Наседкин, Анатолий Леонидович

Анатолий Наседкин
Место рождения:	Новгород, РСФСР, СССР
Жанр:	сюжетный, натюрморт, пейзаж
Учёба:	Харьковский художественный институт
Стиль:	социалистический реализм
Награды:
Звания:	Народный художник УССР (1974)
Премии:

Анатолий Леонидович Насе́дкин (1924—1994) — украинский советский живописец. Народный художник УССР (1974).

Биография

Родился 22 апреля 1924 года в Новгороде Великом. Участвовал в Великой Отечественной войне. В 1951 году окончил Харьковский художественный институт, где учился у М. Г. Дерегуса и Е. П. Светличного.

Корни этого творчества уходят в российскую и украинскую культуры, которые нельзя разделить государственными границами. Родившись на исконно древне русских землях Великого Новгорода и почти всю жизнь прожив на Украине на Харьковщине, он с детства впитал в себя любовь к родной природе, к зелёным лугам и березовым рощам, извилистым берегам Ильмень-озера и Северского Донца.

«Счастье — это когда тебя понимают, когда твоя работа созвучна времени…» (А. Л. Наседкин)

Биография

Детство

Анатолий Леонидович Наседкин родился в Новгороде Великом 22 апреля 1924 года. У родителей будущего художника — Леонида Ефимовича и Нины Петровны Наседкиных — было четверо детей: старший сын — Валентин, близнецы Лена (умерла в 3 года) и Оля, младший — Анатолий.

Большое влияние на формирование личности будущего художника оказал его дед Петр Васильевич Косцов. Несмотря на то, что происходил он из рода купцов и не имел высшего образования, Петр Васильевич был известен на весь город как искусный механик и слесарь, был достаточно образован, знал четыре иностранных языка, имел богатую домашнюю библиотеку. Несмотря на суровый характер, детям и внукам он стремился привить чувство любви к литературе, к знаниям. Здесь, в библиотеке деда, маленький Толя Наседкин впервые пристрастился к карандашу и бумаге, перерисовывая картинки из книг.

С самых ранних лет, по словам Анатолия Леонидовича, он полюбил все, что имело отношение к старинному Новгороду, где он прожил до 6-летнего возраста, до переезда в Харьков. «…Мое открытие мира состоялось на Волге. Хотя дальнейшая биография связана с Харьковом, куда перебралась семья в начале тридцатых годов», — скажет впоследствии А. Л. Наседкин

Юношество

В начале тридцатых годов в стране обостряется экономический кризис. В поисках работы в 1934 году Леонид Ефимович Наседкин уехал в Харьков, куда вскоре вызвал и свою семью. Поселились они на Холодной горе.

Анатолий Наседкин учился в мужской гимназии, больше всего его привлекали гуманитарные науки — история и литература. Юношеская влюбленность в творчество М. Горького, поэзию Т. Г. Шевченко, произведения Г. С. Сковороды и И. Я. Франко в зрелом возрасте проявится в целом цикле картин, гравюр и литографий, посвященных этим великим литераторам и их произведениям («Проводы Горького в Нижнем Новгороде», 1955, «М. Горький на могиле Т. Г. Шевченко», 1961, «М. Горький и В. В. Стасов в мастерской И. Е. Репина», 1956, «И. Франко укрывает преследуемых крестьян», 1956 и др.). Но больше всего он любил рисовать. Он рисовал каждую свободную минуту, даже сбегал с уроков куда-нибудь в лес или на речку, чтобы порисовать с натуры.

Была ещё одна страсть — Харьковский художественный музей. Анатолий Наседкин мог хоть целый день бродить по залам художественного музея, часами стоять перед полотнами К. П. Брюллова и И. К. Айвазовского, И. И. Шишкина и Н. Н. Ге, К. А. Коровина и В. И. Сурикова и других выдающихся художников. В начале 30-х годов коллекция музея пополнилась картинами И. Е. Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» и «Казак в степи». Эти полотна стали одними из самых любимых будущего художника. Он всегда будет считать себя последователем русской классической живописи И. Е. Репина и В. В. Стасова.

В 12 лет Анатолий Наседкин поступил в студию изобразительного искусства в только открывшемся Дворце пионеров. Сюда два раза в неделю пешком через весь город с Холодной горы ходил Анатолий Наседкин. Изостудия Дворца пионеров стала для А. Л. Наседкина первой профессиональной школой рисования. Здесь устраивали выставки ко всем знаменательным событиям и юбилейным датам. Большая выставка была посвящена героям-папанинцам, первым советским людям, покорившим северный полюс. Во Дворец пионеров приехали легендарные «полярники» И. Д. Папанин и Э. Т. Кренкель. Под впечатлением этой встречи Анатолий Наседкин сделал рисунок «Папанинцы», который был напечатан в сборнике «Щаслива юність» в 1938 году, а после — участвовал и в выставке в Москве на ВДНХ, где Толя был награждён грамотой ВДНХ СССР. Это было первое признание художественного творчества, пусть ещё и детского, А. Л. Наседкина. «Благодаря Дворцу пионеров я познакомился с искусством и полюбил его на всю жизнь» — скажет потом художник.

Вскоре умер отец. Нине Петровне пришлось растить своих детей одной. Она хорошо шила, работала на дому. Анатолий только окончил 9-й класс, его рисунки отмечены известными художниками Харькова… Это был 1941 год.

Началась война. Летом 1941 года семья проводила Валентина (теперь — опору семьи) на фронт, а через несколько месяцев получила извещение, что он пропал без вести.

В 1943 году, когда был освобожден Харьков, Анатолий Наседкин ушел на фронт добровольцем. Попал в пехоту. В боях на Орловско-Курском направлении под небольшим селом на Брянщине Анатолий тяжелое ранение. Медсанбат, долгие месяцы в госпиталях Тулы, Москвы, Свердловска. Только в 1945 году он окончательно вернулся к жизни. Из всех наград (более десяти медалей и три ордена) самой дорогой для художника была медаль «За Отвагу», которую он получил за тот бой, в котором был тяжело ранен.

Зрелость

Вернувшись в Харьков, А. Л. Наседкин продолжал совершенствоваться в живописи. В 1946 году он поступил в Харьковский художественный институт, где учился у М. Г. Дерегуса и Е. П. Светличного. Здесь он стал профессиональным художником-живописцем. По окончании института в 1951 году Анатолий Наседкин получил квалификацию художника станковой живописи.

В 1957 году Анатолий Леонидович познакомился Ириной Игоревной Тиховой. В 1958 году они поженились. В 1961 году у них родилась дочь, Ирина Игоревна была вынуждена бросить работу, и всю свою жизнь отдала мужу и семье.

Творческая молодость Анатолия Наседкина прошла «под знаком» А. М. Горького. «Горьковской темой, — рассказывал художник, — я буквально заболел. Ездил по тем местам, где он бывал, написал много этюдов… Я прочитал все произведения Алексея Максимовича и десять лет не мог выйти из „кольца“ тем, образов и героев писателя». А. Л. Наседкин изучил маршруты скитаний Горького, обошедшего пешком половину России, прошел по его следам по рекам Ветлуге и Керженцу, был на Средней Волге. Везде, где некогда побывал Алексей Максимович, он писал пейзажи, делал зарисовки к будущим картинам. В результате родились полотна: «Проводы М. Горького из Нижнего Новгорода в 1901 году», 1955 (эта картина была приобретена для постоянной экспозиции Центральным музеем М. Горького в г. Москве); «Песня рабочей артели», 1957; «М. Горький на могиле Т. Шевченко», 1961 (картина хранится в музее Т. Г. Шевченко в Каневе); «М. Горький и Ф. И. Шаляпин» и др.

Не только личности, ушедшие в историю интересовали А. Л. Наседкина. Великие события современности и люди, совершающие их, волнуют его не меньше. Весной и летом 1961 года он пишет яркое полотно, где запечатлена встреча вернувшегося из первого космического полета Ю. А. Гагарина. На картине ликующий народ горячо приветствует героя, его славный подвиг. Эта работа экспонировалась на республиканской выставке в Киеве, а затем на Всесоюзной выставке в Москве.

В 60-е годы в украинской живописи главное место занимают картины на историко-революционную тематику. Приближались большие юбилейные даты: 50-летие Великого Октября и 100-летие со дня рождения В. И. Ленина. А. Л. Наседкин начинает работать над темой первых годов становления Советской власти. Три картины — «В колхоз!» (1960), «Хлеб революции» (1965), «Продотряд» (1967) — образуют своеобразный триптих. Уже перечень самих дат работы над полотнами говорит о том, как много лет отдал А. Л. Наседкин воплощению темы, посвященной судьбам крестьянства.

Прошло немало лет, прежде чем Наседкин решился написать полотно, посвященное военной теме — картину «За Волгой земли нет» (1975). «В картине, — рассказывал Анатолий Леонидович, — я изобразил солдата — сталинградца. Долго искал натуру, чтобы в одном человеке отразить героические черты всего народа, победившего в смертельной схватке. Писал много проб, этюдов, и то, что, в конце концов, перенес на холст, — это обобщенный образ воина, каким я сам видел его на войне». В этом образе, так же, как и в образе красноармейца в «Продотряде», художник использовал какие-то едва уловимые свои черты.

В 1975 году художник решил рассказать на холсте о себе. «Автопортрет», написанный в этом году, — это образ человека — творца, изображенного в минуту глубоких раздумий. Художник выбрал самую простую сидячую позу, скромную, негромкую, нейтральную серо-голубую с чёрным оттенком колоритную гамму, которая бы гармонировала с его психологическим состоянием.

Вообще жанр портрета привлекал художника не меньше, чем станковая живопись. В семейном архиве — множество портретов крестьян, рабочих, студентов, друзей художника. Особое место среди них занимают портреты членов семьи А. Л. Наседкина, так как они составляют своеобразную родословную: портреты матери, сестры и племянницы, жены и дочери, зятя и внучек — все это будет передаваться из поколения в поколение, рассказывая потомкам об их предках…

В 1976 году в Харькове, а затем и в Киеве с большим успехом прошла персональная выставка Анатолия Леонидовича Наседкина. Она стала своеобразным итогом двадцатипятилетней деятельности творца. Искусствоведы назвали А. Л. Наседкина одним из лучших представителей харьковской художественной школы. Выставка произведений А. Л. Наседкина имела ретроспективный характер. Она знакомила с многогранным творчеством художника, начиная с первых самостоятельных работ после окончания Харьковского художественного института. На ней были представлены как законченные, известные общественности работы, так и этюды, эскизы к картинам, рисунки, автолитографии, иллюстрации.

С начала 1970-х годов и до конца жизни А. Л. Наседкин увлекался натюрмортами и пейзажами. Ему интересно было передать свежесть и красоту только что собранного букета полевых цветов, или сиюминутное состояние природы, или динамику движения, цвета и композиции, которая характеризует дух времени. По нескольким пейзажам можно «прочитать» историю улиц Культуры и Ленина, где жил художник: «Дорога на Шатиловку» (1958), «Строительство бассейна „Пионер“» (1970), «Первый снег» (1971), «Вид на улицу Ленина» (1981), «Вид на улицу Коломенскую» (1982).

В начале 90-х годов он вновь возвращается к Шевченковской теме. Начинает несколько крупномасштабных полотен, посвященных Великому Кобзарю, делает зарисовки, этюды, наброски. Из Англии, Франции и Японии, где в конце 80-начале 90-х годов прошли выставки с участием его полотен, приходят приглашения на новые выставки. Отметив свой 70-летний юбилей, художник полон энергии и планов. Однако 26 июля 1994 года Анатолий Леонидович Наседкин умер.

Звания, премии, награды

• народный художник УССР (1974)
• заслуженный деятель искусств УССР (1968)
• Государственная премия УССР имени Т. Г. Шевченко (1985) — за цикл живописных произведений о колхозном строительстве «В колхоз», «Хлеб революции», «Продотряд», «Земля»
• орден Отечественной войны II степени (6.11.1985)
• орден «Знак Почёта»
• медаль «За отвагу» (1943)

Произведения

• «Дубинушка» (1952)
• «Проводы М. Горького в Новгороде» (1955)
• «В колхоз» (1960)
• «Хлеб революции» (1965)
• «Продотряд. 20-е годы»(1967)
• «За Волгой земли нет» (1975)
• «Г.Квитка-Основьяненко на ярмарке в Харькове в 1820-х годах» (1987)
• «Харьковский государственный университет — Родине» (1979—1980)

Ссылки

• [www.nasedkin.kharkov.ua Официальный сайт, посвященный художнику]
• [kharkov.vbelous.net/imapart.htm Изобразительное и прикладное искусство]
• [www.mediaport.ua/news/culture/13639/Художник_Анатолий_Наседкин:_масштабные_сюжеты_и_сильные__люди Персональная выставка в мае 2004 года]
• [artru.info/ar/19347/ Наседкин Анатолий Леонидович — АртРу.инфо]
• [history.sgu.ru/authors/?aid=508&fL=%CD Российская история в зеркале изобразительного искусства — Наседкин А.]
• [www.gavrylova.com/?page=new&id=82 Рейтинг самых лучших художников Украины(100)…]
• [www.artmuseum.lg.ua/cgi-bin/col.pl?cat=5-1&page=38&show=0659jv-s Луганский областной художественный музей: «В дни Октября» Наседкин А. Л.]

Отрывок, характеризующий Наседкин, Анатолий Леонидович

– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.