглавляли А. В. Луначарский, заведующим ТЕО стал В. Э. Мейерхольд, режиссерской секцией ТЕО руководил Е. Б. Вахтангов и другие. «Мейерхольд, который в „александринские“ времена ходил во фраке и белых перчатках, теперь заменил фрак косовороткой, а белые перчатки черными ногтями. Этот политический фигляр, сатанинской пляской прошедшийся по русской сцене, теперь завершал своё дело разрушения. Он заявил, что (…) театр есть коммунистический фронт…». В 1920 году ТЕО был реорганизован, часть его функций передали Управлению академических театрами, которым руководила Е. К. Малиновская, другую часть — Главполитпросвету.

Оценка деятельности

Условия времени, отсутствие опыта, а также большой объём нечётко поставленных задач привели к тому, что деятельность Наркомпроса носила стихийный характер и имела громоздкую организационную структуру (в его составе было более 400 административных подразделений). Вместе с тем, в связи с важностью задач, поставленных перед этой организацией, её деятельности уделяли много внимания Коммунистическая партия и лично В. И. Ленин. В декабре 1920 г. — январе 1921 г. партийное совещание по вопросам народного образования приняло ряд важных решений по основным проблемам высшей школы (о реформе высшей школы, о рабочих факультетах, о подготовке преподавателей вузов по обществоведению и др.), а также постановление о реорганизации Наркомпроса. Новое Положение о работе Наркомпроса (утверждено Декретом СНК 11 февраля 1921) разрабатывалось по решению Пленума ЦК РКП(б) комиссией во главе с Лениным. Наркомпрос сыграл важную роль в спасении культурного наследия в годы войны и разрухи. В 1929 г. А. В. Луначарский освобождён от обязанностей Народного комиссара, его сменил А. С. Бубнов, проводивший жёсткую административную линию.

Руководители (Народные комиссары)

1. Луначарский, Анатолий Васильевич (1917—1929)
2. Бубнов, Андрей Сергеевич (1929—1937)
3. Тюркин, Пётр Андреевич (1937—1940)
4. Потёмкин, Владимир Петрович (1940—1946)

Подразделения Наркомпроса

Согласно Декрету Совнаркома от 11 февраля 1921 г., Наркомпрос подразделялся на:

• Академический центр (в составе научной (Главнаука) и художественной секций, Главархива и Главмузея)
• Организационный центр
• Главное управление социального воспитания и политехнического образования детей до 15-ти лет (Главсоцвос)
• Главное управление профессионально-политехнических школ (с 15-ти лет) и высших учебных заведений (Главпрофобр)
• Главное внешкольное управление (Главполитпросвет)
• Главное управление государственным издательством (Госиздат)
• Совет по делам просвещения национальных меньшинств

Согласно Декрету об объединении театрального дела от августа 1919 года был добавлен

• Театральный отдел (ТЕО)

а с 27 августа 1919 года после принятия декрета о национализации кинодела в Советской России появляется

• Киноотдел (Госкино), в 1953 году перешедший в ведение Министерства Культуры СССР.

Литература

• В ТЕО (Сводка работ), «Вестник театра», 1921, N 78-79
• Кн. С. М. Волконский Мои воспоминания — М., «Искусство», 1992, т.2
• Литовский О. Так и было. Очерки. Воспоминания. Встречи М., 1958
• Д. Ним. TEO Наркомпроса — БСЭ
• Очерки истории русской советской драматургии, т. 1, 1917—1934, Л., 1963
• Первые мероприятия Наркомпроса по управлению театрами, «Исторический архив», 1959, янв.-февр.

Отрывок, характеризующий Народный комиссариат просвещения РСФСР

Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».