Нарутович, Габриэль

Габриэль Нарутович Gabriel Narutowicz
Президент Польши
11 — 16 декабря 1922 года
Предшественник:	должность учреждена Юзеф Пилсудский как Начальник государства Польского
Преемник:	Мацей Ратай (и.о.) Станислав Войцеховский
Министр иностранных дел Польши
28 июня — 14 декабря 1922 года
Глава правительства:	Артур Сливиньский Юлиан Новак
Предшественник:	Константы Скирмунт
Преемник:	Александр Скшиньский
Министр общественных работ Польши
23 июня 1920 года — 6 июня 1922 года
Глава правительства:	Владислав Грабский Винценты Витос Антоний Пониковский
Предшественник:	Анджей Кендзёр
Преемник:	Владислав Зиминский
Вероисповедание:	католик
Рождение:	17 марта 1865(1865-03-17) Тельши, Ковенская губерния, Российская империя (ныне — Литва)
Смерть:	16 декабря 1922(1922-12-16) (57 лет) Варшава, Польша
Партия:	беспартийный
Профессия:	Гидроинженер
Награды:

Габриэль Наруто́вич (польск. Gabriel Narutowicz; 17 марта 1865, Тельшяй, Ковенская губерния (ныне — Литва) — 16 декабря 1922, Варшава) — первый президент Польши, занимал пост всего 5 дней, с 11 декабря (избран 9) по 16 декабря 1922 года. Его именем названа площадь в Варшаве.

Биография

Родился 17 марта 1865 года в городе Тельши (ныне Тельшяй) Ковенской губернии, отец Ян Нарутович (1820—1866) — участник польского восстания 1863 года, брат Станислав участвовал в провозглашении независимой Литвы в 1918 году.

Профессор Технологического института в Цюрихе, гидроинженер. Габриэль Нарутович, в молодости связанный с партией «Пролетариат», присутствовал в польской политике с 1919 года как беспартийный депутат; был министром общественных работ, затем иностранных дел. Избран на пост президента республики Сеймом, после чего ему передал власть «Глава государства» маршал Юзеф Пилсудский. Интересно, что одним из кандидатов был другой учёный — знаменитый российско-польский лингвист И. А. Бодуэн де Куртенэ.

Так как избрание Нарутовича было поддержано левыми и коалицией национальных меньшинств (евреев, украинцев, литовцев и др.), сразу же против него была развёрнута кампания националистами, объявившими его «президентом евреев», «не знающим польского» и т. п.

16 декабря новоизбранный президент был застрелен на художественной выставке в Варшаве экстремистом Элигиушем Невядомским — критиком-модернистом и художником, придерживавшимся крайне правых взглядов. Невядомский был приговорён к смертной казни и расстрелян 31 января 1923 года в Варшавской цитадели. На похоронах убийцы присутствовало 10 тысяч человек, и националисты объявили его мучеником.

Гибель Нарутовича усилила политическую нестабильность в стране и скепсис Пилсудского по отношению к республиканским властям; возникший кризис закончился Майским переворотом 1926 года.

На похороны президента Юлиан Тувим написал обличительное стихотворение:

Крест несли на груди, а револьвер в кармане,

В пакте были вы с Богом, в союзе с бандитом.

Вы с гримасою смеха, в стыде, в содроганье,

Встаньте, глупые, к окнам! глядите! глядите!..

(перевод А. Суркова)

Судьба Нарутовича легла в основу фильма Ежи Кавалеровича «Смерть президента» (1977).

Отрывок, характеризующий Нарутович, Габриэль

Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.