Народно-освободительная армия Греции

Народно-освободительная армия Греции
Парк и мемориал партизанам ЭЛАС в Галаци, Афины
Годы существования	декабрь 1941 — 28 февраля 1945
Страна	Греция Греция
Подчинение	Национально-освободительный фронт (ЭАМ)
Тип	Вооружённые силы
Функция	Ведение боевых действий против: итальянских, немецких и болгарских оккупантов и пособников войск ЭДЕС (в 1943—1945 годах) британских войск (тяжёлые бои в декабре 1944 года, но только в Афинах)
Численность	в октябре 1944: 119 000 офицеров и солдат, партизан и партизан-резервистов, 6000 милиционеров
Покровитель	Великобритания (в 1942 году)
Участие в	Вторая мировая война: Взрыв моста Горгопотамоса Афинская всеобщая забастовка (1943) Разоружение дивизии Пинероло
Командиры
Известные командиры	Арис Велухиотис Стефанос Сарафис Маркос Вафиадис

Народно-освободительная армия Греции (греч. Ελληνικός Λαϊκός Απελευθερωτικός Στρατός - ΕΛΑΣ, ЭЛАС) — вооружённые силы Национально-освободительного фронта (ЭАМ), созданные для борьбы с немецкими, болгарскими и итальянскими оккупантами, а также коллаборационистами и греческими нацистами. 4.12.1941-12.01.1945. Одна из крупнейших и наиболее боеспособных составляющих Движения Сопротивления во Второй мировой войне во всей Европе. Была способна действовать полностью независимо от помощи союзников. Располагала также ВМФ (ЭЛАН) — уникальный (наряду с югославскими партизанами) факт в европейском Сопротивлении.

История

Компартия Греции призвала к общенародному сопротивлению силам фашистских государств ещё во время вторжения в страну сил Оси в 1940 году.

После окончательной оккупации Греции и нападения Гитлера на Советский Союз КПГ и ряд других левых партий и групп сформировали Национально-освободительный фронт (ЭАМ), начавший консолидировать партизанские силы. Решением ЦК ЭАМ в декабре 1941 года действовавшие в Греции левые партизанские отряды были объединены в Народно-освободительную армию (ЭЛАС).

В учредительной декларации (16 февраля 1942) провозглашалось, что целью ЭЛАС является освобождение страны от всех оккупантов, защита завоеваний народа, его свобод, справедливости и демократии.

Началом вооружённого наступления ЭЛАС против нацистов считается 7 июня 1942 года, когда Арис Велухиотис во главе небольшого отряда вошёл в деревню Домниста в Эвритании, объявив «войну войскам Оси и местным коллаборационистам».

В сентябре 1942 года в Грецию была переброшена группа офицеров британского Управления специальных операций, задачами которых было установление контакта с подпольем и осуществление операции «Харлинг» по саботажу одного из трёх мостов на главном железнодорожном пути страны. Британцы изначально ориентировались на сотрудничество с антикоммунистическими партизанами из Национально-республиканской греческой лиги (ЭДЕС) Наполеона Зерваса, но на месте были вынуждены пойти на контакт с ЭЛАС (к ней принадлежал первый встреченный ими партизан, кроме того, оказалось, что данные британской разведки о соотношении антифашистских сил в Греции были ошибочными) и координировать действия этих двух враждующих партизанских армий. Со своей стороны, национальное руководство ЭАМ-ЭЛАС, всё ещё призывавшее концентрироваться на подпольной борьбе в городах, а не в сельской местности, так и не одобрило план совместной операции, и Арис Велухиотис с бойцами принял в ней участие на свой страх и риск.

Результат операции, в которой приняли участие 12 британских подрывников, 150 бойцов ЭЛАС и 52 бойца ЭДЕС, был успешным: в ночь на 25 ноября вместе им удалось уничтожить итальянский гарнизон и подорвать мост через реку Горгопотамос, нанеся существенный урон силам гитлеровского блока. Войска Роммеля, отступавшие в Северной Африке после поражения при Эль-Аламейне, были отрезаны от необходимых поставок амуниции из Европы кратчайшим путём. Взрыв моста Горгопотамоса, наряду с атакой на установку тяжёлой воды в Веморке, считается крупнейшим единичным актом партизанской войны в Европе .

Уже через месяц после этой совместной операции между ЭЛАС и ЭДЕС начались вооружённые столкновения.

К концу 1943 года контролировала около половины территории страны. К октябрю 1944 года почти вся территория страны была освобождена в результате наступательных действий частей ЭЛАС и угрозы для оккупантов оказаться отрезанными вступившей на Балканы Красной Армией. Высадившимся между тем британским войскам практически не пришлось вести военных действий против уходящих частей Вермахта.

Численность ЭЛАС к этому моменту составляла 119 тысяч офицеров и солдат, партизан и партизан запаса и 6000 человек в национальной милиции.

Партизанское государство левых и республиканцев ЭАМ — ЭЛАС

Активное партизанское движение сделало невозможным для оккупантов контроль над большей частью провинции.

В освобожденных районах, за пределами Эпира, контролируемого роялистами, существовала партизанская республика, не признававшая королевского правительства в изгнании, которому, по мнению партизан, не хватало демократической легитимности. На освобожденных территориях было организовано народное государство ЭAM-ЭЛАС. Были установлены демократически избираемые местные власти, среди них Народный аппарат справедливости с народными судами, состоящими из пяти судей, избранных народным собранием, жителями данной местности. Было введено правило, согласно которому решения, принятые народными судами в невоенных вопросах, имели приоритет перед решениями местных командиров ЭЛАС. Это привело к тому, что военные (партизанские) или политические (ЭАМ) организации могли исполнять роль обвинителей, но не судебную роль. Деятельность Народных Судов основывалась на своем Кодексе Законов.

Экономическая жизнь получила стимул. Было реализовано на практике равноправие женщин. Органы «народного государства» провели реформу образования. Языковые меньшинства получили равные права. В этих вопросах органы «народного государства» тесно сотрудничали со славяноязычным населением. Впервые в Греции было организовано всеобщее дошкольное обучение, первая в провинции общественная медицинская служба и эффективно функционирующая система связи.

В начале 1944 года путём демократических выборов при обязательном присоединении или рассоединении остальных партизанских организаций было сформировано временное правительство под названием П. Э. Э. А. (ΠΕΕΑ) — Политический комитет народного освобождения, соперничающее с эмигрантским правительством, признанным западными союзниками, но обладавшим низкой поддержкой в стране. Были проведены выборы 180 членов законодательного органа, в работе которого могли принимать участие также представители последнего греческого парламента, закрытого Иоаннисом Метаксасом в 1936 году.

Ведущие исследователи отмечают высокую популярность реализации этой программы с учётом массовой поддержки ЭЛАС в греческой провинции. Роялисты воспринимали государство восставших как коммунистическую диктатуру. После войны сотрудничество с органами и учреждениями «Правительства с гор» расценивалось роялистскими судами в качестве серьёзного уголовного преступления. Уголовными преступлениями считались также все военные акции ЭЛАС, проведенные без приказа штаба западных союзников, находящегося в Александрии, Египет..

После отступления немецкой армии в Греции высадились британские войска и греческие роялистские военные формирования. В соответствии с предыдущим договором, именно они, а не партизаны, совершили триумфальный въезд в столицу как освободители. Партизаны и их лидеры в то время не владели никакой информацией о тайных договорах, подписанных в Кремле между Уинстоном Черчиллем и Иосифом Сталиным. Эти договоры передали судьбу Греции и внегласно также судьбу партизанов ЭЛАС в руки Великобритании

Декабрьские события в Афинах

3 и 4 декабря 1944 года произошли резни демонстраций левых , обстреленных силами, прежде коллаборационных формаций, (бывших постоянных, явных сотрудников СС). По мнению некоторых историков, причины не выяснены до сих пор. В результате вспыхнули стремительные 35-ти дневные бои в Афинах, названные впоследстви Декабрьскими событиями (греч. Δεκεμβριανά). По мнению некоторых исследователей, в декабре 1944 года части ЭЛАС вели военные действия против интервенции британской армии, стремившейся восстановить в стране консервативный монархический режим. По другим оценкам, Декабрьские события составляют часть гражданской войны. Бои закончились военным поражением сил ЭЛАС в Афинах.

Расформирование ЭЛАС

28 февраля 1945 года ЭЛАС была расформирована по условиям Варкизского соглашения . Её фактическим преемником стала Демократическая армия Греции (октябрь 1946 — август 1949).

Состав боевых частей ЭЛАС

• Генеральный штаб (Γενικό Επιτελείο) всего 500 человек:
  • батальон Генштаба
• группа дивизий средней Греции (Ομάς Μεραρχιών Στερεάς Ελλάδος) — всего 9000 человек:
  • отдельная штабная рота (200 чел.)
  • II дивизия (Аттики) (4000 чел.)
  • XIII дивизия (средней Греции) (5000 чел.)
• группа дивизий Македонии — всего 16200 человек:
  • отдельная штабная рота (200 чел.)
  • IX дивизия (западной Македонии) (5500 чел.)
  • XI дивизия (Салоник) (3000 чел.)
  • X дивизия (центральной Македонии) (4500 чел.)
  • VI дивизия (восточной Македонии) (3000 чел.)
• отдельные соединения — всего 22100 человек:
  • I дивизия (Фессалии) (8000 чел.)
  • III дивизия (Пелопоннеса) (6000 чел.)
  • VIII дивизия (Эпира) (5000 чел.)
  • V дивизия (Крита) (2000 чел.)
  • Кавалерийская бригада ЭЛАС (1100 чел.)
• дополнительно:
  • военно-морской флот ЭЛАН (свыше ста вооружённых судов общим водоизмещением 4000 тон.
  • Первый корпус (22000 до 25000 активных борцов, из которых свыше 5000 сражались с оружием в руках)
  • бойцы запаса ЭЛАС (вероятно до 45000 человек)

Данные Григориадиса в итоге показывают, что в регулярных частях числилось 49000 партизан, в том числе кадровых довоенных офицеров — 700, офицеров запаса — 1600, выпускников офицерских училищ ЭЛАС — 1270, предводителей партизанских отрядов — 1070, офицеров при временном правительстве — 600.

Bооружение ЭЛАС

С. Н. Григориадис писал: 28 февраля 1945 года британский генерал признал, что ЭЛАС передала британским войскам следующее вооружение:

• орудия разных калибров - 100 шт.
• крупнокалиберные миномёты - 81 шт.
• мелко- и среднекалиберные миномёты - 138 шт.
• тяжёлые пулемёты - 419 шт.
• ручные пулемёты - 1412 шт.
• пистолет-пулемёты - 1412 шт.
• самозарядные винтовки - 713 шт.
• винтовки и пистолеты - 48973 шт.
• ручные противотанковые ружья - 57 шт.
• радиостанции - 17 шт.

Этот документ дает основания предположить, что определенная часть личного оружия не была передана партизанами в ходе упомянутой акции. И надо заметить, что в тот момент это было нормальным (естественным) явлением для греческой провинции .

Известные борцы ЭЛАС

• Яннис Ксенакис, один из лидеров модернизма и концептуализма в музыке и архитектуре
• Аль Деми, народный Герой Албании
• Яннис Рицос, поэт

См. также

• Разоружение дивизии Пинероло

Литература

• Solon Neokosmou Grigoriadis (S.N.Grigoriadis). Ιστορία της σύγχρονης Ελλάδας 1941—1974. — Афины: Polaris, 2009. — Т. 1. — ISBN 978-960-6829-10-9.
• Grigoriadis Solon N.: Ιστορία της σύγχρονης Ελλάδας 1941-1974. T. II. Афины: Polaris, 2009, ISBN 978-960-6829-18-5
• Woodhouse C.M. The Struggle for Greece 1941—1949. — London: Hurst&Company, 2002. — Т. 1. — ISBN 978-1-85065-487-2.
• Glezos Manolis: Εθνική Αντίσταση 1940-1945. T. I. Афины: ΣΤΟΧΑΣΤΗΣ, 2006, ISBN 960-303-145-3
• Glezos Manolis: Εθνική Αντίσταση 1940-1945. T. II. Афины: ΣΤΟΧΑΣΤΗΣ, 2006, ISBN 960-303-146-1
• Mazower Mark: Στην Ελλάδα του Ηίτλερ. Η εμπειρία της Κατοχής. Афины: ΑΛΕΞΑΝΔΡΕΙΑ, 1994, ISBN 960-221-096-6
• Kastory Andrzej: Winston Spencer Churchill. Wrocław: OSSOLINEUM, 2004, ISBN 83-04-04693-8
• Close David: The Greek Civil War - Studies of Polarization. London: Routledge, an imprint of Taylor & Francis Books Lt, 1993.
• Clogg Richard: Historia Grecji nowożytnej. Kraków: Książka i Wiedza, 2006, ISBN 83-05-13465-2.
• Clogg Richard: Greece, 1940-1949: occupation, resistance, civil war : a documentary history. London: Palgrave Macmillan, 2002, ISBN 83-05-13465-2.
• Tanty Mieczysław: Bałkany w XX wieku. Warszawa: Książka i Wiedza, 2003, s. 265-266. ISBN 83-05-13311-7.
• Коллективная работа преподавателей трех университетов и военнои академии: Εμείς οι Έλληνες, Πολεμική Ιστορία της Σύγχρονης Ελλάδας. Από την Μικρασιατική Καταστροφή στον Β'Παγκόσμιο Πόλεμο και την Κατοχή. T. II. Афины: Skai Biblio, 2008, ISBN 978-960-6845-16-1

Отрывок, характеризующий Народно-освободительная армия Греции

– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.