Нарциссов, Борис Анатольевич

Борис Нарциссов
Дата рождения:	27 февраля 1906(1906-02-27)
Место рождения:	с. Наскафтым, Кузнецкий уезд, Саратовская губерния
Дата смерти:	27 ноября 1982(1982-11-27) (76 лет)
Место смерти:	Вашингтон
Гражданство:	Эстония Эстония США США
Род деятельности:	поэт, переводчик

Бори́с Анато́льевич Нарци́ссов (14 [27] февраля 1906, с. Наскафтым Кузнецкого уезда Саратовской губернии, ныне Шемышейский район Пензенской области — 27 ноября 1982, Вашингтон) — русский поэт и переводчик.

Биография

Вырос в Ямбурге в семье врача. Молодость провёл в Эстонии, где окончил гимназию (1924) и химическое отделение Тартуского университета (1931); по специальности химик.

Участвовал в литературной жизни Эстонии, входил в Юрьевский цех поэтов. Как он сам писал впоследствии (в стих. «Двойники»):

<…> Конец двадцатых. Сонный Дерпт,

Академический эстонский Тарту.

А там поэты: Цех Поэтов,

И все в очках, и все — Борисы.

Один — весьма потом известный Вильде

(Расстрелян немцами в Париже);

И неизвестный Тагго-Новосадов

(Замучен после в ГПУ);

И ваш покорный — чудом уцелевший.

И ментор старший наш:

Борис Васильич Правдин,

Доцент, поэт, эстет и шахматист.

Писал стихи:

Мой пояс стоит два таланта серебра.

Я дочь верховного иерофанта Аммона-Ра…

Был в дружбе с Северянином, и Ларионов

Проездом у него гостил <…>

С 1941 в Тюбингене, после окончания войны попал в лагерь для перемещён­ных лиц под Мюнхен, в 1951—1953 в Австралии, позднее — в США, где впервые начинает активно печататься. Работал по специальности, занимался исследовательской работой сначала в Колумбусе (до 1959), затем в Вашингтоне. С 1971 на пенсии.

Поэтические сборники «Стихи» (1958), «Голоса» (1961), «Память» (1965), «Подъём» (1969), «Шахматы» (1974), «Звёздная птица» (1978). Посмертно опубликована книга «Письмо самому себе» (Нью-Йорк, 1983). Переводил Эдгара По, игравшего большую роль в его творчестве, и др. поэтов. Для оригинальной поэзии характерны ностальгические и мистические мотивы (визионерство, двойничество, экзотика и т. п.), своеобразная ирония, словесные эксперименты.

Полярность двух основных занятий Нарциссова — есте­ствоиспытатель и поэт — придаёт некую не­преходящую напряжённость всему его твор­честву: автор понимает опасность рацио­нального познания мира. Суть в том, что по­длинным источником его стихов стала его уверенность в существовании потусторонних сил: нередко он изображает демонический мир в гротескном сочетании с миром реаль­ности. В стихах Нарциссова мотивы двойника, зерка­ла, духов, сновидений существуют наравне с картинами городов, пейзажей и предметов, виденных им. В своих описательных стихах Нарциссов старается охватить весь мир — от Край­него Севера до Австралии, от Средиземно­морья до далёких уголков Америки; истори­ческие стихи посвящены прошлому Эстонии. Нарциссову «удаётся соединить современную научно-техниче­скую мифологию с классической, а порой и Библейский апокалипсис с его ядерным эк­вивалентом» (Terras, HRL). Нарциссов, веривший в пе­реселение душ, редко находил в своих сти­хах путь в более светлые миры, он «писал по-босховски сильно и ярко, зримо и осяза­емо» (Б. Филиппов). Лексический запас Нарциссова очень богат — от церковно-славянского язы­ка и диалектизмов вплоть до математической терминологии.

Занимался литературной критикой, переводами с эстонского языка.

Сборники стихов

• Стихи, New York, 1958
• Голоса, Frankfurt/M., 1961
• Память, Washington, 1965
• Подъём, Leuven, 1969
• Шахматы, Washington, 1974
• Звёздная птица, 1978

Литература

• Письмо самому себе: Стихотворения и новеллы / Сост. и послесл. Е. Витковского. — М.: Водолей, 2009. — 440 с.

О нём:

• Исаков С. Г. Борис Анатолиевич Нарциссов // Исаков С. Г. Русские в Эстонии: 1918—1940. Историко-культурные очерки. — Тарту, 1996. — С. 272—284.

Ссылки

• [www.vekperevoda.com/1900/bnarcissov.htm Борис Нарциссов] на сайте «Век перевода»

Отрывок, характеризующий Нарциссов, Борис Анатольевич

– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.