Народы Африки

В Африке насчитывают от 500 до 8000 народов и этнических групп. Такое разнообразие объясняется разностью распределений народов и их подразделений. Вероятнее всего число народов и крупных этнических областей, объединяющих несколько близкородственных народов, колеблется от 1 до 2 тысяч.

Большинство народов Африки насчитывают по несколько тысяч или даже сотен человек и населяют 1—2 деревни. Почти 90 % населения Африки составляют 120 народов численностью свыше 1 млн человек, из них 2/3 приходится на 30 народов, численностью свыше 5 млн человек. Заметно более 1/3 населения Тропической Африки (и почти половину населения всей Африки) составляют не менее 10 крупнейших народов, численностью свыше 10 млн человек: арабы, хауса, фульбе, йоруба, игбо, амхара, оромо, руанда, малагасийцы, зулусы.

В культурно-этнографическом отношении территория Африки распадается на 2 историко-этнографические провинции — Североафриканскую и Тропическо-африканскую. Тропическо-африканская провинция в свою очередь включает 6 историко-этнографических областей:

• Западная Африка, или Западный Судан
• Экваториальная Африка (Западная Тропическая Африка)
• Южная Африка
• Восточная Африка (с Прибрежной и Межозёрной подобластями),
• Северо-Восточная Африка
• Мадагаскар и остальные

Этнографический очерк

Североафриканская провинция ИЭО

Территория: Египет, Ливия, Тунис, Алжир, Марокко, Западная Сахара, большая часть Мавритании, север Судана.

Подразделяется на Египетско-суданскую и Магрибинско-мавританскую историко-этнографических области (ИЭО).

Население: арабские и берберские народы, говорящие на афразийских языках и относящиеся преимущественно к южноевропеоидной, или средиземноморской малой расе. Подавляющее большинство население исповедует ислам суннитского направления, за исключением коптов — прямых потомков древних египтян, которые являются христианами-монофизитами.

Основное занятие в Северной Африке — пашенное земледелие (в оазисах и долине Нила — поливное), садоводство и виноградарство, культивирование финиковой пальмы в оазисах, у части арабов (бедуинов) и берберов, как правило, в горных и полупустынных районах — кочевое и полукочевое скотоводство (верблюды), крупный и мелкий рогатый скот, лошади, ослы). Одежда — длинные широкие рубахи (галабея) с круглым воротом, сужающиеся к низу штаны, безрукавки, куртки, кафтаны, распашные плащи с укороченными рукавами или без рукавов. Традиции кочевников сохраняется в обычае сидеть, есть и спать на полу. Основная пища — каши, лепёшки, кислое молоко, кус-кус (варёные маленькие макароны из пшеничной крупы), мясо, жаренное на вертеле, и в виде фарша, рыба, пирожки, бобовые подливы, острые соусы, оливковое масло, сухофрукты и блюда на их основе, чай, кофе.

Жилище земледельцев: глинобитные или саманные постройки с плоской крышей, часто с террасами, выходят на внутренний двор, на улицу усадьба выходит глухой стеной. В странах Магриба распространён мавританский стиль городской архитектуры. На юго-востоке провинции живут нубийцы и кушитоязычные беджа.

Северо-Восточноафриканская ИЭО

Территория: большая часть Эфиопии, Эритрея, Джибути, Сомали, северо-восток и восток Кении. Народы этой области говорят в основном на эфиосемитских (амхара, тигре, тиграи, гураге, харари и др.), кушитских (оромо, сомалийцы, сидамо, агау, афар, консо и др.) и омотских (омето, гимирра и др.) языках афразийской макросемьи.

С аксумских времён в Эфиопии распространилось плужное террасное земледелие, сочетавшееся с пастбищным скотоводством. Земля обрабатывается специальным примитивным плугом (марэша), запряжённого в волов. Аксумиты впервые стали возделывать злаковые культуры, которые нигде больше не встречаются за пределами Эфиопии: мелкозернистый тэфф, дурра (род проса, похожий на кукурузу), дагусса, а также чисто эфиопские бобовые нут и чина. Эфиопское нагорье также — родина некоторых видов пшеницы и кофе. Поселения разбросанного и уличного типов, традиционное жилище — круглая бревенчатая хижина с обмазанными глиной или навозом стенами и с конусообразной кровлей (тукуль), каменная прямоугольная постройка с плоской крышей (хыдмо). Одежда — туникообразная рубаха с широким поясом и плащ (шамма), штаны (сури). Эфиопия долгое время была единственным христианским государством Тропической Африки. С 1-го тысячелетия до н. э. здесь применяется эфиопское письмо. Оромо, сомалийцы, тигре, афар и др. — мусульмане-сунниты, занимаются кочевым и полукочевым скотоводством (верблюды, лошади, мелкий рогатый скот). У оромо зафиксирована возрастная организация «гада». Среди некоторых народов агау распространён иудаизм (фалаша — «эфиопские», или «чёрные» евреи).

Западноафриканская, или Западносуданская ИЭО

Является самой крупной и сложной по составу, распадается на 3 подобласти.

• Атлантическая подобласть включает северную и центральную часть Сенегала, южные районы Мавритании, запад Гамбии, северные и западные районы Гвинеи, центральные и западные (с островами Бижагош), районы Гвинеи-Бисау, северо-западные и приатлантические (с островами Шербро и др.) районы Сьерра-Леоне, северо-западные районы Либерии, Кабо-Верде. Почти все народы Атлантической подобласти говорят на атлантических языках, остальные — на языках манде (сусу, манинка, менде, ваи и др.) и креольских на английской (креолы Сьерра-Леоне и либерийцы) и португальской (кабовердцы и гвинейцы) основе.

• Суданская подобласть — южный и восточный Сенегал, восточная Гамбия, северная и восточная Гвинея-Бисау, центральная и восточная Гвинея, центральная и восточная часть Сьерра-Леоне, северо-восточная Либерия, Мали (кроме северной части), южные прималийские районы Мавритании, Буркина-Фасо, север Кот-д’Ивуар, Ганы, Того, Бенина, Нигерии и Камеруна, большая часть территории Нигера и Чада (кроме южных и юго-восточных р-нов). Большинство народов Суданской подобласти говорит на нигеро-конголезских языках: здесь обитают практически все народы, говорящие на языках манде, гур, догонских, сенуфо, а также крупнейший народ, говорящий на языке атлантической семьи (фульбе), и говорящие на адамава-убангийских языках мумуйе, чамба и др. На чадских языках говорят прежде всего хауса, на нило-сахарских: сонгай, канури, тубу, загава, маба, фур, сара, багирми и др.

• Гвинейская подобласть — центральные и южные районы Кот-д’Ивуар, Ганы, Того, Бенина и Нигерии. Все народы Гвинейской подобласти говорят на нигеро-конголезских языках: на языках ква, кру, иджоидных и бенуэ-конголезских (йоруба, игбо, бини, нупе, гбари, игала и идома, ибибио, эфик, камбари, катаб, биром и джукун), в том числе бантоидных (тив, экои).

Западная Африка не случайно была центром африканских цивилизаций: природные условия (достаточное количество осадков) здесь наиболее пригодны для земледелия (в основном ручного, в Гвинейской подобласти — переложного и подсечно-огневого). В Судане возделывают зерновые (т. н. пояс просо: просо, сорго, фонио, рис), в зоне тропических лесов Гвинейского побережья — корне- и клубнеплоды (т. н. пояс ямса: ямс, кассава и др.), а также масличную пальму, в Приатлантической подобласти — как зерновые, так и корнеплоды. В Судане разводят крупный и мелкий рогатый скот. Важнейшее значение имели месторождения золота и отсутствие соли, побуждавшие суданские народы торговать с богатой солью Сахарой.

Города Западной Африки возникали как торгово-ремесленные центры (Кано, Дженне, Томбукту), резиденции правителей (Уагадугу, Кумаси), сакральные центры (Ифе), или совмещали эти функции (Сокото, Бенин, Ойо). Сельские поселения — разбросанного типа, иногда — хуторского (в саванне), в Гвинейской подобласти — уличного. Жилище — однокамерное круглое, квадратное или прямоугольное в плане. Строительным материалом в сахеле служат глина, камень, кустарник, трава, в саванне — дерево, ветки, солома, в лесах — пальмовая древесина, бамбук, листья банана и фикусовых; повсеместно при постройке жилищ используются кожи, шкуры, ткани, циновки, навоз, ил. Сложился т. н. суданский стиль архитектуры из сырцового кирпича (банко — букв. ‘сырая глина’), часто облицованного сланцем, или из камней на глиняном растворе; характерны расчленение фасадов пилястрами, глухие массивные конических или в форме усечённой пирамиды башни и минареты, пронизанные торчащими наружу балками перекрытий.

В Судане сложился единый тип мужского костюма, восходящий к одежде исламских учителей-марабутов: бубу (длинная широкая рубаха, как правило, голубого цвета, часто с вышивкой у ворота и на кармане), широкие шаровары с манжетами внизу, шапочка, сандалии. Для Гвинейской подобласти характерна несшитая одежда, как плечевая (кенте у акан), так и поясная (типа юбок).

Пища народов Западной Африки растительная — каши, похлёбки, фуфу, пальмовое вино, просяное пиво. В Приатлантической подобласти распространена рыба.

Выделяется матрилинейность счёта родства у акан, а также специфическое имянаречение, когда одно из имён соответствует тому дню недели, в который человек родился. Широко распространены тайные союзы, касты, слоговая письменность, созданная ваи, заимствована их соседями (менде, кпелле, лоома, баса и др.).

Этнокультурная ситуация в Западной Африке сильно изменилась в связи с миграциями фульбе из Сахары (1-е — середина 2-го тысячелетия н. э.). У многих фульбе сохраняется кочевое полукочевое скотоводство.

Экваториальная (Западная Тропическая) ИЭО

Территория: центральные и южные районы Камеруна, юг Чада, Южный Судан, ЦАР, Республика Конго, Демократическая Республика Конго, Габон, Экваториальная Гвинея, Сан-Томе и Принсипи, Ангола, Замбия.

Заселена прежде всего бантуязычными народами: дуала, фанг, буби (фернандцы), мпонгве, теке, мбоши, нгала, комо, монго, тетела, куба, конго, амбунду, овимбунду, чокве, луэна, лози, тонга, бемба, луба и др. На других бантоидных языках говорят бамилеке, бамум, тикар; адамава-убангийских — занде, банда, нгбанди и гбайя; центральносуданских — народы мору-мангбету. Пигмеи говорят на языках своих соседей, то есть всех перечисленных семей, но в основном на языках банту. Сантомийцы и аннобонцы — креолы с языками на основе португальского и языков банту, фернандино — креолы с языком на основе английского и йоруба.

Материальная культура характерна для зоны тропических лесов и близка к культуре Гвинейской подобласти Западноафриканской ИЭО. Выделяется культура пигмеев, сохраняющих образ жизни, основанный на подвижных охоте и собирательстве.

Южноафриканская ИЭО

Территория: южная Ангола, Намибия, ЮАР, Свазиленд, Лесото, Ботсвана, Зимбабве, южный и центральный Мозамбик.

Населена бантуязычными народами коса, зулу, свази, ндебеле и матабеле, суто, тсвана, педи, тсонга, венда, шона, гереро, овамбо и др., а также народами, говорящими на койсанских языках (бушмены и готтентоты). Африканеры и «цветные» в ЮАР говорят на африкаанс, южноафриканцы — на местном варианте английского языка. Выходцы из Европы и Южной Азии (хиндустанцы, бихарцы, гуджаратцы и др.), говорят на индоарийских, часть индийцев (тамилы, телугу и др.) — дравидийских языках.

На территории Южной Африки постоянно происходили миграционные процессы, начиная с переселения из Восточной Африки бантуязычных народов во второй половине 1-го тысячелетия н. э., оттеснивших койсанские народы в менее благоприятные районы (пустыни Калахари и Намиб). В 1-й половине XIX века часть народов нгуни переселилась на север современной ЮАР (ндебеле), на территорию современного Зимбабве (матабеле) и на юг Танзании (нгони). Наконец, последней крупной миграцией был «Великий трек» — переселение африканеров в середине XIX века из Капской колонии, захваченной англичанами, на северо-восток, за реки Оранжевую и Вааль (создание бурских республик — Оранжевого свободного государства и Республики Трансвааль).

Традиционные занятия бантуязычных народов — ручное земледелие подсечно-огневого типа с перелогом (сорго, просо, кукуруза, бобовые, овощи) и полукочевое скотоводство (крупный и мелкий рогатый скот). Готтентоты занимаются отгонным скотоводством (крупный и мелкий рогатый скот), за исключением группы топнар-нама в районе Китовой бухты (Намибия), до недавнего времени занимавшейся морским зверобойным промыслом. Традиционная пища земледельцев и скотоводов — похлёбки и каши из сорго и кукурузы, приправленные овощами, молоко; основной напиток — просяное пиво. Традиционное поселение — кольцевой планировки из полусферических хижин (крааль). В отличие от большинства африканский народов, имеющих открытый очаг (как правило, вне жилища, во дворе), у горных жителей тсвана и суто распространены глинобитные печи. Традиционная одежда — несшитая (набедренная повязка и передник, кожаный плащ-каросс).

Бушмены (сан) — бродячие охотники и собиратели. В качестве жилища используют ветровые заслоны из веток, связанных сверху и покрытых травой или шкурами. Одежда — набедренная повязка и плащ.

Восточноафриканская ИЭО

Территория: север Мозамбика, Малави, Коморские острова, северо-восток и восток Замбии, Танзания, большая часть Кении, Судан, Эфиопия.

Делится на две подобласти:

• Прибрежную — побережье Индийского океана от Сомали до восточного Мозамбика
• Межозёрную (Межозерье) — Руанда, Бурунди, юг Уганды, северо-запад Танзании, юго-восток и восток Судана.

Основную часть Восточноафриканской ИЭО населяют бантуязычные народы (кикуйю, акамба, меру, лухья, джагга, бемба, ньямвези, сукума, шамбала, зарамо, гого, хехе, бена, кинга, фипа, яо, малави, макуа, маконде, нгони и др.) и часть нилотов и суданцев. Кушитоязычные эфиопоиды ираку, горова, бурунги и капоиды дахало вместе с двумя другими представителями капоидной расы сандаве и хадза — остатки древнего субстратного населения, вытесненного носителями языков банту на север и юг в начале 1-го тысячелетия н. э. Межозерье населяют бантуязычные руанда, рунди, ганда, сога, ньоро, ньянколе, торо и др., а также пигмеи (тва), Прибрежную подобласть — суахили, суахилиязычные коморцы и миджикенда.

Основное занятия в Восточноафриканской ИЭО — ручное подсечно-огневое земледелие (бантуязычные народы), или отгонное скотоводство (нилотские народы). Распространена система возрастных классов.

Самобытная культура восточноафриканского побережья и близлежащих островов сформировалась в результате контактов носителей мусульманской культуры — выходцев из Азии (Аравия, Оман, Персия, Индия) с бантуязычными аборигенами. Возникшая в VII-X веке на основе посреднической трансокеанской торговли с Ближним Востоком суахилийская цивилизация достигла наивысшего расцвета в XIV веке Суахилийцы занимались ловлей рыбы и морских животных, добычей жемчуга и связанного с этим мореходством и судостроением. Они обладали значительными познаниями в астрономии и навигации, освоили строительство домов из камня и коралловых плит. Караванная торговля с внутренними районами Восточной Африки способствовала распространению ислама и суахили, который стал основным языком-посредником в межэтнических контактах местного населения, а в настоящее время — это государственный язык Танзании, официальный язык Кении, юга Сомали, Мозамбика, а также рабочий язык ООН.

Межозерье — один из очагов самобытной африканской государственности, сформировавшийся в условиях практически полной изоляции и не испытывавший до середины XIX века никаких воздействий со стороны развитых цивилизаций. Большинство этнополитических общностей Межозерья состояло из трёх эндогамных общностей, говоривших на одном языке, но отличавшихся друг от друга антропологическим обликом и преимущественно сферой деятельности, причём каждая из них имела разный социальный статус. Самый высокий статус имели тутси (в Руанде и Бурунди), или бахима (у этносов южной Уганды) — скотоводческая аристократия, владевшая большими стадами и лучшими землями и имевшая более или менее выраженный эфиопоидный внешний облик, а также очень высокий рост: это самые высокорослые и самые худые люди на земле. На следующей ступени стояли земледельцы хуту — типичные негроиды, находившиеся в зависимости от батутси и арендовавшие у них скот и землю. Самую низкую ступень этой иерархии занимали пигмеи тва, охотники, гончары, а также слуги (как у тутси, так и у хуту). Эта этнокастовая система возникла в XV веке, когда бантуязычные негроиды (предки хуту) подверглись нашествию скотоводов — нилотов или кушитов, а может быть, и тех и других. Переняв язык и культуру земледельцев-банту, они сохранили ряд связанных со скотоводством черт культуры, общих со скотоводами Африканского Рога. Наиболее чётко эта система действовала в Руанде, Бурунди и Нкоре, где священные цари мвами всегда были из тутси, а правящая верхушка состояла исключительно из скотоводческой аристократии.

Преобладание в экономике Межозерья многолетней и высокоурожайной культуры банана, не требовавшей большого объёма работ по расчистке земель, содействовало сравнительно лёгкому получению избыточного продукта и оседлости населения, а также сводило к минимуму участие мужчин в земледельческих работах. Поэтому земледелие стало чисто женским занятием, а мужчины занимались охотой, рыболовством и ремеслом, но прежде всего — войной и посреднической торговлей.

Мадагаскарская островная ИЭО

Территория: Мадагаскар, Сейшельские острова, Маврикий, Реюньон.

Населена малагасийцами (Мадагаскар) и креолами (маврикийцы, реюньонцы, сейшельцы), а также выходцами из Южной Азии, говорящими на индоарийских и дравидийских языках. Есть небольшие группы китайцев, малайцев и арабов.

Материальная культура малагасийцев сохранила много элементов южноазиатского происхождения (стрелометательная трубка, парусная долблёная лодка с балансиром, технология рисосеяния, шёлк, несшитая шёлковая одежда-ламба типа саронга и др.). Преобладает пашенное (плужное) земледелие в сочетании с пастбищным и отгонным скотоводством.

Расовый состав

Североафриканскую провинцию населяют народы, относящиеся преимущественно к индо-средиземноморской расе.

Большинство коренного населения Тропической Африки относится к большой негроидной расе, которая представлена негрской, центральноафриканской (пигмеи) и капоидной (бушмены и готентоты) малыми расами. В зонах контактов с европеоидами Северной Африки и Аравии (средиземноморская, или южноевропеоидная малая раса) сформировалось два переходных антропологических типа — фульбский (фульбе) и эфиопская раса. К особому смешанному расовому типу, сочетающему черты австралоидов, негроидов и монголоидов относится коренное население Мадагаскара (малагасийцы) — потомки австронезийцев, переселившихся с островов Индонезийского архипелага.)

Языковой состав

Североафриканскую провинцию населяют народы, говорящие на семитских (арабы) и берберских (берберы) языках. К отдельной семье относится коптский язык — ныне используемый лишь в литургических целях.

3/4 населения Тропической Африки говорит на нигеро-конголезских языках, среди них особое место занимают языки банту, на которых говорит большинство население Экваториальной, Восточной и Южной Африки. К крупнейшим бантуязычным народам (численность свыше 3 млн человек) относятся руанда, рунди, макуа, конго, шона, малави, зулу, коса, луба, тсонга, ньямвези, кикуйю, тсвана, суто, лухья, овимбунду, ганда, педи, фанг, бемба, суахили. На других бантоидных языках говорят тив, бамилеке, бамум, тикар, экои.

К нигеро-конголезским относятся и языки крупнейших народов Западной и Экваториальной Африки:

• на бенуэ-конголезских языках говорят йоруба, игбо, бини, нупе, гбари, игала, идома, ибибио, эфик, камбари, катаб, биром, джукун;
• языках семьи ква — народы акан, эве, фон, га, лагунные народы;
• семьи гур — моси, дагомба, мампруси, груси, гурма, лоби, куланго, кабре, барба;
• семьи манде — сонинке, бозо, народы группы манден (бамбара, манинка, дьула и др.), менде, сусу, ваи;
• атлантических языках — фульбе, волоф, серер, диола, темне;
• адамава-убангийских языках — мумуйе, чамба, занде, банда, нгбанди, гбайя;
• кордофанских языках — кордофанские народы;
• кру языках — бете, бакве, басса, кребо и др.;
• иджоидные, догонские и языки сенуфо выделяются в отдельные семьи в рамках нигеро-конголезской макросемьи.

Почти 15 % населения Тропической Африки, прежде всего в Эфиопии и на Африканском Роге, в Центральном и Восточном Судане, говорит на афразийских языках. Это эфиосемитские народы (амхара, тигре, тиграи, гураге, харари и др.), кушиты (оромо, сомалийцы, беджа, сидамо, агау, афар, консо, ираку и др.), народы, говорящие на языках омотской (омето, гимирра и др.) и чадской (хауса и близкие к ним по языку народы Нигерии, Камеруна и Чада: бура, ангас, анкве, сура, баде, болева, мандара, котоко, матакам, марги, муби, сомрай, карекаре, мусгум, маса, марба и др.) семей.

Около 6 % жителей Тропической Африки, в основном в Центральном и Восточном Судане, Межозерье и Восточной Африки говорит на нило-сахарских языках, среди них — сонгай, канури, канембу, загава, тубу, маба, фур, сара, багирми, мурле, нубийцы, народы мору-мангбету, нилоты (нуэр, динка, шиллук, бари, карамоджонг, луо, масаи, календжин и др.), а также берта, кома, гумуз, кунама, кульяк, тумтум, кадугли и кронго.

Наконец, бушмены и готтентоты в Южной Африке и сандаве и хадза — в Восточной Африке — остатки древнего субстратного населения — говорят на койсанских языках.

Значительную часть населения Африки составляют представители европейских народов (англичане, немцы, голландцы, фламандцы, французы, португальцы, испанцы, итальянцы, греки, армяне, поляки и др.) и выходцы из Южной Азии, говорящие на индоевропейских языках. В Южной Африке есть представителей и дравидоязычных народов Южной Индии. В колониальную эпоху на прежде незаселённых о-вах Индийского и Атлантического океанов на основе смешения африканского и европейского населения сформировались креольские народы: маврикийцы, реюньонцы, сейшельцы, кабовердцы, гвинейцы, сантомийцы, аннобонцы, фернандино, криолы (креолы Сьерра-Леоне), либерийцы и др. В ЮАР возникли два народа, говорящих на германских языках — южноафриканцы и африканеры.

История

Африка была колыбелью человечества. В 6-5-м тысячелетиях до н. э. в долине Нила складывается земледельческие культуры (Тасийская культура, Файюм, Меримде), на основе которой в 4-м тысячелетии до н. э. возникает древнейшая африканская цивилизация — Древний Египет. К югу от неё, также на Ниле, под её влиянием сформировалась керма-кушитская цивилизация, сменившаяся во 2-м тысячелетии до н. э. нубийской (Напата), расцвет которой пришёлся на период существования Мероитского царства (VI век до н. э. — IV век н. э.). На обломках последнего образовались государства Алоа, Мукурра, Набатейское царство и др., находившиеся под культурным и политическим влиянием Эфиопии, коптского Египта и Византии. На севере Эфиопского нагорья под влиянием южноаравийского Сабейского царства возникла эфиопская цивилизация: в V веке до н. э. выходцами из Южной Аравии образовано Эфиопское царство, во II-XI веках н. э. существовало Аксумское царство, на основе которого складывается средневековая цивилизация христианской Эфиопии (XII-XVI век). Эти очаги цивилизации были окружены скотоводческими племенами ливийцев, а также предками современных кушито- и нилотоязычных народов.

Около 3000 лет назад началась масштабная обратная миграция Homo sapiens из Евразии в Африку — её вклад в современных африканских геномах составляет 4—7%, а неандертальский след в геномах современных африканских популяциях составляет 0,2—0,7%.

На территории современной пустыни Сахары (бывшей тогда благоприятной для обитания саванной) к 4-му тысячелетию до н. э. складывается скотоводческо-земледельческое хозяйство. С середины 3-го тысячелетия до н. э., когда начинается высыхание Сахары, население Сахары отступает к югу, оттесняя местное население Тропической Африки. К середине 2-го тысячелетия до н. э. в Сахаре распространяется лошадь. На основе коневодства (с первых веков н. э. — также верблюдоводства) и оазисного земледелия в Сахаре складывается городская цивилизация (города Телги, Дебрис, Гарама), возникает ливийское письмо. На средиземноморском побережье Африки в XII-II веках до н. э. процветала финикийско-карфагенская цивилизация.

В Африке южнее Сахары в 1-м тысячелетии до н. э. повсеместно распространяется металлургия железа. Здесь не сложилось культуры бронзового века, и произошёл непосредственный переход от неолита к железному веку. Культуры железного века распространяются как на западе (Нок), так и на востоке (северо-восточная Замбия и юго-западная Танзания) Тропической Африки. Распространение железа способствовало освоению новых территорий, прежде всего — тропических лесов, и стало одной из причин расселения по большей части Тропической и Южной Африки народов, говорящих на языках банту, оттеснивших к северу и югу представителей эфиопской и капоидной рас.

Очаги цивилизаций Тропической Африки распространялись в направлении с севера на юг (в восточной части континента) и отчасти с востока на запад (особенно в западной части) — по мере удаления от высоких цивилизаций Северной Африки и Ближнего Востока. Большинство крупных социокультурных общностей Тропической Африки имели неполный набор признаков цивилизации, поэтому точнее они могут быть названы протоцивилизациями. С конца III века н. э. в Западной Африке в бассейнах Сенегала и Нигера развивается западносуданская (Гана), с VIII-IX века — центральносуданская (Канем) цивилизации, возникшие на базе транссахарской торговли со странами Средиземноморья.

После арабских завоеваний Северной Африки (VII век) арабы надолго стали единственными посредниками между Тропической Африкой и остальным миром, в том числе через Индийский океан, где господствовал арабский флот. Под арабским влиянием появляются новые городские цивилизации в Нубии, Эфиопии и Восточной Африке. Культуры Западного и Центрального Судана слились в единую западноафриканскую, или суданскую, зону цивилизаций, простиравшуюся от Сенегала до современной Республики Судан. Во 2-м тысячелетии эта зона была объединена политически и экономически в мусульманских империях: Мали (XIII-XV век), которой подчинялись мелкие политические образования народов фульбе, волоф, серер, сусу и сонгай (Текрур, Джолоф, Син, Салум, Кайор, Coco и др.), Сонгай (середина XV — конец XVI века) и Борну (конец XV — начало XVIII века) — преемника Канема. Между Сонгай и Борну с начала XVI века усиливались хаусанские города-государства (Даура, Замфара, Кано, Рано, Гобир, Кацина, Зария, Бирам, Кебби и др.), к которым в XVII веке от Сонгай и Борну перешла роль главных центров транссахарской торговли.

К югу от суданских цивилизаций в 1-м тысячелетии н. э. складывается протоцивилизация Ифе, ставшая колыбелью цивилизации йоруба и бини (Бенин, Ойо). Её влияние испытали дагомейцы, игбо, нупе и др. К западу от неё во 2-м тысячелетии сформировалась акано-ашантийская протоцивилизация, расцвет которой пришёлся на XVII — начало XIX века. К югу от большой излучины Нигера возник политический центр, основанный моси и др. народами, говорящими на языках гур (т. н. комплекс Моси-Дагомба-Мампруси) и превратившийся к середине XV века в вольтийскую протоцивилизацию (раннеполитические образования Уагадугу, Ятенга, гурма, дагомба, мампруси). В Центральном Камеруне возникла протоцивилизация бамум и бамилеке, в бассейне реки Конго — протоцивилизация вунгу (раннеполитические образования Конго, Нгола, Лоанго, Нгойо, Каконго), к югу от него (в XVI веке) — протоцивилизация южных саванн (раннеполитические образования Куба, Лунда, Луба), в районе Великих озёр — межозёрная протоцивилизация: раннеполитические образования Буганда (XIII век), Китара (XIII—XV век), Буньоро (с XVI века), позднее — Нкоре (XVI век), Руанда (XVI век), Бурунди (XVI век), Карагве (XVII век), Кизиба (XVII век), Бусога (XVII век), Укереве (конец XIX века), Торо (конец XIX века) и др.

В Восточной Африке с X века процветала суахилийская мусульманская цивилизация (города-государства Килва, Пате, Момбаса, Ламу, Малинди, Софала и др., султанат Занзибар), в Юго-Восточной Африке — зимбабвийская (Зимбабве, Мономотапа) протоцивилизация (X—XIX век), на Мадагаскаре процесс государствообразования завершился в начале XIX века объединением всех раннеполитических образований острова вокруг Имерина, возникшего около XV века.

Большинство африканских цивилизаций и протоцивилизаций переживало подъём в конце XV—XVI веков. С конца XVI века, с проникновением европейцев и развитием трансатлантической работорговли, продолжавшейся до середины XIX века, происходит их упадок. Вся Северная Африка (кроме Марокко) к началу XVII века вошла в состав Османской империи. С окончательным разделом Африки между европейскими державами (1880-е годы) наступил колониальный период.

Литература

• Культуры Африки в мировом цивилизационном процессе. М., 1995.
• Львова Э. С. Этнография Африки. М., 1981.
• Попов В. А. Этнография Африки (Цивилизации и протоцивилизации Тропической Африки). СПб., 2001.
• Традиционные культуры африканских народов: прошлое и настоящее. М., 2000.
• Curtin Ph., Feierman S., Thompson L., Vansina J. African History: From Earliest Times to Independence. N.Y., 1995.
• Reader J. Africa: A Biography of the Continent. L., 1997.

Примечания

Смешение рас и касты в испанских и португальских колониях

Негры <center>—— Европейцы —— Европейцы —— Индейцы —— Негры ↓ ↓ ↓ ↓ Мулат Креол Метис Самбо </center>

Отрывок, характеризующий Народы Африки

– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.


В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.