Население Праги

Прага — город с долгой и сложной демографической историей, которая во многом типична для городов Центральной Европы. По данным последней оценки на 30.06.2008 население столицы Чехии в рамках административных границ составляло 1 223 368 человек. В целом в пражской агломерации вместе с городами-спутниками проживало около 1,9-2,0 млн человек. Прага была единственным городом-миллионником Чехословакии и Чехии (для сравнения в столице Словакии — г. Братислава проживает 428,7 тыс. чел. (2001 г., перепись). Как и в большинстве городов Восточной и Центральной Европы в середины 1990-х гг. естественный прирост населения в городе минимален и основной источник роста населения столицы — внутренняя и особенно внешняя миграция. Средняя плотность населения — 2.473 чел/км², что значительно выше, чем в Братиславе (1.157 чел./км²).

Динамика численности населения

Динамика численности населения Праги и поселений-спутников

Год	1230	1370	1600	1804	1837	1850	1880	1900	1925	1950	1980	1991	2001
Население Праги	4 000	40 000	60 000	90 000	105 500	118 000	162 000	201 600	718 300	931 500	1 171 342	1 214 174	1 169 106
Вместе с пригородами						128 000	349 574	559 435		1 057 570	1 182 186	1 214 174	1 169 106

• 2008 г.: 1 223 368 чел. или около 12% населения Чешской республики.

Расселение

Во второй половине XX века в результате крупномасштабного промышленного развития, население Праги резко увеличилось. Начался процесс его интенсивной субурбанизации. В настоящее время в историческом центре города проживает лишь около 40 тыс. человек.

История и национальный состав

Город был основан в X веке как небольшое, но стратегически важное славянское поселение. Западные славяне в основном поглотили автохонное кельтское население. Однако в период раннего Средневековья славянское население города росло крайне медленно. Так, к 1230 г. в поселении насчитывалась лишь около 4 тыс. жителей. Ситуация резко меняется в конце ХIII — нач. ХIV вв., когда усиливается приток немецких колонистов и значительно увеличивается еврейская община. Немцы становятся преобладающей этноязыковой группой города. И всё же после резкого роста населения в XIV веке, когда оно достигло 40 тыс. (1370), темпы роста снижаются. В 1837 г., то есть почти 470 лет спустя в городе проживало лишь 105,5 тыс. человек. Новый рывок численности начинается в период бурного промышленного развития города в конце ХIХ — нач. XX веков, когда в город для работы на фабриках и заводах начали прибывать чешские крестьяне. Именно во второй половине XIX века город пережил важную этническую трансформацию. Подавляющее большинство населения города вновь составили чехи.

Этноязыковая история Праги

С конца 1950-х подавляющее большинство населения города составляют чехи (около 90 %), однако долгое время город был одним из самых многонациональных в Европе. В нём уживались представители трёх общин: славянской, германской и еврейской. Значителен был и конфликтный потенциал города.

Германизация

Карл IV и его сын Венцель IV перенесли в Прагу столицу Священной Римской империи во второй половине XIV века со всеми вытекающими отсюда последствиями. В XIV-XVIII веках при поддержке германской, а затем и австрийской знати, стремящейся к ассимиляции славян, резко усиливается приток немецких колонистов, постепенно монополизовавших экономическую и политическую сферу жизнедеятельности города. На долгие века чехи утрачивают практически все административно-политические рычаги. Немецкое население города в 1348 г. основывает Карлов университет, который становится первым немецким университетом вообще и первым университетом Центральной Европы в частности. Поскольку он был основан представителями немецкой общины Чехии, он обслуживал в первую очередь её интересы. Образование в университете велось на немецком языке до конца XIX века, когда Прага уже находилась в подчинении Австро-Венгрии. Чешский язык в самом городе практически выходит из употребления в XV-XVIII веках, сохраняясь, однако, как средство устного общения в сельских поселениях вокруг Праги. Это время стало периодом расцвета немецкой Праги и нашло отражение в её культуре и архитектуре.

Этноязыковой переход

XIX век становится переломным. Начинается интенсивная миграция чешских крестьян в город, особенно во второй половине столетия. Рождаемость молодых чехов-мигрантов в городе также значительно превышает показатели более старой немецкой общины. Под демографическим давлением чехов и в условиях нарастающей этноязыковой напряжённости начинается постепенный отток этнических немцев из города на периферию Чехии и Моравии (Судеты), где немецкое большинство сохраняется до середины XX века. К 1848 году, когда Австро-Венгрию потрясла череда этно-социальных революций, доля людей считающих немецкий язык родным сократилась до 48 %. При этом значительная часть остававшихся немецкоязычных — евреи, сосредоточенные исторически в так. наз. Пражском гетто. Вслед за венграми, прибывающее чешское население быстро и успешно добивается новых уступок со стороны Австрии. Чешская интеллигенция, в частности чешские будители начинают решительные выступления против политики германизации австрийских властей на языковом фронте, возрождая чешский язык, зачастую ориентируясь на русский. В 1861 г. чехи получают большинство мест в городской Думе Праги. По инициативе чешского большинства в 1882 Карлов университет разделился на два потока: чешский и немецкий (существовал до 1945 г.). Хотя вплоть до конца Второй мировой войны немецкий язык в городе сохранял важную роль языка межнационального общения, науки и крупного делового сектора, однако число его носителей, а следовательно и его употребление неумолимо сокращалось. По переписи 1880 г., доля считающих немецкий язык родным сократилась до 14 % (42.000 чел.), а по переписи 1910 г. — лишь 6,7 % населения города (37.000) чел. назвали немецкий язык родным. Даже представители еврейской общины постепенно начали переходить с немецкого языка на чешский. Число этнических евреев в городе к 1939 г. достигло 120 тыс. (около 16 %), однако около 80 тыс. из них было уничтожено в ходе Холокоста. Немецкая оккупация Чехословакии, завершившаяся поражением германской стороны, закончилась депортацией немецкоязычного населения города и, соответственно, закрытием немецкого потока в университете. Большая часть оставшегося еврейского населения эмигрировала в США и Израиль или ассимилировалась. После 1946 г. Прага превращается в преимущественно чешский город. Во времена Чехословакии единственными заметными меньшинствами в городе были словаки и цыгане. Цыганская община оценивается в 9 000-10 000 чел.

Иммиграция

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

После 1990 г. Прага приняла ещё большее количество экономических мигрантов. По данным за 2006 г., 8,77 % населения Праги составляли иностранцы. Среди них наиболее заметны:

• Словаки 50 000
• Украинцы 50 000
• Граждане РФ и Республики Беларусь: 20 000
• Граждане других стран СНГ: 10 000
• Граждане бывшей республики Югославия: 10 000
• Вьетнамцы 15 000-20 000
• Прочие 10 000

Отрывок, характеризующий Население Праги

– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.