Население Парагвая

Парагва́йцы (paraguayos) — основное население Парагвая. Общая численность населения Парагвая — 6 783 300 чел. (2015 г.). В Парагвае — 6 млн, в Аргентине — 500 тыс., в Бразилии — 70 тыс. Основная религия — католицизм.

В Парагвае более 75 % населения являются метисами — потомками смешанных браков индейцев и белых. Чистокровные индейцы составляют 2 %, белое население — 20 %, 3 % приходится на долю жителей африканского и азиатского происхождения (в основном корейцы и китайцы). В отличие от всех остальных стран Южной Америки, в Парагвае для межнационального общения широко используется язык коренного населения, гуарани. 37 % говорят только на гуарани, половина населения владеет испанским и гуарани, 7 % населения владеют только испанским и 6 % — немецким, японским или корейским языками. Среди парагвайцев европейского происхождения много немцев (около 1/4), часть из них (меннониты) живут в изолированных колониях на западе страны. Есть также итальянцы, русские, поляки и украинцы. В стране два государственных языка, испанский, который понимают лишь 50 % населения, и гуарани, на котором говорят 80—95 % местного населения.

Происхождение

Ядро нации составляют метисы от браков испанских колонизаторов и индейцев гуарани, в меньшей степени негров. Нация формировалась в условиях жестокой борьбы против колонизаторов. Независимость государство получило в 1811 г. После провозглашения независимости первым правителем в стране стал Хосе Родригес Гаспар Франсиа. Он и его преемники проводили политику создания самодостаточной экономики и усиления позиций страны в регионе. Во второй половине XIX в. местное население сильно сократилось в результате войны с Аргентиной, Уругваем и Бразилией. Парагвай также потерял 1/2 своей территории. В дальнейшем народ испытал гнет местной диктатуры.

Первые сведения о парагвайских индейцах в Европе появились в 16 в. О них писали Шмидель, Кабеса де Вака, Руис Диас де Гусман. Более поздние сведения, более подробные, в XVII—XVIII вв. принадлежат иезуитам Лосано, Шарлевуа, Геваре, Эрвасу, Николо дель Течо и др.

Сейчас, кроме метисов, в стране проживают и отдельные группы индейцев. Прежде всего, это — гуарани, затем каингуа («жители лесов»), это те же гуарани, но жившие вне миссий. В Западном Парагвае живут представители типа индейцев Чако, крупнейшее племя — кайяпо.

Быт и хозяйство

Большая часть населения занята в сельском хозяйстве, в животноводстве. Преобладает пастбищное скотоводство(разведение крупного рогатого скота). В земледелии главная культура — хлопчатник. Развивается промышленность, растет число занятых в ней.

Большинство парагвайцев живет в деревнях по 100—130 домов. Жилище имеет 3 стены из сырцового кирпича. Крыша — из соломы, тростника или пальмовых листьев. Для поддержки используется бамбук, из него же делают заборы. Пол — земляной.

Одежда — европейского типа, в основном домотканая.

Пища — кукуруза, бобы, маниок и др. продукты. Используется масло из плодов пальмы ватаи, из её сока готовится алкогольный напиток чича. Из блюд наиболее употребительные — кукурузная каша (абати пороро), пирожки из кукурузной муки (чипас). Самый любимый напиток — парагвайский чай (йерба-матэ).

Из ремесел развиты домашнее ткачество, изготовление пончо, знаменитых парагвайских кружев нандути, посуды, глиняных статуэток.

Развито народное музыкальное искусство, танцы, песни, сохраняются старинные музыкальные инструменты. Национальная литература испытала значительное влияние индейского фольклора.

Литература

• Шейнбаум Л. С. Парагвайцы // Народы и религии мира, под ред. В. А. Тишкова, М., 1998.
• Латинская Америка: энциклопедический справочник, том 2, гл.ред. В. В. Вольский, М., 1982.
• Народы Америки, том 2, под ред. А. В. Ефимовой и С. А. Токарева, М., 1959.

Отрывок, характеризующий Население Парагвая

– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.