Хейл, Натан

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Натан Хейл»)
Перейти к: навигация, поиск
Натан Хейл
англ. Nathan Hale

Памятник в Сити-Холл-Парк
Место рождения:

Ковентри, США

Натан Хейл (англ. Nathan Hale, 6 июня 1755 — 22 сентября 1776) — солдат Континентальной армии во время американской Войны за независимость.



Биография

Натан Хейл родился 6 июня 1755 года в Ковентри, Коннектикут, в семье Ричарда Хейла и Элизабет Хейл (в девичестве Стронг). В возрасте 13 лет (в 1768 году) поступил в Йельский университет, который с отличием закончил в 1773 году, после чего стал школьным учителем.

После начала Войны за независимость в 1775 году Хейл присоединился к ополчению Коннектикута и получил звание первого лейтенанта. Его подразделение участвовало в осаде Бостона, однако нет достоверных сведений относительного того, участвовал ли в нём непосредственно сам Хейл. К началу 1776 года, тем не менее, он уже имел звание капитана.

После победы англичан в битве при Лонг-Айленде и занятия ними Нью-Йорка Хейл оказался единственным добровольцем, который сам вызвался для проведения разведывательной миссии по сбору информации о перемещениях британских войск, невзирая на большую опасность, и был переправлен туда 12 сентября, после чего в течение некоторого времени успешно выполнял свою задачу и даже сумел, находясь во главе небольшой группы партизан-патриотов, угнать шлюпку с продовольствием прямо «из-под носа» военного корабля. Однако 21 сентября он, переодетый в учителя-голландца, был захвачен англичанами в плен; за шпионаж полагалась смертная казнь.

Более всего он известен благодаря своим предположительным последним словам, произнесённым перед казнью через повешение: «Я сожалею лишь о том, что у меня есть всего одна жизнь, чтобы отдать её за мою страну». Существует также легенда о том, что Хейлу перед казнью не предоставили Библию и священника, несмотря на его просьбы.

В США Хейл с конца XVIII века считается национальным героем и мучеником революции, в 1985 году он был официально объявлен национальным героем штата Коннектикут. Ему воздвигнуто множество памятников (самый известный — в Сити-Холл-Парк, Нью-Йорк), в его честь названы различные учебные заведения, военные объекты и так далее.

Напишите отзыв о статье "Хейл, Натан"

Примечания

Библиография

  • Ortner, Mary J. [www.connecticutsar.org/patriots/hale_nathan_2.htm Captain Nathan Hale (1755–1776)]. The Connecticut Society of the Sons of the American Revolution (2001). [www.webcitation.org/6BlP33BX5 Архивировано из первоисточника 29 октября 2012].
  • Hutson, James [www.loc.gov/loc/lcib/0307-8/hale.html Nathan Hale Revisited]. Information Bulletin: July/August 2003. Library of Congress. — «[A newly discovered] account of the capture of Nathan Hale fits the facts as we know them so well that one is tempted to accept it as being substantially true.»  [www.webcitation.org/6BlP3TcEh Архивировано из первоисточника 29 октября 2012].
  • [www.u-s-history.com/pages/h550.html Nathan Hale, American Patriot]. U-S-History.com. [www.webcitation.org/6BlP4338K Архивировано из первоисточника 29 октября 2012].
  • Эта статья (раздел) содержит текст, взятый (переведённый) из одиннадцатого издания энциклопедии «Британника», перешедшего в общественное достояние.

Отрывок, характеризующий Хейл, Натан



В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.