Нарышкин, Александр Львович (1694)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Львович Нарышкин

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">герб Нарышкиных</td></tr>

Сенатор
апрель 1733 — 25 января 1746
Монарх: Анна Иоанновна; Иван VI; Елизавета Петровна
президент Коммерц-коллегии
июль 1726 — май 1727;
сентябрь 1731 — апрель 1733
Монарх: Екатерина I; Анна Иоанновна
 
Вероисповедание: православие
Рождение: 26 апреля 1694(1694-04-26)
Смерть: 25 января 1746(1746-01-25) (51 год)
Род: Нарышкины
Отец: Лев Кириллович Нарышкин
Мать: Прасковья Феодоровна
Супруга: Елена Александровна Апраксина
Дети: Александр, Наталья, Мария, Лев, Аграфена (Агриппина)
 
Военная служба
Принадлежность: Российская империя Российская империя
Род войск: флот
Звание: шаутбенахт
 
Награды:

Александр Львович Нарышкин (26 апреля 1694 — 25 января 1746) — русский государственный деятель, директор Морской академии, президент Штатс-Конторы, президент Коммерц-коллегии, сенатор, действительный тайный советник, кавалер ордена Андрея Первозванного, двоюродный брат Петра Великого.





Биография

Представитель рода Нарышкиных. Родился 26 апреля 1694 года в семье боярина Льва Кирилловича Нарышкина.

3 октября 1708 года по приказу Пётра I вместе со своим братом Иваном Львовичем вышел из Архангельска на английском корабле «Тильбюри» для обучения мореплаванию за границу.

Перед их поездкой английский посланник в Москве Уитворт писал британскому статс-секретарю Бойлю:

Между молодыми людьми, которые направляются в Голландию и Великобританию находятся два сына дяди государева, Нарышкина, прежде первого министра, умершего незадолго до моего приезда в Россию. Меня настоятельно просили поручить их вашей особенной благосклонности и вашему покровительству. Они очень молоды: старшему не более 14 лет, младшему не более 8 лет; но оба говорят по латыни и отличаются умением держаться скромно, прекрасно не по летам и не по обычаю своей родины. Они предполагают жить в Англии довольно долго для обучения, и всякое внимание, которое вы окажете им при случае, будет - я уверен - оценено их родственниками с признательностью и окажется полезным интересам Англии и в настоящем, и в будущем

Королева и высшее английское общество приняли их в Англии приветливо как родственников русского царя, а в марте 1709 года, когда из-за оскорбления, нанесённого русскому посланнику в Англии Матвееву, Пётр I приказал Нарышкиным ехать в Голландию, королева дала им прощальную аудиенцию и крайне благосклонно отнеслась к ним.

Из Голландии Нарышкин плавал на судах в Испанию и Средиземное море до Сицилии. Затем в Саардаме обучался оснастке кораблей, служа одновременно в голландском флоте в чине поручика.

С 1715 года по 1721 год жил в Италии и Франции, проведя полтора года в Бресте. В 1719 году Пётр I собирался послать А. Л. Нарышкина в Испанию для переговоров с кардиналом Альберони о заключении союза против шведов, но начавшиеся мирные переговоры со шведами сделали эту миссию излишней. В приготовленной для Нарышкина грамоте он назывался Петром I графом.

В феврале 1721 года вернулся в Россию, в марте того же года произведён в поручики и определён в Адмиралтейскую контору по экипажным делам. Находился в прямом подчинении Петра I, который ему всячески благоволил и называл Львовичем. В октябре того же года произведён в капитаны 3 ранга.

В январе 1722 года назначен директором Морской академии. В мае 1725 года назначен президентом Штатс-конторы, а 24 ноября того же года произведён в шаутбенахты. В январе 1726 года «зачислен состоять во флоте при красном флаге». В июле того же года, при присоединении Штатс-конторы к Коммерц-коллегии, назначен президентом последней.

При переходе власти от Екатерины I к Петру II принял участие в заговоре Девиера (женатого на сестре А. Д. Меншикова Анне), направленном на отстранение Меншикова от власти и на расстройство женитьбы Петра II на дочери Меншикова. В результате после воцарения Петра II 27 мая 1727 года был сослан в ссылку в одну из своих деревень, с указанием жить там безвыездно. Однако после опалы Меншикова уже 27 сентября того же года ему было позволено вернуться в столицу.

Не найдя общего языка с Петром II и князьями Долгорукими, в ноябре 1728 года был повторно сослан в ссылку — в Чашниково, а в январе 1729 года — в дальнюю шацкую деревню Тамбовской губернии.

После воцарения Анны Иоанновны в сентябре 1731 года был возвращён из ссылки и вновь назначен президентом Коммерц-коллегии[1].

В июле 1732 года был назначен присутствовать при слушании докладов Вотчинной коллегии. В том же году произведён в тайные советники.

В апреле 1733 года освобождён от должности президента Коммерц-коллегии и включён в состав сенаторов. В 1734 году награждён орденом Александра Невского. В 1736 году назначен президентом Дворцовой строительной канцелярии и директором Императорских строений и садов. В 1737 году был членом суда над князем Д. М. Голицыным.

В июле 1740 года ему в потомственное владение пожалована Ретельская мыза в Копорском уезде. В ноябре того же года Анной Леопольдовной произведён в действительные тайные советники.

После восшествия на престол Елизаветы Петровны состоял в следственной комиссии над Остерманом, Минихом и Головкиным.

В 1742 году награждён орденом Андрея Первозванного. До конца жизни присутствовал в Сенате, не играя там, однако, значительной роли. Умер 25 января 1746 года.

Семья

Был женат на графине Елене Александровне Апраксиной (1708—1767), внучке Петра Матвеевича Апраксина; статс-даме (с 1749 года), возведенной в 1759 году в гофмейстерины Высочайшего Двора, на место супруги графа А. П. Бестужева-Рюмина, последовавшей за мужем в ссылку. Нарышкина умерла неожиданно в Москве. Корреспондент князя А. Б. Куракина в апреле 1767 года писал, что «статс-дама Нарышкина легла спать совсем здоровая, а на утро нашли её в постели мертвой, вероятно, вследствие апоплексического удара»[2]. Похоронена вместе с супругом в церкви Высоко-Петровского монастыря в Москве. В браке имела 2 сыновей и 3 дочерей:

Напишите отзыв о статье "Нарышкин, Александр Львович (1694)"

Примечания

  1. Соединённой в то время с Берг-коллегией и Мануфактур-конторой.
  2. Архив князя Ф.А. Куракина. Т.5. - Саратов, 1894. С. 295.

Источники

Отрывок, характеризующий Нарышкин, Александр Львович (1694)

– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»