Натсир, Мохаммад

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мохаммад Натсир
Mohammad Natsir<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер-министр Индонезии
5 сентября 1950 года — 26 апреля 1951 года
Президент: Сукарно
Предшественник: Абдул Халим
Преемник: Сукиман Вирьосанджойо
Министр информации Индонезии[id]
12 марта 1946 года — 26 июня 1947 года
Глава правительства: Сутан Шарир
Президент: Сукарно
Предшественник: Амир Шарифуддин
Преемник: Сетиади
Министр информации Индонезии[id]
29 января 1948 года — 4 августа 1949 года
Глава правительства: Мохаммад Хатта
Президент: Сукарно
Предшественник: Шахбудин Латиф[id]
Преемник: Шафруддин Правиранегара
 
Вероисповедание: Ислам
Рождение: 17 июля 1908(1908-07-17)
Алахан-Панджанг[en], Солок, Западная Суматра, Голландская Ост-Индия
Смерть: 6 февраля 1993(1993-02-06) (84 года)
Джакарта, Индонезия
Отец: Мохаммад Идрис Султан Сарипано
Мать: Хадиджа
Супруга: Нурханар
Партия: Индонезийская исламская партия (с 1938); Машуми (с 1945)
Профессия: политик, общественный и религиозный деятель
 
Награды:

Национальный герой Индонезии

Моха́ммад Натси́р (индон. Mohammad Natsir; 17 июля 1908 года, Алахан-Панджанг[en] — 6 февраля 1993 года, Джакарта) — индонезийский политик, религиозный и общественный деятель. Член партии Машуми. Премьер-министр Индонезии (1950—1951), министр информации Индонезии (1946—1947, 1948—1949). Национальный герой Индонезии.





Ранние годы жизни

Мохаммад Натсир родился 17 июля 1908 года в западнояванской деревне Алахан-Панджанг[en] в семье Мохаммада Идриса Султана Сарипадо (индон. Mohammad Idris Sutan Saripado), государственного служащего, и его жены Хадиджи (индон. Khadijah)[1][2]. В 1916 году поступил в нидерландскую школу для коренного населения[en] (индон. Hollandsch-Inlandsche School) в Паданге; месяц спустя перевёлся в аналогичную школу в Солоке, где проучился три года, в свободное от школы время занимаясь самостоятельным изучением ислама[1][2]. В 1919 году он, вместе со своей старшей сестрой, перевёлся обратно в Паданг, где в 1923 году продолжил обучение в средней школе[en] (индон. Meer Uitgebreid Lager Onderwijs)[2].

В 1920-е годы Натсир начал заниматься общественной деятельностью, вступив в организацию Союз молодых мусульман (нидерл. Jong Islamieten Bond). Также в это время он брал уроки игры на скрипке[2][3].

После окончания школы Натсир переехал в Бандунг, где продолжил обучение в общей средней школе[id] (индон. Algemeene Middelbare School)[2][3]; позже Натсир признавался, что выбрал эту школу за её соответствие западным стандартам образования[1]. С 1928 по 1932 год занимал пост руководителя Ассоциации молодых мусульман в Бандунге[4]. Пройдя двухлетнее обучение в педагогическом колледже для коренных жителей, он начал заниматься педагогической работой. После переезда в Бандунг, он продолжил изучение ислама, в особенности интересуясь интерпретацией Корана. Его наставником в области ислама в это время был Ахмад Хассан[id], лидер организации Персатуан Ислам[id][5].

Карьера

В молодости Натсир активно занимался журналистикой. В 1929 году он написал две статьи, опубликованные в газете Algemeen Indische Dagblad под заголовками «Коран и евангелисты» (нидерл. Qur'an en Evangelie) и «Мухаммед как пророк» (нидерл. Muhammad als Profeet). С 1929 по 1935 годы был одним из редакторов газеты «Пембела Ислам» (индон. Pembela Islam — «Защитники ислама»), писал статьи о религии для газет «Панджи Ислам» (индон. Pandji Islam — «Знамя ислама»), «Педоман Машаракат» (индон. Pedoman Masyarakat — «Проводник народа») и «Аль-Манар» (индон. Al-Manār — «Факел»). В 1930 году им была основана школа «Пендидикан Ислам» (индон. Pendidikan Islam — «Исламское образование»), просуществовавшая до 1942 года, когда Индонезия была оккупирована Японией[6].

Хорошие отношения сложились у Натсира с известным исламским богословом Агусом Салимом[7]; в середине 1930-х годов он принял участие в дискуссии между Салимом и одним из лидеров национально-освободительного движения, будущим президентом Сукарно о роли ислама в независимой Индонезии[8]. В 1938 году Натсир вступил в ряды Индонезийской исламской партии (индон. Partai Islam Indonesia), с 1940 по 1942 год возглавлял её отделение в Бандунге[8][4]. Во время японской оккупации вступил в партию Машуми, в 1945 году был избран одним из её председателей, оставаясь им до запрета партии в 1960 году[4][8].

После провозглашения независимости Индонезии Натсир вошёл в состав Центрального национального комитета Индонезии. Занимал пост министра информации в первом[en] и втором кабинете[en] Шарира, а также в первом кабинете[en] Хатты. 3 апреля 1950 года по его инициативе в Индонезии начался процесс, известный как Интегралистское движение Натсира[id] (индон. Mosi Integral Natsir); в результате этого процесса федеративная Республика Соединённые Штаты Индонезии, образованная по итогам Гаагской конференции круглого стола и состоявшая из 17 государственных образований, была преобразована в унитарную Республику Индонезию[9]. С сентября 1950 по апрель 1951 года Натсир возглавлял индонезийское правительство[en][10].

В период «направляемой демократии»[en] Натсир перешёл в оппозицию к президенту Сукарно, входил в состав Революционного правительства Республики Индонезии (РПРИ). После разгрома сил РПРИ правительственными войсками был арестован, с 1962 по 1964 годы находился в тюремном заключении в Маланге. В июле 1966 года окончательно освобождён[11].

После освобождения активно участвовал в деятельности исламских организаций, таких как Majlis Ta’sisi Rabitah Alam Islami и Majlis Ala al-Alami lil Masjid в Мекке, Оксфордский центр исламских исследований[en] и Всемирный мусульманский конгресс[en] в Карачи[6]. Был основателем фонда «Совет по распространению ислама в Индонезии» (индон. Yayasan Dewan Dakwah Islamiyah Indonesia). Критиковал политику нового президента Сухарто, в частности, подписал Петицию пятидесяти[en] — обращение 50 известных государственных и общественных деятелей к правительству, содержавшее критику его действий[11].

Мохаммад Натсир скончался 6 февраля 1993 года в Джакарте[12].

Политические взгляды

Натсир считал своей основной задачей осуществление политики, соответствующей интересам индонезийских мусульман, руководствуясь при этом аятом 56 суры Аз-Зарийат Корана. Он говорил, что его целью является достижение состояния, когда исламское учение «применяется в жизни личности, общества и государства Республики Индонезии»[13]. Также он получил известность как борец за права человека и модернизацию ислама[14].

Натсир считал, что отделение церкви от государства неприемлемо для Индонезии, вступив в этом в противоречия с президентом Сукарно. В поддержку своей позиции он часто цитировал слова Уильяма Монтгомери Уотта о том, что ислам не только религия, но и целая культура. Он был разочарован в политике Сукарно и Сухарто в отношении ислама, сказав в 1970-х годах, что Индонезия «лечит ислам так, как будто лечит кошку от кольчатых червей»[14]. Позже он пытался создать собственную версию государственной идеологии Панча Сила, приведя её в соответствие с нормами ислама[14].

Литературная деятельность

Натсир опубликовал 45 книг и монографий, а также несколько сотен статей, посвящённых его взглядам на ислам. В его ранних работах, написанных на голландском и индонезийском языках[15], он рассматривает исламскую доктрину, культуру, взаимоотношения между исламом и политикой, а также роль женщин в исламе[16]. Его поздние произведения, написанные в том числе и на английском языке[15], затрагивают темы политики, проповеди ислама, а также взаимоотношений ислама и христианства[17]. Поэт Аджип Росиди[en] и исламский философ Хамка[en] отмечали, что произведения Натсира имеют ценность и в качестве исторических документов, и в качестве пособий для будущих мусульман[15]. Брюс Лоуренс называл его «самым выдающимся политиком исламской реформы»[18].

Награды

В 1967 году Натсиру была присвоена почётная докторская степень по литературе от исламского университета Ливана, а в 1980 году — награда Фонда короля Фейсала[en]. В 1991 году он стал почётным доктором двух малайзийских университетов — Национального университета Малайзии[en] и Научного университета Малайзии[en][12]. В 1998 году Указом Президента Индонезии № 110/TK/TH.1998 Натсир был посмертно награждён Орденом «Звезда Республики Индонезии» 2-й степени. 10 ноября 2008 года он был провозглашён Национальным героем Индонезии[19].

Личная жизнь

20 октября 1934 года в Бандунге Натсир женился; его жену звали Нурханар (индон. Nurnahar), у них было шестеро детей[12]. Натсир был полиглотом, знал английский, голландский, французский, немецкий и арабский языки; кроме того, он понимал эсперанто[20].

Напишите отзыв о статье "Натсир, Мохаммад"

Примечания

  1. 1 2 3 Ma'mur, 1995, p. 29.
  2. 1 2 3 4 5 Luth, 1999, pp. 21-23.
  3. 1 2 Dzulfikriddin, 2010, pp. 19-20.
  4. 1 2 3 Luth, 1999, pp. 23-24.
  5. Ma'mur, 1995, pp. 30–31.
  6. 1 2 Ma'mur, 1995, pp. 30–33.
  7. Ma'mur, 1995, p. 33.
  8. 1 2 3 Ma'mur, 1995, p. 34.
  9. Luth, 1999, pp. 24-25.
  10. Khouw, 2008, In search of Mohammad.
  11. 1 2 Luth, 1999, pp. 25-26.
  12. 1 2 3 Luth, 1999, p. 27.
  13. Ma'mur, 1995, pp. 34–35.
  14. 1 2 3 Effendy, 2008, Mohammad Natsir.
  15. 1 2 3 Ma'mur, 1995, p. 37.
  16. Ma'mur, 1995, pp. 38–41.
  17. Ma'mur, 1995, pp. 42–46.
  18. Ma'mur, 1995, p. 36.
  19. Tempo, 2008, Sumatra Barat Sambut.
  20. Ma'mur, 1995, p. 30.

Литература

  • M. Dzulfikriddin. [books.google.com/books?id=T1VoE-YgYD0C Mohammad Natsir dalam Sejarah Politik Indonesia: Peran dan Jasa Mohammad Natsir dalam Dua Orde Indonesia]. — Bandung: Mizan, 2010. — ISBN 978-979-433-578-9. (индон.)
  • Ida Indawati Khouw [www.thejakartapost.com/news/2008/08/03/in-search-mohammad-natsir039s-spirit-islamic-revivalism.html In search of Mohammad Natsir's spirit in Islamic Revivalism]. — The Jakarta Post, 2008. — 3 августа.
  • Bahtiar Effendy [majalah.tempointeraktif.com/id/arsip/2008/07/14/LK/mbm.20080714.LK127670.id.html Mohammad Natsir] (индон.). — Tempo, 2008. — 14 Juli. [www.webcitation.org/62mdOoib6 Архивировано] из первоисточника 29 октября 2011.
  • Ilzamudin Ma'mur [digitool.library.mcgill.ca/R/?func=dbin-jump-full&object_id=23228&local_base=GEN01-MCG02 Abul Ala Mawdudi and Mohammad Natsir's Views on Statehood: A Comparative Study] // Masters in Art. — Montreal: McGill University, 1995.
  • [www.tempointeraktif.com/hg/nusa/2008/11/05/brk,20081105-144156,id.html West Sumatra Welcomes Natsir's National Hero] (индон.) // Sumatera Barat Sambut Gelar Pahlawan Nasional Natsir. — Tempo, 2008. — 5 November. [www.webcitation.org/62melaITI Архивировано] из первоисточника 29 октября 2011.
  • Thohir Luth. [books.google.com/books?id=22p8BWSShmgC M. Natsir, Dakwah dan Pemikirannya]. — Jakarta: Gema Insani, 1999. — ISBN 978-979-561-551-4. (индон.)


Отрывок, характеризующий Натсир, Мохаммад

– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.