Натансон, Амалия

Амалия Натансон

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Амалия Малка Натансон в замужестве Амалия Фрейд (род. 18 августа 1836, Броды (теперь Львовская область Украина) — ум. 12 сентября 1930) — мать Зигмунда Фрейда (Freud), австрийского невропатолога, психотерапевта, психолога, культуролога и философа, создателя психоанализа и фрейдизма.

Бабушка Фрейда по линии матери была одесситка и до шестнадцати лет Амалия Натансон росла в Одессе, где проживали два её брата; затем с родителями переехала в Вену.

Брак родителей З. Фрейда — Якоба Фрейда и Амалии Натансон был заключен 29 июля 1855 года — в Вене. Амалия была второй женой Якоба Фрейда (1815—1896), — мелкого коммерсанта, торговца шерстью и сукном. Она была более чем вдвое моложе своего мужа: Якобу было 40 лет, Амалии — 19. Она была младше даже обоих сыновей Якоба от его предыдущего брака.

Амалия Натансон родила восьмерых детей. У неё было четырнадцать внуков и девятнадцать правнуков.

После первенца Зигмунда Фрейда, в котором она души не чаяла, «золотом Зиги», у неё родились пять дочерей и два сына: Анна (1858—1955), Роза (1860—1942), Мария (Мици) (1861—1942), Адольфина (Дольфи) (1862—1942), Паула (1864—1942), Юлиус (1857—1858) и Александр (1866—1943). Взаимную нежную привязанность мать и её сын Зигмунд Фрейд пронесли через всю жизнь.

С 1856 по 1859 семья Фрейдов покинула Фрейберг (Австро-Венгрия, ныне Пршибор, Чехия), затем некоторое время проживала в Лейпциге.

В 1860 Амалия с семьей поселилась в Леопольдштадте — еврейском квартале Вены.

Умерла от туберкулеза в преклонном возрасте (95 лет) в Вене.

По предположению украинских историков психоанализа, во Львовской области до сих пор могут проживать родственники Амалии Натансон.

Ссылки

• [www.lpsy.ru/biografiya_z.freyda Биография З.Фрейда]
• [auden.stanford.edu/cgi-bin/auden/individual.php?pid=I6528&ged=auden-bicknell.ged&tab=0 Amalie Nathansohn]

Отрывок, характеризующий Натансон, Амалия

– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!