Наторп, Пауль Герхард

Пауль Герхард Наторп
Paul Gerhard Natorp
Дата рождения:	24 января 1854(1854-01-24)
Место рождения:	Дюссельдорф
Дата смерти:	17 августа 1924(1924-08-17) (70 лет)
Место смерти:	Марбург
Страна:	Германия Германия
Школа/традиция:	марбургская школа, неокантианство

Па́уль Ге́рхард На́торп (нем. Paul Gerhard Natorp, обычно именуется без второго имени: Па́уль На́торп; 24 января 1854, Дюссельдорф — 17 августа 1924, Марбург) — немецкий философ-идеалист, наряду со своим учителем Г. Когеном (Cohen) глава Марбургской школы неокантианства.

Биография

С 1871 года изучал в Берлинском университете музыку, историю и классическую филологию, затем изучал филологию у Г. Узенера в Боннском университете, с 1874 года — в Страсбургском университете, где в 1876 году сдал государственный экзамен и защитил диссертацию по истории Пелопоннесской войны.

В эти годы увлечен Брамсом, Шуманом, Бахом, Бетховеном, в особенности Вагнером. Пишет собственные музыкальные сочинения, испытывая ужасные мучения от невозможности выбрать между наукой и музыкой. В конце концов обратился за советом к И. Брамсу (1875), чей ответ его «порядочно расстроил». Наряду с музыкой увлекается математикой.

Философское образование получил в Страсбурге у Эрнста Лааса, философа-позитивиста и автора работы «Кантовские аналогии опыта» (1876), в те же годы открыл для себя неокантианскую философию Ланге и Когена.

С 1880 года — в Марбурском университете, где в 1881 году защитил докторскую диссертацию по философии «Теория познания Декарта. К предыстории критицизма».

С 1885 года экстраординарный, а с 1893 года ординарный профессор философии и педагогики Марбургского университета. Занимал эту должность до выхода на пенсию в 1922 году.

Философия

Кантовское понятие «вещи в себе» трактуется у Наторпа лишь в качестве «предельного понятия», побудительного начала научного познания.

Классическим примером научного знания Наторп считает математический анализ, усматривая в истории математики и естествознания тенденцию к вытеснению всех специальных объектов исследования конструкциями чистой мысли.

В работах по истории античной философии Наторп истолковывает её в духе идеализма Нового времени, сближая, в частности, метод Платона с трансцендентальным методом Канта в его интерпретации Марбургской школой.

Социальная педагогика

Наторп уделял большое внимание проблемам так называемой социальной педагогики, которая тесно связана с возникшей внутри Марбургской школы идеей этического социализма.

Сочинения

• Natorp P. Allegemeine Psychologie nach kritischer Methode. 1. Buch: Objekt und Methode der Psychologie. Tübingen, 1912. – 352 S.
• Natorp P. Fjedor Dostojewskis Bedeutung für die gegenwärtige Kulturkrisis: Mit einem Anhang zur geistigen Krisis der Gegenwart. Jena, 1923. – 41 S.
• Natorp P. Hermann Cohen als Mensch, Lehrer und Forscher. Marburg, 1918. – 30 S. – (Marburger Akademische Reden, Nr. 39).
• Natorp P. Die logischen Grundlagen der exakten Wissenschaften. Leipzig – Berlin, 1910. – XX, 416 S.
• Natorp P. Philosophie, ihr Problem und ihre Probleme. Einführung in den kritischen Idealismus. Göttingen, 1911. – 172 S. – (Wege zur Philosophie; 1).
• Natorp P. Philosophische Propädeutik (Allgemeine Einleitung in die Philosophie und Anfangsgründe der Logik, Ethik und Psychologie). 2. Aufl. Marburg, 1905.
• Natorp P. Philosophische Systematik. Aus dem Nachlass hrsg. von H. Natorp. Mit der Gedankrede zum 100 Geburtstag von H.-G. Gadamer sowie mit Einl. und textkritischen Anwerk. von H. Knittermeyer. Hamburg, 1958. – XL, 420 S.
• Natorp P. Platos Ideenlehre: Eine Einführung in den Idealismus. Hamburg, 2004. – 572 S. Перевод на англ.: Natorp P. Plato's Theory of Ideas. An Introduction to Idealism / Edited with an introd. by V. Politis. 1st english transl. by V. Politis and J. Connolly. 2004. – (International Plato Studies; 18).
• Natorp P. Recht und Sittlichkeit. Ein Beitrag zur kategorialen Begründung der praktischen Philosophie. Mit besonderem Bezug auf Hermann Cohens «Ethik des reinen Willens» und Rudolf Stammlers «Theorie der Rechtswissenschaft» // Kant-Studien. 1913. Bd. XVIII. H. 1–2. S. 1–79.
• Natorp P. Religion innerhalb der Grenzen der Humanität. Ein Kapitel zur Grundlegung der Sozialpädagogik. 2-te durchgesehene und um ein Nachwort vermehrte Aufl. Tübingen, 1908. – VII, 126 S.
• Natorp P. Sozialpädagogik. Theorie der Willenserziehung auf der Grundlage der Gemeinschaft. Stuttgart, 1899. – VIII, 352 S.
• Natorp P. Gesammelte Abhandlungen zur Sozialpädagogik. Abt. 1. Historisches. Stuttgart, 1907. – VIII, 510 S.
• Natorp P. Selbstdarstellung // Die deutsche Philosophie der Gegenwart in Selbstdarstellungen. Hrsg. von P. Schmidt. 2. Aufl. Bd. 1. Leipzig, 1923. S. 161–190.
• Natorp P. Sozialidealismus. Neue Richtlinien sozialer Erziehung. Berlin, 1920.
• Natorp P. Individuum und Gemeinschaft. Jena, 1921.
• Natorp P. Über objektive und subjektive Begründung der Erkenntniss // Philosophische Monatshefte. 1887. Bd. XXIII. S. 257–286.
• Natorp P. Zum Gedächtnis Kants. Sonderdruck aus «Deutsche Schule. 1904. H. II». - Leipzig, 1904. – 23 S.
• Наторп П. Избранные работы / Сост. В.А. Куренной. - М., 2006. – 384 с. – («Университетская библиотека Александра Погорельского»).
• Наторп П. Кант и Марбургская школа // Новые идеи в философии. Непериодическое издание под ред. Н.О. Лосского и Э.Л. Радлова. Сб. № 5. - СПб., 1913. - С. 93–132; Перепеч.: Наторп П. Избранные работы. - С. 121–144.
• Наторп П. Культура народа и культура личности. Шесть лекций П. Наторпа, проф. Марбургского университета. Пер. с нем. М.М. Рубинштейна. - СПб., 1912. – 189 с. Перепеч.: Наторп П. Избранные работы. - С. 147–294.
• Наторп П. Логика. Обоснование и логическое построение математики и математического естествознания. (Сжатое пособие к лекциям). Пер. с нем. В.А. Радзиевского с пред. И.И. Лапшина. - СПб., 1909. – 64 с.
• Наторп П. Общая педагогика. Пер. Б.А. Фохта. - М., 1910.
• Наторп П. Песталоцци. Его жизнь и его идеи. Пер. с нем. М.А. Энгельгардта. - СПб., 1912. – 104 c.; Пг., 1918, 2-е изд. – 104 с.; 1920, 3-е изд. – 168 с.
• Наторп П. Принцип относительности // Минковский Г. Пространство и время. Пер. И.В. Яшунского. - СПб., 1911. С. 75–93.
• Наторп П. Развитие народа и развитие личности. Перев. с нем. А. Пальчика. СПб., 1912. – 144 с.
• Наторп П. Социальная педагогика. Теория воспитания воли на основе общности. Пер. А.А. Громбаха с 3-го доп. нем. изд-я. - СПб., 1911. – XXVI, 360 с.
• Наторп П. Социальный идеализм // Диалог. Карнавал. Хронотоп. - 1995. - № 1. - С. 55–126; Перепеч.: Каган М.И. О ходе истории. - М., 2004. -С. 98–149.
• Наторп П. Философия и психология // Логос. - СПб. - 1914. Т. 1. Вып. 1. С. 34–56; Перепеч.: Наторп П. Избранные работы. С. 27–54.
• Наторп П. Философия как основа педагогики. Пер. с нем., предисл. Г.Г. Шпета. — М., 1910. – 106, [1] с.; Перепеч.: Наторп П. Избранные работы. - С. 297–383.
• Наторп П. Философская пропедевтика. (Общее введение в философию и основные начала логики, этики и психологии). Пер. с 3-го нем. изд. под ред. и с предисл. Б.А. Фохта. - М., 1911. – 118, [1] с.; Перепеч.: Наторп П. Избранные работы. - С. 57–118.
• Наторп П. Об исходном пункте философии. Пер. с нем., коммент. и послесл. Н.А. Дмитриевой // Кантовский сборник. – Калининград. – 2009. – № 1 (29). С. 110–121.

Литература

• Зеньковский В.В. Платон в истолковании П. Наторпа // Вопросы философии и психологии. 1908. Кн. 95. С. 588-619.
• Селитренников А.М. Новая система панлогизма // Вопросы философии и психологии. 1911. Кн. 106. С. 94-115.
• Сорокин П.А. Реферат: П. Наторп. Социальная педагогика // Вестник психологии, криминальной антропологии и гипнотизма. 1911. № 4. С. 100-109.
• Белов В.Н. Неокантианство. Ч. 2: Пауль Наторп. — Саратов: Изд-во Саратовского университета, 2002.
• Фохт Б.А. Избранное (из философского наследия). Публик., предисл. и коммент. Н.А. Дмитриевой. — М.: Прогресс-Традиция, 2003.
• Дмитриева Н.А. Русское неокантианство: «Марбург» в России. Историко-философские очерки. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2007. С. 78-106.
• Неокантианство немецкое и русское: между теорией познания и критикой культуры / Под ред. И.Н. Грифцовой и Н.А. Дмитриевой. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010.

Отрывок, характеризующий Наторп, Пауль Герхард

Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]