Нарочь (курортный посёлок)
Поделись знанием:
К:Населённые пункты, основанные в 1964 году
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».
В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Курортный посёлок
|
.
На́рочь (белор. Нарач) — курортный посёлок в Мядельском районе Минской области Белоруссии.
Содержание
Географическое положение
Расположен в белорусском Поозёрье на северо-западном берегу озера Нарочь в 18 км от Мяделя, 31 км от станции Поставы на линии Воропаево — Лынтупы, на автомобильной дороге Минск — Поставы. В 4 км на север от к.п. Нарочь расположена деревня Нарочь (бывшие Кобыльники или Кобыльник).
История
Ранее на месте посёлка находились деревни Купа, Урлики и Степенёво, которые до начала XX века были небольшими рыбацкими деревнями.
До Второй мировой войны на берегу озера, в деревне Купа был построен причал для яхт и здания двух турбаз: школьной и турбазы польской Лиги морской и колониальной.
Так как озеро Нарочь было самым крупным озером довоенной Польши, курорт привлекал на отдых жителей Виленского воеводства и других районов страны. Приток отдыхающих увеличился в 1937 году, когда до Купы продлили узкоколейную железную дорогу от станции Свенцяны[3][4].
26 сентября 1964 года на месте деревень Купа (данное название до сих пор используется для обозначения центра посёлка), Урлики и Степенёво был образован курортный посёлок.
В 1999 году с образованием Национального парка «Нарочанский» в посёлке разместился его административный центр.
Название
Посёлок назван по названию близлежащего озера Нарочь. Название «Купа» происходит, вероятно, от языческого урочища, расположенного на холме у берега озера.
Планировка
Все крупные инфраструктурные объекты сконцентрированы на территории бывшей деревни Купа, в том числе: дирекция Национального парка «Нарочанский»[5], отделение милиции, гостинично-развлекательный центр. В центре курортной зоны на берегу Малого плёса находятся современная гостиница «Нарочь» с развлекательным комплексом «Вега», многоэтажные корпуса санаториев, туристического комплекса, а также учебно-научный центр «Нарочанская биологическая станция имени Г. Г. Винберга БГУ»[6] и гидрометеорологическая станция системы Гидрометеослужбы[7]. В посёлке также располагаются: агроусадьба, кафе, магазины, в том числе торговый центр «Евроопт» и магазин сети «Доброном», дом быта, хлебопекарня, две пиццерии, амбулатория, аптека, отделения Беларусбанка и Белагропромбанка, узел связи, средняя школа[8], библиотека, детский сад[9], ресторан «Озёрный», автовокзал, АЗС, станция спасения на воде, лесничество, рыбное хозяйство «Нарочь», часовня святой блаженной Валентины Минской.
Центр посёлка застроен многоквартирными жилыми, торговыми и административными зданиями из кирпича. Близ центра (район «Купы») расположено также большинство санаториев. В районе Урлики находятся санатории «Приозёрный» и «Спутник». За пределами Купы к.п. Нарочь застроен, в основном, домами усадебного типа. В юго-западной части посёлка (на месте деревни Степенёво) — традиционная для местных деревень застройка и инфраструктура.
На территории курортного посёлка частично сохранился заложенный в XIX веке нарочанский парк (площадь составляет 3 га), существуют минеральные источники — месторождение минеральной воды на северо-западном берегу озера Нарочь на территории санатория «Нарочь» (открыты в 1963 году).
Туризм и отдых
Экономика посёлка в основном связана с областью туризма, отдыха и санаторного лечения. Услугами нарочанских санаториев[10] пользуются жители Белоруссии, бывшего СССР, стран дальнего зарубежья.
Санаторно-курортные и оздоровительные организации к.п. Нарочь
- «Зубрёнок», Национальный детский центр[11]. Открылся в 1969 году как республиканский пионерский лагерь для пионерского и комсомольского актива школ БССР.
- «Белая Русь», санаторий[12]. Открыт в 1988 году. Медицинский профиль санатория — болезни сердечно-сосудистой системы, желудочно-кишечного тракта и костно-мышечной системы. На территории санатория находятся два источника минеральной воды.
- «Нарочанский берег», санаторий[13]. Открыт в 1964 году как профсоюзный дом отдыха «Нарочь». Находится в смешанном хвойно-лиственном лесу на берегу озера Нарочь. В санатории используются различные виды лечения[14]. В санатории находиться источник лечебной минеральной воды.
- «Нарочь», санаторий[15]. Старейшее лечебное учреждение курорта. Открыт в 1963 году, принадлежал потребительской кооперации. Находится в области распространения минерализованных вод сульфатно-хлоридно-натриевого типа. На территории находятся два источника минеральной воды. Профиль санатория — болезни органов кровообращения и органов пищеварения.
- «Нарочь», туристический комплекс[16]. Основан как турбаза «Озеро Нарочь» в 1958 году. В 1982 году вступил в строй туристический комплекс: гостиница на 450 мест, бассейн, развлекательный центр с актовым залом на 400 мест, сауной, рестораном, спортивный городок. На месте палаточного городка были построены туристические деревянные домики, вмещавшие около 250 человек. В середине 90-х годов вместе с автотурбазой «Нарочанка» и Нарочанским бюро путешествий и экскурсий объединен в туристско-экскурсионный комплекс (ТЭК) «Нарочь». Профиль — оздоровление, туризм, лечение (бальнеотерапия, массаж, электросветолечение). В туристический комплекс входят филиал оздоровительный центр «Нарочанка» и филиал гостиница «Швакшты».
- «Приозёрный», санаторий[17]. Открыт в 1992 году как санаторий Белкоопсоюза. Медицинский профиль — болезни системы кровообращения, нервной системы, костно-мышечной системы и соединительной ткани, органов пищеварения, мочеполовой системы.
- «Спутник», санаторий[18]. Открыт как пансионат молодечненского завода «Спутник» в 1987 году. С ноября 2006 года функционирует как ЧУП «АСБ Санаторий Спутник». Медицинский профиль санатория — болезни опорно-двигательного аппарата, сердечно-сосудистой системы и нервной системы.
- «Боровое», детский пульмонологический центр медицинской реабилитации[19]. Открыт в 1974 году как объединенный санаторий «Боровое», имевший взрослое и детское отделения. Детское отделение для пациентов с неспецифическими заболеваниями верхних дыхательных путей открылось в 1979 году. В 2005 году Государственное учреждение «Республиканский санаторий «Боровое» на озере Нарочь» реорганизовано в Государственное учреждение «Республиканский детский пульмонологический центр медицинской реабилитации». На территории санатория находятся две скважины минеральной воды — средней и высокой минерализации.
- «Журавушка», санаторий[20]. Ведомственный санаторий КУП «Минскхлебпром». Открыт в 1989 году как база отдыха. Профиль санатория — болезни системы кровообращения, органов дыхания, нервной системы, костно-мышечной системы и соединительной ткани, органов пищеварения.
- «Чайка», оздоровительная база отдыха ЗАО «Белтяжмаш». Открыта в 1981 году. В настоящее время используется как база отдыха для групп туристов и в качестве жилого фонда для рядом расположенного санатория «Журавушка».
- «Нарочанка», база отдыха. Входит в туристический комплекс «Нарочь». Открыта как автотурбаза «Нарочанка» в 1977 году. Расположена недалеко от деревни Занарочь. В 1987 году здесь построен спальный корпус для круглогодичного отдыха. В летнее время была разработана и реализовывалась программа отдыха для детей спортивно-туристской направленности. Дети-участники трёх специально разработанных турпоходов награждались значками «Юный турист СССР». В середине 90-х годов вместе с туристическим комплексом «Нарочь» и Нарочанским бюро путешествий и экскурсий объединена в туристско-экскурсионный комплекс (ТЭК) «Нарочь».
- «Сосны», санаторий[21]. Официально открыт как дом отдыха «Сосны» в 1976 году. Здравница принадлежала Управлению делами Совета Министров БССР и предназначалась для семейного отдыха руководящих работников и заслуженных людей страны. В 2000 году переименован в Государственное лечебно-оздоровительное учреждение «Санаторий «Сосны». На территории санатория расположены три корпуса и шесть отдельных коттеджей для отдыхающих, административный корпус с магазином и баром, теннисный корт, бассейн, пляж, пункт проката, источник сульфатно-хлоридно-натриевой воды. Медицинский профиль — болезни системы кровообращения, нервной системы, опорно-двигательного аппарата, органов пищеварения, органов дыхания, мочеполовой системы.
- «Рудаково», база отдыха Минского ПОВТ[22]. Основана в 1972 году.
- «Нарочь», автокемпинг[23]. В его состав входят: круглогодичная гостиница; сезонные: гостевые домики, жилой модуль, туристическая стоянка. В нынешнем виде введен в эксплуатацию в 2010 году. Расположен на берегу озера рядом с деревней Проньки, граничит с НДЦ «Зубрёнок».
- «Проньки», база отдыха[24]. Введена в строй в 2007 году. Расположена в деревне Проньки, рядом с НДЦ «Зубрёнок».
- «Наносы-Новоселье», агротуристический комплекс[25]. Открыт в 2014 году. Основное направление деятельности — агротуризм. Расположен в пределах деревни Наносы недалеко от детского центра «Боровое».
- «Степенёво», туристический комплекс[26]. Открыт в 2015 году. Представляет собой обустроенный коттедж на 20 спальных мест, кафе, баню. Расположен рядом с санаторием «Спутник».
- «Аптекарский сад», экскурсионно-туристический комплекс[27]. Открыт в 2014 году в рамках Государственной программы развития курортной зоны Нарочанского региона на 2011-2015 годы. Специализируется на выращивании и культивировании лекарственных, пряных, декоративных, редких растений Республики Беларусь, а также растений, занесенных в Красную книгу Республики Беларусь. Расположен между озёрами Мястро и Белое, недалеко от деревни Гатовичи.
Население
На 1 января 1997 года посёлок насчитывал 1337 хозяйств и 3213 жителей.
Численность населения на 1 января 2016 года — 3481 человек[1].
См. также
Напишите отзыв о статье "Нарочь (курортный посёлок)"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.belstat.gov.by/ofitsialnaya-statistika/solialnaya-sfera/demografiya_2/metodologiya-otvetstvennye-za-informatsionnoe-s_2/index_4945/ Численность населения на 1 января 2016 г. и среднегодовая численность населения за 2015 год по Республике Беларусь в разрезе областей, районов, городов и поселков городского типа.]
- ↑ [zip.belpost.by/zip_code/222395 РУП «Белпочта». Населенные пункты и улицы, обслуживаемые почтовым отделением 222395]
- ↑ [narrow.parovoz.com/emb/?PRINT&ID=2244 Первое ОПП (Свенцянско-Березвечская ж.д.)]
- ↑ [tomkad.livejournal.com/16931.html?thread=741155 ЛЫНТУПЫ — судьба станции]
- ↑ [www.narochpark.by/ Национальный парк «Нарочанский»]
- ↑ [www.bio.bsu.by/naroch/ Биологический факультет БГУ. Нарочанская биостанция]
- ↑ [hmc.by/structure/?ind=134 РГМЦ. Озерная станция Нарочь]
- ↑ [www.naroch2.by/ Государственное учреждение образования «Нарочская средняя школа № 2»]
- ↑ [dcrr.naroch.schools.by/ Государственное учреждение образования «Дошкольный центр развития ребенка к. п. Нарочь»]
- ↑ [www.narochhotel.com/ Портал NarochHotel.com — информация о всех санаториях Нарочи]
- ↑ [zubronok.by/ Официальный сайт НДЦ «Зубрёнок»]
- ↑ [www.belrus.by/ Санаторий МВД «Белая Русь»]
- ↑ [www.narochbereg.by/ Санаторий «Нарочанский берег»]
- ↑ [www.narochbereg.by/index.php/treatment Лечение|Санаторий «Нарочанский берег»]
- ↑ [www.sannaroch.com/ Санаторий «Нарочь» Федерации профсоюзов Беларуси]
- ↑ [tknaroch.ru// Туристический комплекс «Нарочь» (официальный сайт)]
- ↑ [www.naroch.by/ Государственное предприятие «Санаторий «Приозерный» Управления делами Президента Республики Беларусь]
- ↑ [www.sansputnik.by/ ЧУП «АСБ Санаторий Спутник» ОАО «АСБ Беларусбанк»]
- ↑ [www.rdpcmr.by/ Государственное учреждение «Республиканский детский пульмонологический центр медицинской реабилитации»]
- ↑ [www.sanatorij.by/ Ведомственный санаторий КУП «Минскхлебпром» «Журавушка»]
- ↑ [www.sosny.by/ Государственное лечебно-оздоровительное учреждение «Санаторий «Сосны» Управления делами Президента Республики Беларусь]
- ↑ [www.mpovt.by/Social-activities/b_o_rudakovo МПОВТ: База отдыха «Рудаково»]
- ↑ [narachanka.by/?p=29752 Аўтакемпінг «Нарач»] (на белорусском языке)
- ↑ [www.narochpark.by/proghivanie/bases/ База отдыха «Проньки»]
- ↑ [nanosy.by/ Агро-туристический комплекс Наносы-Новоселье]
- ↑ [stepenevo.by/blog/ Отдых на Нарочи. Туристический комплекс «Степенево»]
- ↑ [phitodoctor.by/ Экскурсионный-туристический комплекс «Аптекарский сад»]
Литература
- Владимиров, Н. В. Курорт Нарочь: Путеводитель по нарочанской зоне отдыха / Н. В. Владимиров. — Минск: Полымя, 1986. — 40 с., илл.
- Нарочанские околицы: Зарисовки с натуры художника В. Лукшы / В. Лукша; отдел культуры Мядельского райисполкома, отдел культуры Вилейского райисполкома, Вилейский завод «Зенит»; на бел. и русск. яз. — Минск: Полымя, 1991. — 60 с., илл.
- Нарочеведение: специальный познавательный курс / УО "Национальный детский оздоровительный лагерь «Зубрёнок»; авт.-сост. М. К. Филанович [и др.]. — 2-е изд. — Минск: Изд. центр БГУ, 2005. — 86 с.
- Нарочь: Альбом / текст и перевод А. Велюгина; на бел. и русск. яз. — Минск: Беларусь, 1970. — 68 с.
- Нарочь: Комплект открыток / сост. В. А. Борушко; фото В. А. Барановского, Н. Л. Минковича; на бел., русск., англ., фр., нем. и исп. яз. — Минск: Беларусь, 1983. — 17 шт.
- Нарочь: Комплект открыток / сост., текст Т. Улевич; фото В. Гончаренко; на бел., русск., англ. яз. — Минск: Беларусь, 1996. — 15 шт.
- Памяць: Гіст.-дакум. хроніка Мядзельскага р-на / уклад. і навук. рэд. Я. Г. Звяруга; рэдкал.: Г. П. Пашкоў [і інш.]. — Мінск: «Беларус. Энцыклапедыя» імя Петруся Броўкі, 1998. — 640 с.: іл.
Ссылки
- [naviny.by/rubrics/opinion/2008/09/24/ic_articles_410_159126/ Статья о жителях Нарочи] (на белорусском языке)
- [old.zviazda.by/ru/archive/article.php?id=69494&idate=2010-11-18 Колькі Нарачаў на Нарачы?] (газета «Звязда», на белорусском языке и [www.bel-jurist.com/page/naroch-naroch в переводе])
- [www.myadel.minsk-region.by/ Мядельский райисполком]
- [otdyh-naroch.by/ Отдых на Нарочи]
Отрывок, характеризующий Нарочь (курортный посёлок)
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».
В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
