Народная Республика Кампучия

Народная Республика Кампучия
кхмер. សាធារណរដ្ឋប្រជាមានិតកម្ពុជា
Республика
← 10 января 1979 — 1 мая сентября 1989 →
Флаг Кампучии Герб Кампучии
Столица	Пномпень
Язык(и)	кхмерский
Денежная единица	риель
Форма правления	однопартийный режим НРПК
Председатель
- 1979-1989	Хенг Самрин
Премьер-министр
- 1985-1989	Хун Сен
История
- 10 января 1979	Вьетнамская оккупация и падение «Красных кхмеров»
- май 1981	IV съезд НРПК, утверждение правящего режима
- октябрь 1985	V съезд НРПК, конституирование государственной политики
- январь 1989	Начало вывода вьетнамских войск
- 1 мая 1989	Упразднена

К:Появились в 1979 годуК:Исчезли в 1989 году

Народная Республика Кампучия (кхмер. សាធារណរដ្ឋប្រជាមានិតកម្ពុជា), НРК — камбоджийское государство 1979—1989 годов, возникшее в ходе Кампучийско-вьетнамского конфликта после свержения вьетнамскими войсками государственного режима Красных кхмеров. Функционировала в условиях вьетнамской оккупации и партизанской войны. Строилась по модели «реального социализма» при однопартийной системе НРПК, примыкала к социалистическому лагерю. В ходе урегулирования кампучийского конфликта преобразована в Государство Камбоджа.

Предыстория

18 марта 1970 года государственный переворот генерала Лон Нола низложил Нородома Сианука и учредил Кхмерскую Республику. Гражданская война в Камбодже продолжалась ещё пять лет, и в итоге 17 апреля 1975 к власти пришли Красные кхмеры. В созданной ими под руководством Пол Пота Демократической Кампучии установился режим террора и геноцида. В 1975—1978 погибли, по разным оценкам, от 1 до 3 миллионов камбоджийцев.

Атаки «Красных кхмеров» на Вьетнам привели к крупномасштабному вооружённому конфликту. В самой Кампучии уже с конца 1975 года возникали оппозиционные движения, жестоко подавлявшиеся властями. С 1977 года полпотовская верхушка начала жёсткие чистки партийно-государственного аппарата и военного командования. Под особым подозрением оказались функционеры приграничной с Вьетнамом «Восточной военной зоны» — в том числе Хенг Самрин, Чеа Сим, Хун Сен, Сар Кенг. Поскольку попытки вооружённого сопротивления были обречены, все они в разное время бежали во Вьетнам.

Они вынуждены были бежать во Вьетнам только из-за паранойи Пол Пота, а не из-за того, что с недостаточным энтузиазмом поддерживали его политику.

2 декабря 1978 года во Вьетнаме был проведён учредительный съезд Единого фронта национального спасения Кампучии (ЕФНСК). Эта организация объединила провьетнамски настроенных кампучийских коммунистов под председательством Хенг Самрина. Вскоре началась массированная вьетнамская интервенция в Кампучию, в которой участвовали пехота, бронетанковые войска и артиллерия общей численностью до 120 тысяч военнослужащих под командованием Ле Дык Аня. 7 января 1979 года вьетнамские войска вступили в Пномпень. Руководству ЕФНСК формально передавалась государственная власть под контролем вьетнамского командования.

Основы государственной системы

Создание Народной Республики Кампучия было провозглашено 10 января 1979 года. Первым органом власти НРК стал Народно-революционный комитет из руководителей ЕФНСК. Председателем Народно-революционного комитета стал Хенг Самрин. Он же реально возглавлял правящую Народно-революционную партию Кампучии, хотя формально первым генеральным секретарём стал Пен Сован. Народно-революционный комитет, впоследствии Государственный совет, и ЦК НРПК являлись основными органами власти. Правительство (совет министров), которое первоначально возглавил Пен Сован — скорее «техническим органом». Однако министр внутренних дел Чеа Сим и министр иностранных дел Хун Сен обладали большим политическим влиянием.

Первыми задачами новых властей являлись подавление вооружённого сопротивления и восстановление жизнеобеспечения, практически разрушенного при режиме «Красных кхмеров». Контрповстанческие операции осуществлялись — особенно на первых порах — в основном вьетнамскими войсками. Становление вооружённых сил НРК заняло длительное время.

Для возрождения сельскохозяйственного производства в деревнях формировались под административным контролем т. н. «группы солидарности». До 1987 года через них организовывался производственный процесс, распределение и торговля. В 1979 году было засеяно около 600 тысяч га (до 1975 — до 2,5 млн га). Восстанавливались такие важные отрасли хозяйства, как животноводство, речное и морское рыболовство. СССР и другие социалистические страны оказывали экономическую помощь.. В центре и на местах возобновляли работу школы, медицинские и культурные учреждения, постепенно восстанавливались транспорт, связь.

Режим НРК был несравнимо мягче полпотовского. Были отменены наиболее одиозные порядки «Демократической Кампучии», особенно в части «коммунального быта» и контроля над личной жизнью. Принудительно депортированные в сельскую местность возвращались в города. Прекратились преследования буддизма, монахи и проповедники даже привлекались в пропагандистские структуры властей для «успокоения населения». Массовый террор сменился более выборочными репрессиями, но политическая оппозиционность, антивьетнамские и антиправительственные выступления подавлялись жёстко (карательным аппаратом руководил Чеа Сим).

Суверенитет НРК с самого начала был ограничен военно-политическим контролем Ханоя. В руководстве Компартии Вьетнама кампучийскую проблематику курировал секретарь ЦК КПВ Ле Дык Тхо. Он определял ключевые политические и кадровые решения. Контроль на месте осуществлялся через вьетнамских политических советников и командование экспедиционного корпуса. Численность вьетнамских оккупационных войск в НРК 1980-е годы превышала 200 тысяч. Активно стимулировалась вьетнамская иммиграция.

Такое положение подрывало популярность новых властей, хотя первоначально большинство населения приветствовало изгнание полпотовцев. «Красные кхмеры», развернувшие партизанскую войну в труднодоступных районах, позиционировались как борцы за национальное освобождение, против «клики Ле Зуана и марионеток Хенг Самрина». Со своей стороны, власти НРК акцентировали полпотовскую опасность и представлялись единственной силой, способной предотвратить реставрацию геноцидного режима. Любые оппозиционные силы — монархическая партия ФУНСИНПЕК Сианука, республиканский KPNLF Сон Санна — объявлялись «агентами Пол Пота».

В пропаганде НРПК постоянно звучал мотив разоблачения полпотовских злодеяний. Был проведён трибунал над Пол Потом и Иенг Сари, оба заочно приговорены к смертной казни. Получили огласку шокирующие факты массовых убийств, огромные цифры потерь. С 1984 года введён в качестве государственной даты День ненависти 20 мая — ненависть адресовалась прежде всего клике Пол Пота—Иенг Сари—Кхиеу Самфана, но также «реакционным группировкам Сианука—Сон Санна», «американским империалистам и китайским экспансионистам».

Партийное государство и партизанская война

В конце мая 1981 года в Пномпене прошёл съезд НРПК, получивший нумерацию IV (таким образом как бы аннулировались резолюции съездов кампучийской компартии, проведённых под контролем полпотовской группы). Съезд обозначил курс на усиление провьетнамского однопартийного режима. Идеологией партии провозглашался марксизм-ленинизм («без ультранационалистических извращений и культа личности»), целью — социалистические преобразования. В условия тотального партийного контроля прошли выборы в Национальную ассамблею НРК, председателем которой стал Чеа Сим.

27 июня 1981 Национальная ассамблея приняла конституцию НРК (первый проект, предложенный Рох Самаем в начале 1980 был отклонён в Ханое). Конституция закрепляла руководящую роль НРПК как ядра всех государственных структур, государственный статус марксистско-ленинской идеологии, определяла целью государства «продвижение к социализму», провозглашала принцип «интернациональной дружбы и союза» с Вьетнамом и СССР (а также Лаосом).

В декабре 1981 произошли важные кадровые изменения в партийно-государственном руководстве. По требованию Ле Дык Тхо генеральный секретарь ЦК НРПК и премьер-министр НРК Пен Сован, проявлявший некоторую самостоятельность был смещён со всех постов, вывезен во Вьетнам и взят под арест. Как впоследствии объяснял Пен Сован, причина заключалась в его планах сформировать, независимо от Вьетнама, пять полков кампучийской армии. Кроме того, Пен Сован и его сторонники вызвали раздражение ортодоксально-коммунистическим радикализмом в экономике. Проводимое ими искоренение частной торговли рассматривалось как преждевременное. Отстранение Пен Сована совершалось силовыми методами, с участием вьетнамской спецчасти. В этом конфликте отразились противоречия практиков управления из числа бывших «красных кхмеров» (Хенг Самрин, Чеа Сим) и марксистских идеологов, проведших 1970-е в эмиграции в Ханое (Пен Сован, Кео Чанда). Верх взяла первая группа, поддержанная вьетнамцами.

Пост генерального секретаря занял Хенг Самрин, главы правительства — Чан Сы. Таким образом вновь было продемонстрировано, где расположен реальный центр принятия решений.

Политика режима вызывала значительное недовольство в стране — особенно такими своими чертами, как вьетнамский контроль, коррупция, принудительные трудовые мобилизации. В то же время угроза возвращения полпотовцев и постепенное налаживание жизнеобеспечения создавали властям НРК довольно широкую поддержку.

На V съезде НРПК в октябре 1985 года Хенг Самрин говорил о «создании социалистического народа». НРПК причислялась к правящим марксистско-ленинским компартиям, НРК — к государствам социалистического лагеря. Внешние связи НРК поддерживались в основном в пределах «соцлагеря» и с государствами социалистической ориентации. Большинство стран мира не признавало НРК, поскольку её правительство рассматривалось как пришедшее к власти в результате иностранной интервенции. Место в ООН занимал представитель полпотовской «Демократической Кампучии».

1985 год был отмечен важным кадрово-политическим сдвигом: главой правительства НРК стал Хун Сен. Его позиции в партийно-государственном руководстве резко усилились, он начал устанавливать личный контроль над партийно-административными и силовыми структурами и постепенно оттеснять Хенг Самрина.

Все годы существования НРК прошли в условиях партизанской войны. Заявление Хенг Самрина на V съезде о разгроме повстанцев выдавало желаемое за действительное. Объединённая оппозиция создала в 1982 году Коалиционное правительство Демократической Кампучии и структуру военной координации — Высший совет национальной обороны. Вооружённую борьбу против вьетнамских войск и правительственных сил вели полпотовская Национальная армия Демократической Кампучии, Вооружённые силы национального освобождения кхмерского народа и Национальная армия сианукистов. Повстанцы базировались в лагерях беженцев на территории Таиланда и в труднодоступных горных районах Камбоджи.

Наиболее масштабные бои велись в 1984—1986 годах. Вьетнамские войска разрушили тогда полпотовский укреплённый район Пном Малай, однако подавить сопротивление не удалось. Контроль над рядом сельских районов был спорным, транспортные магистрали НРК постоянно находились под ударом.

Кампучийский конфликт являлся заметным элементом глобальной Холодной войны. Правительство НРК поддерживал СССР, CGDK — КНР и США. Особенностью конфликта был тот факт, что основные силы обеих противоборствующих сторон составляли коммунисты.

Присутствие вьетнамцев в Камбодже является явным нарушением международного права и империалистической эксплуатацией. Но альтернативой может оказаться правительство красных кхмеров и ещё один раунд геноцида. Этого нельзя игнорировать.

Преобразование государства

Общемировые перемены второй половины 1980-х отразились в Юго-Восточной Азии. Был поставлен вопрос об урегулировании через политический диалог.

Когда в 1985 году Михаил Горбачев стал Генеральным секретарем Коммунистической партии Советского Союза, я находился в джунглях северо-запада Камбоджи. Как сотрудник планово-аналитического департамента Вооруженных сил национального освобождения кхмерского народа провел исследование, насколько прогнозируемые горбачевские реформы и либерализация в СССР повлияют на политику Вьетнама, ситуацию в регионе и в мире… Поэтому, когда в мае 1988 года я услышал по радио о выводе советских войск из Афганистана, для меня это означало скорый уход Вьетнама из Камбоджи… Я понял: политическое урегулирование в Камбодже, конец гражданской войны — вопрос ближайшего времени.
Гаффар Пеанг-Мет

Под влиянием этих факторов с 1987 года правительство Хун Сена установило контакты с объединённой оппозицией, прежде всего в лице принца Сианука. К этому подталкивал вывод вьетнамских войск, официально завершившийся 26 сентября 1989 года. Новый курс предполагал и внутренние реформы. В последние дни апреля 1989 года Национальная ассамблея утвердила внесённые Хун Сеном поправки в конституцию НРК.

Была заявлена ориентация на диалог с оппозицией и рыночные рфеормы в экономике. Буддизм объявлялся государственной религией. Отменялась смертная казнь. Внешняя политика провозглашалась нейтральной и внеблоковой. Деидеологизировалась государственная символика, в том числе название страны — Народная Республика Кампучия была переименована в Государство Камбоджа.

Первоначально не было речи об изменении политической системы, отказе от партийной монополии. Однако логика процессов вынудило руководство НРПК пойти на компромисс с принцем Сиануком как носителем традиционной легитимности. Переговоры с оппозицией завершились подписанием Парижских соглашений 23 октября 1991 года на основании которых реставрировалась монархия и вводилась многопартийная система. 24 сентября 1993 года было окончательно восстановлено Королевство Камбоджа.

В октябре 1991 года НРПК переименовалась в Народную партию Камбоджи (НПК) и отказалась от идеологии марксизма-ленинизма в пользу доктрины эффективного управления. Хенг Самрин передал пост генерального секретаря Чеа Симу, но реальное партийное руководство с начала 1990-х осуществлял Хун Сен, сохранивший за собой также руководство правительством.

Несмотря на кардинальные (по видимости) изменения, правящая группа НРК, организованная в НРПК-НПК, сохранила реальную власть и в Государстве Камбоджа, и в Королевстве Камбоджа. Хун Сен остаётся бессменным премьер-министром с 1985 года, Теа Бан — министром обороны с 1987 года, Сар Кенг — министром внутренних дел с 1992 года. Чеа Сим был председателем Национальной ассамблеи и сената, регентом Камбоджи в октябре 2004 года. Хенг Самрин председательствует в Национальной ассамблее с 2006 года. Закономерно, что в политической жизни камбоджи сохранились заметные черты НРК.

Государственные руководители

• Хенг Самрин — председатель Народно-революционного комитета (1979—1981), председатель Государственного совета (1981—1989 и до 1992), генеральный секретарь НРПК (1981—1989 и до 1991).

• Хун Сен — министр иностранных дел (1979—1985), премьер-министр (1985—1989 и до настоящего времени).

• Чеа Сим — министр внутренних дел (1979—1981), председатель Национальной ассамблеи (1981—1989).

• Чан Сы — премьер-министр (1981—1984).

• Пен Сован — генеральный секретарь НРПК (1979—1981), премьер-министр (1981).

Отрывок, характеризующий Народная Республика Кампучия

– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.