Народная Демократическая Республика Йемен

Народная Демократическая Республика Йемен
جمهورية اليَمَنْ الديمُقراطية الشَعْبِيّة
Республика
←   ← 1967 — 1990 →
Флаг НДРЙ Герб НДРЙ
Карта Южного Йемена
Столица	Аден
Крупнейшие города	Аден, Мукалла
Язык(и)	арабский
Денежная единица	южно-йеменский динар
Форма правления	однопартийная парламентская республика
История
- 30 сентября 1967	образована
- 22 мая 1990	присоединена к ЙАР

К:Появились в 1967 годуК:Исчезли в 1990 году

Народная Демократическая Республика Йемен (араб. جمهورية اليمن الديمقراطية الشعبية‎) — государство на юге Аравийского полуострова, существовавшее с 30 ноября 1967 по 22 мая 1990 года (до 30 ноября 1970 года именовалось Народная Республика Южного Йемена (араб. جمهورية اليمن الجنوبية الشعبية‎). Объединилось с Йеменской Арабской Республикой (ЙАР) в Республику Йемен 22 мая 1990 года.

Административно-территориальное деление

6 мухафаз (провинций):

1. Аден (عدن), центр — Аден.
2. Лахдж (لحج), центр — Аль-Хута (الحوطة).
3. Абьян (أبين), центр — Зинджубар (زنجبار).
4. Шабва (شبوة), центр — Атак (عتق).
5. Хадрамаут (حضرموت), центр — Мукалла (المكلا).
6. Махра (المهرة), центр — Аль-Гейда (الغيظة).

Столица — Аден (عدن).

Государственное устройство

Законодательный орган — Верховный Народный Совет, избирался народом сроком на 5 лет.
Коллективный глава государства — Президиум Верховного Народного Совета, избирался Верховным Народным Советом сроком на 5 лет.
Исполнительный орган — Совет Министров, формируемый Верховным Народным Советом.

Местные представительные органы — народные советы, местные исполнительные органы — исполнительные бюро народных советов.

Высшая судебная инстанция — Верховный Суд, суды апелляционной инстанции — провинциальные суды, суды первой инстанции — окружные суды.

Единственная политическая партия — Йеменская социалистическая партия.

Первые лица

1. Кахтан Мухаммед аш-Шааби — президент НРЮЙ (30.11.1967—22.06.1969)
2. Салем Рубейя Али — Председатель Президентского Совета НРЮЙ, с декабря 1970 — НДРЙ (23.06.1969—26.06.1978).
3. Абдель Фаттах Исмаил (июнь 1969—1980) — генеральный секретарь ЦК Национального Фронта (الجبهة القومية араб.:) (июнь 1969—1975) / Объединенной Политической Организации Национальный Фронт (ОПОНФ, التنظيم السياسي الموحد الجبهة القومية — араб.) (1975—1978) / Йеменской социалистической партии (ЙСП, الحزب الاشتراكي اليمني — араб.) (21.12.1978—20.04.1980), Председатель Президиума Верховного Народного Совета НДРЙ (27.12.1978—21.04.1980).
4. Али Насер Мухаммед — Председатель Президентского Совета (26.06.1978—27.12.1978), Председатель Президиума Верховного Народного Совета НДРЙ (21.04.1980—24.01.1986), генеральный секретарь ЦК ЙСП (20.04.1980—24.01.1986), Председатель Совета Министров (02.08.1971—14.02.1985).
5. Хайдар Абу Бакр аль-Аттас — Председатель Совета Министров (14.02.1985—08.02.1986), Председатель Президиума Верховного Народного Совета НДРЙ (24.01.1986—22.05.1990)
6. Али Салем аль-Бейд — генеральный секретарь ЦК ЙСП (06.02.1986—22.05.1990).

Главы правительства

• Фейсал Абд аль-Латиф аш-Шааби (06.04.1969 — 22.06.1969)
• Мухаммед Али Хейтам (англ.) (23.06.1969 — 02.08.1971)
• Али Насер Мухаммед (02.08.1971 — 14.02.1985)
• Хейдар Абу Бакр аль-Аттас (14.02.1985 — 08.02.1986)
• Ясин Саид Наоман (англ.) (08.02.1986 — 22.05.1990)

Борьба в руководстве

С 30 ноября 1967 по 22 июня 1969 года президентом страны был Кахтан Мухаммад аш-Шааби. Затем верховным органом власти был коллективный Президентский совет, состав которого менялся, но Председателем его до 26 июня 1978 года оставался [www.alshibami.net/salmin/salmin1_1.jpg Салем Рубейя Али (Сальмин)].

1978

23 июня 1978 г., связавшись с президентом ЙАР аль-Гашими, Салем Рубейя Али попросил его принять своего личного представителя с конфиденциальным посланием. Когда посланник, войдя в кабинет президента ЙАР, открыл портфель, раздался взрыв. Заложенная в портфель бомба убила посланника и смертельно ранила президента. Вероятно, Салем Рубейя Али намеревался спровоцировать войну между двумя Йеменами, обескровить армию НДРЙ, установить режим личной диктатуры, расправиться с руководством ОПОНФ и затем перейти к соглашению с ЙАР через посредничество арабских консервативных режимов, прежде всего Саудовской Аравии, заинтересованной в ослаблении и НДРЙ и ЙАР. Последствия этой акции были печальны. ЙАР разорвала отношения с НДРЙ и привела в боевую готовность свои вооружённые силы, обвиняя её в терроризме и агрессии.

25 июня Салем Рубейя Али отказался присутствовать на чрезвычайном заседании ЦК ОПОНФ, на котором от него ждали объяснений «по поводу его действий, не отражающих политику ОПОНФ и правительства» и подал заявление об отставке, после принятия которой предпринял попытку переворота, которая была подавлена. Салем Рубейя Али и двое его соратников на следующий день были казнены. В состав нового президентского совета (со 2 июля 1978) вошли Али Насер Мухаммед (одновременно председатель Президентского Совета и премьер-министр), Абдель Фаттах Исмаил (Генеральный секретарь ЦК ОПОНФ и председатель Президиума Верховного народного совета), Мухаммед Салех Мутыйя (министр иностранных дел), Али Абдель Раззак Баазиб (министр культуры и туризма), Али Ахмед Насер Антар (министр обороны).

13-14 октября, на Учредительном съезде, Объединённая политическая организация Национальный Фронт (ОПОНФ) была преобразована в Йеменскую социалистическую партию (ЙСП). В уставе было зафиксировано, что теоретической основой партии является научный социализм. Целью ЙСП являлось «построение единого демократического Йемена с социалистической перспективой». Её генеральным секретарем был избран Абдель Фаттах Исмаил, который по результатам первых парламентских выборов в НДРЙ в декабре 1978 года был избран председателем президиума вновь сформированного Верховного Народного Совета (ВНС) НДРЙ — по аналогии с тогдашним Верховным Советом СССР. Фактически пост лидера формирующейся «авангардной партии нового типа» постепенно начал становиться главным постом в стране.

С 20 апреля 1980 года генеральным секретарём ЙСП и председателем президиума ВНС стал Али Насер Мухаммед (с августа 1971 до февраля 1985 он сохранял за собой также пост премьер-министра). Абдель Фаттах Исмаил подал в отставку «по состоянию здоровья», получил номинальный пост председателя партии и уехал из страны в СССР «на лечение».

Однако руководство страны и партии не было единым, де-факто существовала оппозиция, главным действующим лицом которой выступал член политбюро ЙСП бригадный генерал Али Ахмад Насер Антар (уроженец района Ад-Дали, провинция Лахдж, фактически — создатель современной южнойеменской армии по образцу СССР). По некоторым данным именно он в апреле 1980 года заставил Абдель Фаттаха «уйти по здоровью» и добровольно передать власть Насеру Мухаммеду. Однако со временем такой шаг стал выглядеть опрометчивым и большинство партийного и армейского руководства начало выступать за возвращение Абдель Фаттаха в страну и во власть. Параллельно в стране началась подспудная подготовка к силовому варианту разрешения внутриполитического кризиса, прежде всего со стороны президента и его сторонников.

1985-1986

В 1985 году оппозиция дважды срывала планы президента и его сторонников, обнаруживая неучтённые склады оружия и предупреждая вооружённые выступления. На III съезде ЙСП в октябре 1985 г. вернувшийся в страну Абдель Фаттах Исмаил занял пост секретаря ЦК ЙСП.

Попытка государственного переворота «сверху», предпринятая 13 января 1986 г. президентом Али Насером Мухаммедом и его сторонниками, привела к многочисленным жертвам, гибели Абдель Фаттаха и основных лидеров внутрипартийной оппозиции (Али Антара, Али Шаи Хади, Салеха Муслеха Касема), бегству Али Насера и его сторонников в Северный Йемен.

На 10:00 13 января 1986 президентом НДРЙ и генсеком ЦК ЙСП Али Насером Мухаммедом было назначено внеочередное заседание Политбюро, куда ни он сам, ни его сторонники не прибыли. Оппозиционеры-руководители страны и партии — 6 человек — оказались в зале заседаний одни. В 10:20 в зал вошли два охранника президента, которые начали расстреливать оппозиционеров. Али Антар (он отстреливался), [www.aladhwaa.net/imgs/11/alishaee.jpg Али Шаи] и Салех Муслех были убиты. Абдель Фаттах тяжело ранен. Али Салем аль-Бейд(будущий глава ЙСП) и [www.26sep.net/userimages/Image/shahseiat%20yemaniah/salem-saleh-mohammed.jpg Салем Салех Мухаммад] не пострадали. Пробившаяся к залу с боем охрана вывела их и вынесла Абдель Фаттаха из здания ЦК ЙСП. При попытке вывезти Абдель Фаттаха на БТР последний был обстрелян из гранатомётов и сожжён.

Одновременно сторонники Али Насера начали арестовывать и физически уничтожать своих противников в органах партии, армии, полиции, госбезопасности. МВД, ВМС (22 корабля, в том числе дивизион ракетных катеров, 2 танковые роты и бригада морской пехоты) и основная часть авиации были на стороне президента, но основные бронетанковые и специальные части — на стороне оппозиции, что способствовало развёртыванию внутрийеменских боевых действий. Через несколько дней к Адену подошли танки командующего БТВ Хейсама Касема и пехота Западного операционного направления (Аль-Анад) — начались кровопролитные бои за пригороды и сам город. При этом население страдало не только от обстрелов (были взорваны артиллерийские склады и нефтехранилища), но и от перебоев с пресной водой и электричеством (многие объекты гражданской инфраструктуры были разрушены или сожжены).

Ведущие державы — СССР, Великобритания и Франция — впервые после Второй мировой войны — вынуждены были в этой ситуации объединить усилия своих флотов и дипломатических представительств в Адене и организовать срочную эвакуацию из Адена своих граждан и граждан других стран, при этом договорившись с противоборствующими сторонами внутреннего конфликта о прекращении огня на время эвакуации. По разным данным, всего эвакуировано было от 4500 до 10000 человек.

Южнойеменская делегация во главе с премьер-министром НДРЙ Хайдаром Абу Бакром аль-Аттасом, находившемся 13 января с визитом в Индии, с 16 по 23 января вела переговоры в Москве, где заручилась поддержкой и обратилась с призывом о прекращении огня между «товарищами по совместной борьбе».

Али Насер вылетел в Эфиопию к Менгисту Хайле Мариаму, отказавшему ему в просьбе о помощи, затем некоторое время пытался удерживать позиции в своей родной провинции Абъян, но после поражения эмигрировал. Активная фаза боевых действий закончилась 24 января.

В ходе этих событий в НДРЙ погибло от 4 до 10 тыс. человек, были жертвы и среди иностранных граждан. В результате из НДРЙ эмигрировало около 60 тысяч человек. Экономический ущерб превысил 115 млн долларов, в стране надолго появилась нехватка рабочей силы.

С февраля 1986 года генсеком ЙСП стал Али Салем аль-Бейд, Председателем Президиума ВНС — Хайдар Абу Бакр аль-Аттас, а премьер-министром — Ясин Саид Наоман.

В марте 1986 был издан указ о всеобщей амнистии для сторонников Али Насера Мухаммеда и принято постановление о пенсиях семьям всех погибших, независимо от того, на чьей стороне они воевали. Одновременно в декабре 1986 г. прошёл открытый судебный процесс над виновными в событиях января 1986 г., по которому обвинялось 142 человека, из них 48 — заочно. Ряд признанных виновными был расстрелян.

Новое правительство также не было единым, однако было настроено на наведение порядка в стране. В октябре 1986 года прошли вторые выборы в Верховный Народный Совет (председателем Президиума Верховного народного совета НДРЙ стал Хейдар Абу Бакр аль-Аттас, но фактическим руководителем страны являлся генеральный секретарь ЦК ЙСП Али Салем аль-Бейд), а в середине 1987 года был принят новый план развития государства.

В условиях сворачивания советской помощи экономическое положение НДРЙ ухудшалось. Для преодоления политических и экономических последствий январского кризиса, а также налаживания отношения со своим северным соседом, правительство НДРЙ взяло курс на сближение с Йеменской Арабской Республикой (ЙАР). Произошла нормализация отношений с Ираком, Оманом, Египтом, а затем и западными странами.

История

Интересы Англии в Хадрамауте относятся ещё ко временам Наполеоновских войн. Англичане заняли хадрамаутский порт Аден (в переводе с арабского — Рай), остров Цейлон, а также Южную Африку именно для того, чтобы противостоять распространению французского влияния. Британские протекторат и колония Аден, названные по имени административного центра, рассматривались в качестве форпоста на пути в Индию. Также Аден интересовал англичан как угольная база для пароходов, направляющихся в Индийский океан. Поэтому из Бомбея была направлена военная сила для захвата Адена. И в январе 1839 года, несмотря на сопротивление местного населения, город был взят.

С открытием Суэцкого канала в 1869 году Аден вернул некогда утерянное процветание, однако этот расцвет, вызванный внешними стимулами, не оказал никакого положительного влияния на районы, находящиеся даже в небольшом удалении от Адена. Это вызвано тем, что англичане стремились создать специальную племенную буферную зону, которая защитила бы важнейший порт. Колонизаторов совсем не беспокоили постоянные межплеменные войны и усобицы, коль скоро они не затрагивали их интересов. Наоборот, междоусобицы давали им повод для укрепления своего влияния в протекторатах путём оказания «добрых услуг» в качестве посредников и препятствовали объединению племен в союзы для борьбы против английских колонизаторов. Британия установила договорные отношения с прочими княжествами Южного Йемена в обмен на оружие и деньги.

Британо-турецкие переговоры о границах протектората Аден завершились подписанием Лондонской конвенции 1914 г.

В 1958—1959 гг. существовала Федерация Южная Аравия под британским протекторатом.

Под влиянием проводимой Гамалем Абдель Насером политики, направленной против британского колониального господства на Ближнем Востоке, в конце 1950-х в Адене начало зарождаться антибританское движение, пока ещё не проявляющее себя. Вслед за созданием Объединенной Арабской Республики Насер предложил Йемену примкнуть к союзу арабских государств, что поставило под угрозу существование Аденского протектората. Из-за страха потерять колонию Британскими властями было принято решение об объединении отдельных южно-йеменских княжеств под английской короной.

В феврале 1959 г. была создана Федерация Арабских Эмиратов Юга, впоследствии переименованная в Федерацию Южной Аравии, в которую вошли 6 княжеств Западного протектората. В 1961 году к ним присоединись ещё 10 княжеств, в 1964 году добавилось ещё одно, однако на востоке княжества Касири и Куайти изъявили желание не вступать в Федерацию, рассчитывая создать прочную экономическую базу, и затем заявить о своей независимости.

В 1963 г. в Адене был образован «Национальный фронт освобождения оккупированного Аравийского Юга» (с 1967 — Национальный фронт, НФ), программа которого провозглашала необходимость развития вооруженной борьбы против колониального режима, призывала к ликвидации английской военной базы, а также созданию объединенного Йемена.

14 октября 1963 года в горах Радфана (провинция Лахдж) произошло боестолкновение отряда англичан с отрядом, который недавно вернулся из ЙАР, где воевал за Республику, а по возвращении отказался сдать оставленное северянами оружие. Руководитель отряда, шейх Рагих Галиб Лабуза, в этом бою погиб, но в борьбу вступил НФ, направив в Радфан своего человека в качестве командира этого отряда. Также было налажено снабжение этого отряда с территории ЙАР. 14 октября с тех пор считается началом освободительной борьбы.

Англичане не предполагали, что столкнулись с новым противником, целью которого являлось не удержание территории, а уничтожение как можно большего числа единиц противника. Британская кампания в горах Радфана продолжалась 6 месяцев вместо запланированных 3 недель. Было стянуто более 2000 солдат вместо первоначальных 1000. Англичане недооценили НФ, они не рассчитывали, что простое партизанское движение в горах Радфана выльется в хорошо спланированное военное сопротивление.

В 1964 г. новое британское правительство Гарольда Вильсона объявило о намерении передать власть Федерации Южной Аравии в 1968 году при условии сохранения британской военной базы. В том же году было совершено около 280 партизанских нападений и более 500 — в 1965-м.

В январе 1967 г. в Адене произошли массовые беспорядки, спровоцированные НФ, которые продолжались до середины февраля, несмотря на вмешательство британских войск. Во время развернувшейся партизанской войны не прекращались нападения на британских военнослужащих.

Временное закрытие Суэцкого канала в 1967 году лишило англичан последнего шанса сохранить колонию. В условиях неконтролируемого насилия против них они начали вывод войск.

К октябрю 1967 года почти вся территория Южного Йемена находилась в руках патриотов. В подавляющем большинстве районов власть осуществлял НФ. Только в Адене колонизаторами была сделана последняя попытка спасти положение. Английские власти и их сторонники надеялись использовать острый кризис в отношениях между Национальным фронтом и другими национальными силами. 3 — 5 ноября 1967 года город Аден стал ареной кровопролитных стычек между сторонниками независимости. Однако НФ, получив поддержку федеральной армии (практически в полном составе перешедшей на его сторону) и полиции, сравнительно легко одержал победу. После этого он стал реальной политической и военной силой на всей территории Южного Йемена.

В этих условиях английские правящие круги вынуждены были начать переговоры с представителями НФ, официально признав его организацией, правомочной взять власть в Южном Йемене после предоставления ему независимости. 29 ноября 1967 года последний английский солдат покинул территорию Южного Йемена, и на следующий день — 30 ноября 1967 года было провозглашено создание Народной Республики Южного Йемена (НРЮЙ).

Колониализм оставил НРЮЙ слаборазвитую экономику, по производству ВНП на душу населения страна занимала одно из последних мест в арабском мире. Молодая республика с первого дня своего существования столкнулась с рядом серьёзных трудностей, среди них: прекращение транзитного судоходства в связи с закрытием Суэцкого канала, безработица, отсутствие единства в рядах НФ. Вместо обещанной англичанами помощи в 12 млн ф. ст. НРЮЙ получила лишь 2,7 млн. Преодоление социальной раздробленности, бедности, а также вывод страны на новый этап развития стали первостепенными задачами, которое ставило перед собой новое правительство.

Существование нового государства находилось под угрозой, чему способствовала деятельность правого крыла республиканцев Северного Йемена, консервативные режимы Саудовской Аравии и Омана; Великобритания и США также считали, что их интересы в регионе находятся под угрозой.

Первое правительство НРЮЙ было создано 1 декабря 1967 года и состояло из 12 министров. Кахтан Мухаммед аш-Шааби стал одновременно президентом, премьер-министром, а также Верховным Главнокомандующим. В своём первом официальном обращении он объявил о начале «социалистической революции», о политике «позитивного нейтралитета» в отношении Северного Йемена, а также о намерении поддерживать революционные движения в Палестине и странах Персидского залива.

В ночь с 19 на 20 марта 1968 г. офицеры армии и полиции во главе с Хусейном Османом Ашшалем предприняли попытку путча. Армейские подразделения заняли радиостанцию, блокировали улицы Адена и арестовали большую группу деятелей левого крыла НФ, в том числе восемь членов Генерального руководства, и ряд других популярных лидеров освободительной борьбы — всего 160 человек. Вечером 20 марта мятежники, закрыв границы страны и её порты, потребовали от президента сформирования другого правительства и «избавления страны от коммунистической опасности». Против путчистов выступили ряд армейских подразделений, профсоюзы и другие общественные организации. Из тюрьмы бежали 16 арестованных левых лидеров. В ряде районов были окружены военные лагеря и разоружены офицеры, поддержавшие путч. В этих условиях президент предложил военным вернуться в казармы, пообещав, что путчисты не будут наказаны. Его предложение было принято, все арестованные освобождены, часть левых деятелей вернулась на свои посты. Так как к организации путча было причастно посольство США в НРЮЙ, из страны был выслан военный атташе США.

В мае 1969 г. возник конфликт между президентом Кахтаном аш-Шааби и министром внутренних дел Мухаммедом Али Хейтамом. 19 июня, нарушив принцип коллективного руководства, президент единолично сместил министра. Руководители левого крыла НФ обвинили президента в стремлении установить режим диктатуры и лишить партийное руководство его полномочий. Аш-Шааби, рассчитывая на поддержку армии и полиции, объявил, что подаёт в отставку. 22 июня левое крыло НФ установило контроль над радиостанцией и передало решение ЦК НФ об отставке аш-Шааби со всех постов (он был арестован), создании Президентского совета и формировании нового правительства.

Страну возглавил Президентский Совет в составе пяти человек: председатель Совета Салем Рубейя Али, премьер-министр Мухаммед Али Хейтам, генеральный секретарь НФ Абдель Фаттах Исмаил, министр обороны Али Насер Мухаммед, а также Мухаммед Салех Авлаки. Все деятели правого крыла НФ были сняты со своих постов. Эта акция получила название «оздоровительное движение». Правые силы попытались поднять на захват столицы некоторые армейские части, дислоцированные во внутренних районах, но потерпели неудачу. Ряд высших офицеров бежал за границу. К руководству страной пришло левое крыло НФ.

27 ноября 1969 г. был принят закон «Об экономической организации государственного сектора и национального планирования». Согласно закону было национализировано множество банков и предприятий, принадлежавших главным образом иностранному капиталу. Была объявлена государственная монополия на закупку муки, пшеницы, масла, сахара, чая, сигарет, автомашин, продукции машиностроения, а также медикаментов для государственных больниц.

30 ноября 1970 года была принята Конституция, Народная Республика Южного Йемена была переименована в Народную Демократическую Республику Йемен (НДРЙ). Предполагалось, что законодательная власть будет сосредоточена в руках Верховного Народного Совета, состоящего из 101 члена, 86 из которых избирались местными советами (также среди них должны были присутствовать женщины), остальные 15 избирались профсоюзами. Однако структура народных советов, принятая на заседании четвёртого съезда Национального Фронта в марте 1968 года, ещё не была воплощена в жизнь, следовательно, 86 членов временного Верховного Народного Совета были определены самим Национальным фронтом. Национальный фронт заручился поддержкой партии «БААС» и марксистских организаций Южного Йемена.

5 ноября 1970 г. был принят второй закон об аграрной реформе. Также, правительство НДРЙ уменьшило размер заработной платы госслужащих, ввело новые налоги, порт Адена перестал быть зоной свободной торговли, правительство проводило дальнейшую национализацию предприятий.

НФ старался поддерживать профсоюзы. После объявления независимости Конгресс профсоюзов Адена был переименован в Единый профсоюз йеменских рабочих, тем самым подчеркивалось единение рабочего класса всего Южного Йемена, а не только Адена (в начале 1980-х его численность составляла 120 тысяч человек). Тем не менее, около 80 000 рабочих покинули Йемен в поисках работы, примерно 20 000 оставшихся не смогли устроиться. Многие рабочие были настроены против НФ, так как с обретением независимости немало йеменцев потеряли работу.
В феврале 1968 года был создан Единый профсоюз йеменских женщин. Действовала также Федерация йеменских женщин. В 1971-72 гг. йеменки выступали с митингами против ношения паранджи, как символа угнетения женщин (в 1972 г. паранджа была запрещена). Женская организация также решала вопросы, связанные с разводом.

Существовал Йеменский социалистический союз молодежи, численность которого составила около 30 тыс. человек. Действовали также Федерация йеменских женщин, Организация комитетов народной обороны, йеменский демократический союз крестьян.

Новая идеология прививалась с трудом. Большинство газет, выпускавшихся некогда в Адене, были закрыты после объявления независимости, их заменила новая революционная пресса. Из-за высокого уровня неграмотности радио стало основным источником информации для населения. Недостаток финансирования сказался на национальном телевидении и кино, их заменяли египетской продукцией. Большой вред сельскохозяйственным производственным кооперативам нанесли, в частности, экспроприация собственности мелких хозяев, полный запрет частной торговли сельскохозяйственной продукцией, отсутствие материальных стимулов, неверная политика цен и сбыта, насильственное создание кооперативов и грубое администрирование в некоторых из них.

На пятом съезде НФ в 1972 году было принято решение следовать курсу развития по модели СССР. Национальный фронт (после слияния с Баас и Народно-демократическим союзом Южного Йемена на объединительном съезде, проходившем 11-13 октября 1975) стал именоваться Объединенной Политической Организацией Национальный фронт (ОПОНФ). Благодаря усилиям президента Салима Рубейя Али удалось наладить отношения с Саудовской Аравией и Северным Йеменом. Ближайшими союзниками в арабском мире НДРЙ были Сирия, Ливия, Алжир и Организация Освобождения Палестины. С ЙАР имели место многочисленные пограничные столкновения, переходившие в войны (например, в 1972, 1978, 1979, 1980, 1985, 1987 годах).

Страна активно реформировалась по социалистической модели. К 1973 количество школ в стране увеличилось в 2 раза по сравнению с 1968 годом. В 1980 г. в НДРЙ училось 236,2 тыс. человек, в 1985 г. — 305,7 тыс., число школ возросло с 924 до 1036. Большое внимание уделялось политическому воспитанию в рядах республиканской армии. СССР, социалистические страны и КНР помогали в строительстве и развитии экономики, открытии месторождений полезных ископаемых, модернизации армии НДРЙ, просвещении и обучении кадров.

В 1979 г. был заключен договор о дружбе и сотрудничестве с СССР, НДРЙ получила статус наблюдателя при СЭВ. В 1981 г. НДРЙ, Эфиопия и Ливия заключили тройственный договор о дружбе и взаимопомощи.

Быстрыми темпами развивалась энергетика. В начале 1980-х был в значительной мере преодолен фактор нехватки питьевой воды; в частности, к 1985 г. было завершено создание системы полного водоснабжения Большого Адена. Объём сельскохозяйственного производства возрос, с 1980 по 1984 гг., на 65,7 %. Быстрыми темпами развивалась торговля. За годы пятилетки возрос розничный товарооборот, увеличилась доля госсектора, (упала потребительской кооперации и частного сектора). Увеличилась и доля импорта товаров из социалистических и капиталистических стран; снизилась доля товаров, импортируемых из арабских и других развивающихся стран. Немалым достижением стала высокая занятость населения.

Однако постоянно рос внешний долг, достигший к 1988 г. 1,5 млрд долл. США. Поступления от работающих за рубежом южнойеменцев, составившие в 1982 г. около 450 млн долл., тратились на строительство «престижных» объектов, закупку дорогостоящих товаров, в том числе предметов роскоши. Негативную роль играли также отсталость и неподготовленность крестьянина к коллективному труду. Поэтому большинство кооперативов были нерентабельными и пользовались государственными дотациями. Аналогичные трудности испытывали рыболовецкие кооперативы. К этому добавились последствия землетрясения 13 декабря 1982 (погибло около 3000 человек) и засуха начала 1980-х.

НДРЙ попыталась выйти из экономических трудностей за счёт осторожных реформ. В 1984-м в стране было разрешено развитие мелкого частного сектора, были предприняты попытки привлечения из-за границы эмигрантского капитала.

В 1983 г. были нормализованы отношения с Саудовской Аравией (однако в декабре 1983 — январе 1984 имел место вооружённый пограничный конфликт).

В результате личных переговоров Президента ЙАР Али Абдаллы Салеха и генсека ЙСП Али Салема аль-Бейда 30 ноября 1989 года во время визита главы ЙАР в Аден было принято историческое решение об объединении Йемена в единое государство. 22 мая 1990 года две враждующие страны объединились в Республику Йемен, которую возглавил Али Абдалла Салех, Али Салем аль-Бейд занял пост вице-президента, а Хайдар Абу Бакр аль-Аттас — премьер-министра.

В составе Йеменской республики

Кратковременная попытка восстановления независимости в мае-июле 1994 года (в новом государстве южнойеменская элита фактически была оттеснена от власти, четыре пятых мест в Совете министров после выборов 1993 года получили представители Севера, «объединение» армии проводилось путём увольнения южнойеменских военных на пенсию, доходы от нефти — большинство которой добывалось в Хадрамауте — уходили на Север) была подавлена северойеменской армией, лидеры непризнанной Демократической республики Йемен (те же Али Салем аль-Бейд и Хайдар Абу Бакр аль-Аттас) эмигрировали из страны. Тысячи их сторонников бежали в Оман. ЙСП была запрещена, для её бывших членов был введён запрет на службу в армии и госппарате, что означало полную чистку этих структур от южан. В общей сложности в ходе боев погибли 7 тыс. человек и 16 тыс. были ранены.

Однако с 2008—2009 гг. сепаратистские настроения в Южном Йемене снова возросли и стали набирать популярность. В 2007 году создано Южное движение, целью которой является восстановить независимость государства. Движение активизировалось в 2015 году в ходе вооружённого конфликта в стране. Ведутся бои за ряд городов (Аден, Атак, Эд-Дали, Кирш).

Экономика

Колониализм оставил НРЮЙ слаборазвитую экономику. В 1965 г. в национальной промышленности создавалось менее 5 % ВНП, в сельском хозяйстве — менее 10 %. По производству ВНП на душу населения страна занимала одно из последних мест в арабском мире. Дефицит бюджета НРЮЙ в 1968/69 финансовом году составлял 3,8 млн долл. Вместо обещанной англичанами помощи в 12 млн ф. ст. НРЮЙ получила лишь 2,7 млн.

Молодая республика с первого дня своего существования столкнулась с рядом серьёзных трудностей, среди них: прекращение транзитного судоходства в связи с закрытием Суэцкого канала, безработица (около 200 000 йеменцев, работавших при британском аппарате, остались без средств к существованию, безработица в Адене достигала 55 %). Преодоление социальной раздробленности, бедности, а также вывод страны на новый этап развития стали первостепенными задачами, которое ставило перед собой новое правительство.

27 ноября 1969 г. был принят закон «Об экономической организации государственного сектора и национального планирования». Согласно закону было национализировано 8 банков, 12 страховых компаний, 5 торговых компаний, 5 агентств по сбыту нефтепродуктов и 6 компаний по обслуживанию морских судов, принадлежавших главным образом иностранному капиталу. Была объявлена государственная монополия на закупку муки, пшеницы, масла, сахара, чая, сигарет, автомашин, продукции машиностроения, а также медикаментов для государственных больниц.

Большое значение в процессе преобразований общества сыграл второй закон об аграрной реформе, принятый 5 ноября 1970 г. Новый закон снижал максимум земельного владения одного человека или одной семьи до 20 фадданов орошаемых или 40 фадданов богарных земель (соответственно примерно 84 тыс. и 168 тыс. м²). Не более 40 фадданов оставалось во владении большой патриархальной семьи. Бедные и безземельные крестьяне получали от 3 до 5 фадданов (соответственно 12,5 и 21 тыс. м²) орошаемых или от 6 до 10 фадданов богарных земель.

Одной из основных экономических проблем, с которой столкнулось новое правительство, был дефицит йеменской экономики. Для решения этой задачи правительство НДРЙ уменьшило размер заработной платы государственных служащих, ввело новые налоги, порт Адена перестал быть зоной свободной торговли, правительство проводило дальнейшую национализацию предприятий. Благодаря жестким экстренным мерам, дефицит 1971 года сократился до 11,6 млн фунтов по сравнению с 31,8 млн фунтов в 1967 году.

НФ старался поддерживать профсоюзы. После объявления независимости Конгресс профсоюзов Адена был переименован в Единый профсоюз йеменских рабочих, тем самым подчеркивалось единение рабочего класса всего Южного Йемена, а не только Адена (в начале 1980-х его численность составляла 120 тыс. человек). Тем не менее, около 80 тыс. рабочих покинули Йемен в поисках работы, примерно 20 тыс. оставшихся не смогли устроиться. Многие рабочие были настроены против НФ, так как с обретением независимости немало йеменцев потеряли работу. В феврале 1968 года был создан Единый профсоюз йеменских женщин.

Однако, новая идеология прививалась с трудом. Большой вред сельскохозяйственным производственным кооперативам нанесли, в частности, экспроприация собственности мелких хозяев, полный запрет частной торговли сельскохозяйственной продукцией, отсутствие материальных стимулов, неверная политика цен и сбыта, насильственное создание кооперативов и грубое администрирование в некоторых из них.

На пятом съезде НФ в 1972 году было принято решение следовать курсу развития по модели СССР. Страна активно реформировалась по социалистической модели. КНР помогала в строительстве и реконструкции дорог, гражданском строительстве и обучении армии, Болгария и Венгрия — в развитии сельского хозяйства и туризме, ГДР и Чехословакия — в развитии транспорта и связи, геологии, строительстве, развитии служб информации, СССР — в энергетике, гидростроительстве, модернизации армии НДРЙ, просвещении и обучении кадров. Среди объектов, сооружённых при содействии СССР — цементный завод, тепловая электростанция и опреснительная установка, рыбный порт, здание ЦК ЙСП, корпуса Аденского университета, больница на 300 коек с центром охраны материнства и младенчества.

В 1979 г. был заключен Договор о дружбе и сотрудничестве с СССР, НДРЙ получила статус наблюдателя при СЭВ.

В 1981-86 гг. геологическими экспедициями из СССР, ГДР и Чехословакии вся западная часть страны была покрыта геологической съёмкой масштаба 1:100 000. Проведен комплекс работ по поискам твёрдых полезных ископаемых. Составлены и изданы геологические карты и карты полезных ископаемых исследованной территории. В 1982 г. нефтеразведочная экспедиция из СССР нашла первые нефтяные месторождения сначала в Хадрамауте, а в 1987-м — в Шабве.

За первую половину 1980-х было построено объектов на 319,8 млн динаров, в том числе 42,3 % в госсекторе. Быстрыми темпами развивалась торговля. Розничный товарооборот за годы пятилетки возрос со 199,5 млн до 410,8 млн динаров. Доля госсектора увеличилась с 27,4 до 63 %, потребительской кооперации упала с 15,8 до 14 %, частного сектора — с 58 до 23 %. Доля товаров из социалистических стран в импорте выросла с 10,8 % в 1980 г. до 25 % в 1984 г.; увеличилась и доля импорта из капиталистических стран — с 38,1 % до 49 %. Снизилась доля товаров, импортируемых из арабских и других развивающихся стран.

Быстрыми темпами развивалась энергетика. Если в 1980 г. в стране было произведено лишь 318 млн кВт*ч электроэнергии, то в 1984 г.— уже 409,5 млн кВт*ч. Большую роль в обеспечении хозяйства страны и населения электроэнергией сыграла пущенная в эксплуатацию ТЭС Хисва (мощностью 125 МВт), построенная при содействии СССР под Аденом.

В начале 1980-х был в значительной мере преодолен фактор нехватки питьевой воды. Если в 1980 г. население получило 29,8 млн м³ воды, то в 1984 г. эта цифра составила уже 42,6 млн куб. м. В частности, к 1985 г. было завершено создание системы полного водоснабжения Большого Адена.

Объём сельскохозяйственного производства возрос с 1980 по 1984 г. с 28 млн до 46,4 млн динаров, то есть на 65,7 %. Более чем в 3 раза увеличилось производство яиц, в 4 раза — производство птицы.

Немалым достижением стала высокая занятость населения. Число занятых в национальной экономике возросло с 438,9 тыс. человек в 1980 г. до 488 тыс. в 1984 г., или на 11,2 %. Среди них 385 тыс. человек занято в производственной сфере, 103 тыс. — в сфере обслуживания.

Однако постоянно рос внешний долг, достигший к 1988 г. 1,5 млрд долл. США. Поступления от работающих за рубежом южнойеменцев, составившие в 1982 г. около 450 млн долл., зачастую тратились на строительство «престижных» объектов, закупку дорогостоящих товаров, в том числе предметов роскоши. Негативную роль играли также отсталость и неподготовленность крестьянина к коллективному труду. Поэтому большинство кооперативов были нерентабельными и пользовались государственными дотациями. Аналогичные трудности испытывали рыболовецкие кооперативы. К этому добавились последствия землетрясения 13 декабря 1982 (погибло около 3000 человек) и засуха начала 1980-х.

С началом «перестройки» советская помощь «странам социалистической ориентации» стала сворачиваться, экономическое положение НДРЙ ухудшалось. В этих условиях НДРЙ попыталась выйти из экономических трудностей за счёт осторожных реформ. В 1984 году в стране было разрешено развитие мелкого частного сектора, были предприняты попытки привлечения из-за границы эмигрантского капитала, а также налаживание отношений со своим северным соседом, ЙАР.

См. также

• Хронология истории Йемена
• Дюны (филателия)

Литература

• Валькова Л. В., Котлов Л. Н. Южный Йемен. М., 1973.
• Александров И. А. Народная Демократическая Республика Йемен. М., 1976.
• Густерин П. В. Йеменская Республика и её города. М.: Международные отношения, 2006.
• Гуськов A. C. Национальный фронт Демократического Йемена 1963—1975 гг. М.: Наука, 1979.
• Гуськов А. С. Демократический Йемен: 20 лет революции. М., 1983.
• Наумкин В. В. Национальный фронт в борьбе за независимость Южного Йемена и национальную демократию 1963—1969. M.: Наука, 1980.
• Наумкин В. В. «Красные волки» Йемена. Национальный фронт в революции. М., 2003.
• Русский перевод (телесериал) События первых 4 серий этого российского сериала, снятого по роману А. Константинова, происходят в НДРЙ в период противостояния Али Насера и Абдель Фаттаха и попытки переворота.
• Halliday F. Arabia without Sultans. Hammmondsworth, Middlesex, England, 1974.

Ссылки

• Густерин П. В. [yemen-club.ru/index.php?id=84 Хронология российско-йеменских отношений]
• [pics.photographer.ru/nonstop/pics/pictures/528/528024.jpg Президент Салем Рубейя Али — переход морем на борту советского БДК из Ништуна на Сокотру. Январь 1978]

Отрывок, характеризующий Народная Демократическая Республика Йемен

Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.