Науа

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Науа
Самоназвание

Nāhuatlācah

Численность и ареал

Всего: 1,448,937
Мексика
Сальвадор

Язык

науатль, испанский

Религия

римско-католическая церковь, реже традиционные верования

Расовый тип

индейцы

На́уа — этноязыковая общность в Месоамерике, потомки ацтеков. В наибольшем числе проживают в районе городов Ауачапан, Сонсонате, Чалатенанго, Ла-Пас и в департаментах Сан-Сальвадор, Санта-Ана, Кускатлан, Кабаньяс. Основным языком общения служит науатль, на котором разговаривает примерно половина представителей науа, остальные общаются на испанском языке. Существует несколько десятков языков (диалектов) науа, многие из которых взаимно непонятны. Некоторые из них — пипиль или истмо принято считать отдельными языками.

Согласно исследованиям предки науа прибыли из Аридоамерики, где сегодня располагаются юго-западные штаты США и север Мексики. Они отделились от других юто-ацтекских народов примерно 1500 лет назад и мигрировали в центральную Америку. Они стали расселяться в долине Мехико и после VI века основали новые цивилизации, наиболее известные из которых — империя тольтеков, существовавшая с VIII по XII век, и империя ацтеков (с XIV века), которая на пике своего могущества была разрушена испанскими завоевателями.





Происхождение названия

Название «науа» ˈnaːwa-,[1] с науатля переводится как «ясный/понятный/видимый», также другой вариант слова ˈnaːwat(i) можно переводить как «говорящий чисто» или ˈnaːwat͡ɬ «делающий ясным звук», или «хорошо изъясняющийся»[2]. Название является противоположностью слова «пополока» (popoˈloka), которое переводится как «невнятно говорящий и, которое употреблялось по отношению к иным народам и иностранцам.[3] Другое самоназвание народа науатлака происходит из слова во множественном числе naːwaˈt͡ɬaːkaʔ и переводится, как «люди, говорящие на науатле»[2].

Науа также называют ацтеками (астеками), хотя это название имеет иностранное происхождение. Несмотря на это большинство историков продолжают использовать термин „ацтеки“, описывая цивилизацию, созданную народом науа. Себя же представители ацтекской империи называли меши́катль (meːˈʃiʔkat͡ɬ) (единственное число) или меши́ка (meːˈʃiʔkaʔ); вторым словом испанские завоеватели стали обозначать земли Центральной Америки, таким образом образовалось название Мексика[4].

История

Доколумбов период

Археологические раскопки и исследования лингвистов свидетельствуют о том, что науа прибыли из северных пустынь, где сегодня располагается северная часть Мексики и южная часть США. Миграция проходила в несколько волн[5], перед тем, как обосноваться в Мезоамерике, они жили в соседстве в народами кора и уичоль[6]. Первая волна народов науа, или почутеки осели на тихоокеанском побережье Оахака вероятно уже к 400 году нашей эры. Приблизительно к 600 году почутеки создают развитую цивилизацию в Мезоамерике и захватывают власть над народами ото-манге, тотонаками и уастеками[7].

Примерно в X веке другая группа науа, известные, как тольтеки создали мощную государственность со столицей в Толлане, заполучив власть над большей частью центральной Америки[8]. Начиная с данного периода науа становятся доминирующей этнической группой в долине Мехико и далеко за её пределами. Одновременно продолжалась миграция других народов науа из севера. После падения империи Тольтеков среди науа началась массовая миграция некоторые мигрировали на юг и сегодня известны как пипиль. Другие народы науа, создавая собственные государства и города боролись за политическое превосходство. К югу от озера Тескоко земли находились под контролем Сочимилько, западные территории находились под контролем тепанеков, а востоком управлял народ акольуа. При последней волне миграции из севера прибыл другой народ науа — мешика, которые при попытке захватить земли были изгнаны жить на озеро Тескоко, однако через несколько веков они создают могущественное государство, известное, как цивилизация ацтеков и подчиняют себе соседние государства. В последние 300 лет до прихода испанцев ацтеки становятся сильнейшей империей в Центральной Америке, распространяя свой язык и культуру на соседние народы.

Испанское завоевание

В 1519 году испанская экспедиция во главе в Эрнандо Кортесом прибыла на побережье Мексиканского залива недалеко от государства тотонаков, которые в свою очередь находились в подчинении у Ацтекской империи, поэтому сообщение о прибытии чужаков было немедленно отправлено ацтекскому императору Монтесуме II. Передвигаясь внутри страны испанцы вступили в сражение с другим народом науа — тлашкальтеками и одержали победу. Испанцы заключили союз с тлашкальтеками, которые в свою очередь хотели избавится от гнёта ацтеков[9]. До того как испанцы дошли до Теночтитлана, ацтекской столицы, они успели завоевать несколько крупных городов, подконтрольных ацтекам. Хотя испанцев в столице тепло приняли, они жестоко обращались с императором и сделали его своей марионеткой. Ацтекская знать, осознав это изгнала испанцев, которые в свою очередь перебрались в город Тласкала. Через год при поддержке огромной армии тлашкальтеков испанцы начали осаду Теночтитлана, и через несколько месяцев город пал, после чего испанцы установили контроль над оставшимися регионами ацтекской империи. Образовав новое государство, подконтрольное Испании, испанцы признали народы науа своими союзниками и предоставили им некоторые льготы с частичным правом на самоуправление. Недавно историки Стефани Вуд и Мэттью Рестолл утверждали, что народы науа не восприняли слишком болезненно испанское завоевание, так как до этого страдали от бесконечных междоусобных воин[10].

Колониальный период

В ранний период колонизации испанцы начинают процесс христианизации населения, в крупнейших индейских городах строятся церкви, в страну прибывают миссионеры, распространяющие христианство. Также испанцы облагали индейцев налогами. Вскоре испанцы разработали систему Энкомьенды, согласно уставу которой на каждого индейца распространялась трудовая повинность и он был обязан платить дань. Индейцы, отличавшееся особым трудолюбием, получали трудовые ордена. В данный период контакт между испанцами и местным населением сводился к минимуму и касался исключительно собирания налогов и распространения католичества. Многие дворяне и наследные правители науа — тлатоани продолжали удерживать власть в своих городах и в то же время подчинялись испанцам, в обмен на свою автономность они были обязаны собирать у населения дань для испанцев. Также многие дворяне науа принимали христианство, данные показывают, что во многих индейских городах и посёлках, предводители и элита носили христианские имена, а некоторые получали испанский титул дона. По данным на 1535 год, в языке науатль начинают появляться испанские заимствования. Также тогда для языка был составлен латинский алфавит[11].

Науа сыграли важную роль в распространении испанского господства в отдельных уголках центральной америки. В начале колониального правления на юге центральной Америки испанцы при поддержке армии народов науа завоёвывали цивилизации майа, сапотеков и миштеков.

Позже процесс христианизации принимал более агрессивные обороты, тех представителей науа, которые продолжали поклоняться богам и отказывались принимать христианство подергались суровым наказаниям и проводились массовые казни. Но даже те науа, которые принимали новую религию, не отказывались языческих ритуалов и нередко соединяли их с христианскими обычаями, особенно явно это происходило в тех местностях, где испанцы фактически отсутствовали. Испанцы с целью воспитать новое поколения дворян-науа, открыли для них учебные заведение, Санта-Крус де Тлателолько, чтобы воспитать в них католических миссионеров, в заведении ученики обучались испанскому, латыни и науатлю[12]. Во второй период колониального правления с середины XVI века науатль вбирает в себя всё больше испанских слов, главным образов существительные. Начинается культурная ассимиляция коренных народов, о чём свидетельствуют тексты на языке науатль, описывающие правовые документы, сделки, протоколы совета, обращения к короне итд. Городская власть в индейских городах сменяется с элиты и тлатоани на городские советы, образованные по испанскому типу[13]. Особым исключением был крупный город Тласкала , который когда-то сотрудничал с испанцами в борьбе с ацтеками, который как минимум 100 лет после начала колониального правления сохранял традиционную структуру правления[14].

В конце XVI века начинается новая волна христианизации. Испанцы, наблюдая, как местное население смешивает языческие и христианские обычая приходят в выводу, что не целесообразно использовать индейцев как священников и миссионеров. Так в 1555 году все священники-индейцы были официально отстранены, хотя церкви в местных общинах продолжали действовать. Испанцы организовали братства (cofradías), цель которых заключалась в проповедовании «правильного христианства», они также помогали местным в правильном праздновании христианских признаков и организовывали похороны в соответствии с христианскими обычаями. Многие местные жители делали денежные пожертвования церкви, веря, что совершают добродетель и спасают свои души. Некоторые науа предоставляли братству подробные данные о местных жителях, их родственных отношениях, владение собственностью, социальном положении и многое другое[15]. При этом владение грамотностью перестало быть достоянием элиты и письмо уже использовалось в повседневной жизни. Множество текстов, написанных на науатле свидетельствуют об образе жизни местного населения[16][17][18].

Если в XVI веке записи на науатле представляли смесь изображений и слов, то с середины XVII века это в основном уже полноценные тексты. Многие писатели науа создавали смешанные тексты на основе науатля и испанского[19][20][21]. Тогда же впервые появляются тексты, где авторы озабочены тем, что местные жители обладают низшим социальным статусом нежели испанцы, и утверждали права коренных общин на определённые территории[22]. Это связано с постепенным ростом благосостояния науа, которые больше не страдали от эпидемий и преследования со стороны испанцев[23]. Хотя по закону коренные общины имели права претендовать на земельные угодья, судьи практически всегда решали спор в пользу испанцев[24] , таким образом на практике возможность получить земельный участок была практически нулевая[25] .

Многие индейцы, в том числе и науа работали на испанцев в основном без заключения трудового контракта. Каждый богатый испанец для обеспечения собственной безопасности занимался постоянным обновлением рабочей силы. Тогда многие коренные общины науа продолжали существовать как политические субъекты[26].

Период независимости

После обретения Мексикой независимости кастовая система, созданная по расовым критериям, была ликвидирована и больше не использовалась властями, хотя продолжала широко бытовать среди населения[27]. Новая республика определяла всех людей гражданами страны, а не вассалами испанской короны. Однако с данного периода практически не создаётся больше текстов на науатле, а национальное самосознание и язык науа фактически маргинализируются. Это связано с тем, что в период испанского владычества науа получали дополнительные права и привилегии над остальным коренным населением, и им гарантировалась защита языка и культурных ценностей. Например, ранее организовывались суды, где индейские общины могли подавать в суд в случае, если на их посёлки и города совершались набеги. После независимости такие суды перестали существовать[28]. Новая власть не признавала прав коренных народов на их сохранение культуры, социальной и экономической достаточности. Начинается период этноцида, в том числе и науа[29], который приводит к тому, что многие коренные народы подвергаются метисации и забывают родной язык[29].

В XIX веке индейский вопрос становится актуальным. Строительство новой мексиканской нации означало ассимиляцию всех народов, а индейские общины воспринимались властью как главное препятствие экономического прогресса[30]. Параллельно всё более популярными становятся либеральные идеи, предусматривающие право каждого человека на частную собственность и право общин на владение их землями[31]. Поскольку земельная собственность была экономической основой для индейских общих и единственная возможность сохранять национальную идентичность, права на землевладение стало главным вопросом либеральных демократов. В результате 1857 году в конституции страны появилась поправка, отменяющая практику корпоративного имущества. Это также связано с тем, что новый президент Мексики был индейцем-сапотеком[32]. Однако позже новый президент устанавливает в стране диктатуру и отнимает у индейских общих сахарные плантации, что приводит в народным волнениям и в результате революции, ключевую роль в которой сыграли науа. После этого среди науа начался процесс культурного возрождения. Одним из наиболее известных политических и культурных активистов народа науа был Игнасио Мануэль Альтамирано[33][34].

Численность и расселение

10 штатов Мексики с наибольшим населением науа за 2000 год (не учитываются дети младше 5 лет)[35]
Регион Численность Доля от общего населения
Федеральный округ 37 450 0,44 %
Герреро 136 681 4,44 %
Идальго 221 684 9,92 %
Мехико 55,802 0.43 %
Морелос 18,656 1.20 %
Оахака 10,979 0.32 %
Пуэбла 416,968 8.21 %
Сан-Луис-Потоси (штат) 138,523 6.02 %
Тласкала 23,737 2.47 %
Веракрус 338,324 4.90 %
Остальные регионы 50,132 0.10 %
Всего: 1,448,937 1.49 %

К началу XVI века народы науа широко проживали на территории Мексики, Сальвадора, Гватемалы и Никарагуа и во многих регионах были основным населением, многие регионы по сей день носят ацтекские названия. Науатль был официальным языком империи ацтеков и использовался как язык торговли в центральной Америки[36]. Завоевание Мексики испанцами привело к сокращению численности народов науа, они частично подверглись геноциду, а другая часть в период колониального правления подверглась метисации[37].

Сегодня отсутствуют достоверные данные относительно количества представителей народа науа, так как мексиканское государство определяет национальность человека по языковым критериям. Таким образом официальная статистика отражает лишь тех, что владеет родным языком, но по неофициальным данным представителей науа в разы больше, так как многие из них являются носителями испанского языка. По версии правительственной организации INEGI многие науа из-за расовой дискриминации со стороны других коренных народов предпочитают отказываться от своей национальной идентичности[38]. Также при переписи не учитываются дети младше 5 лет, которые составляют дополнительные 11—12 % населения[39]. Согласно данным национальной комиссии по развитию коренных народов численность науа в 2,5 раза выше, по сравнению с официальной статистикой INEGI[40].

На территории Мексики проживает 1,4 миллиона носителей науатля, в том числе и 190 000 для которых этот язык остаётся единственным языком общения[41]. Наибольшая концентрация науа без знания испанского сосредоточена в штате Герреро (24,8 %), по результатем переписи населения в 2000 году. В других регионах доля науа без знания испанского не превышает 5 %[42].

Наибольшее количество носителей языка науатль приходится на штаты Пуэбла, Веракрус, Идальго, Сан-Луис-Потоси и Герреро. Также крупные общины проживают в штате Мехико, Морелос, и Мексиканском федеральном округе, маленькие общины проживают в Мичоакане и Дуранго. До ХХ века носители языка проживали в штатах Халиско и Колима. В результате внутренней миграции представители науа проживают во всех штатах Мексики. Также в результате эмиграции в США диаспоры науа образовались в Нью-Йорке и Калифорнии[43].

В среднем представители науа менее грамотны, чем остальное население Мексики: умеют писать на родном языке 64,3 % (для сравнения: в среднем по стране 97,5 %). Мужчина науа тратит в среднем 9,8 лет на образование, а женщина — 10,1 лет (для сравнения: среднестатистический мужчина Мексики тратит 13,6 лет на образование, а женщина — 14,1)[44].

См. также

Напишите отзыв о статье "Науа"

Примечания

  1. An analytical dictionary of Nahuatl. — Norman: University of Oklahoma Press. — P. 156–157. — ISBN 0806124210.
  2. 1 2 Kartunnen 1992, p. 157—158.
  3. Kartunnen 1992, p. 203.
  4. Kartunnen 1992, p. 145.
  5. Canger (1980, p.12)
  6. Kaufman (2001, p.12).
  7. Kaufman (2001).
  8. Porter Weaver. 1993. pp. 388—412
  9. Account of Bernal Diaz from Victors and Vanquished: Spanish and Nahua Views of the Conquest of Mexico. edited by Stuart Schwartz (Boston: Bedford/ St. Martin’s, 2000).
  10. Restall, 2003
  11. Sarah Cline, The Book of Tributes: Sixteeth-Century Nahuatl Censuses from Morelos. Los Angeles: UCLA Latin American Center 1993.
  12. Mathes, Michael, 1985, The Americas' first academic library Santa Cruz de Tlatelolco, Sacramento» California State Library.
  13. Charles Gibson, Tlaxcala in the Sixteenth Century. New Haven: Yale University Press 1952.
  14. James Lockhart, Frances Berdan, and Arthur J.O. Anderson. The Tlaxcalan Actas: A Compendium of the Records of the Records of the Cabildo of Tlaxcala, 1545—1627. Salt Lake City: University of Utah Press 1986.
  15. Frances Karttunen, «Nahuatl Literacy» in George A. Collier et al. eds. The Inca and Aztec States, pp. 395—417. New York: Academic Press.
  16. S.L. Cline and Miguel León-Portilla, The Testaments of Culhuacan. Los Angeles: UCLA Latin American Center 1984.
  17. S.L. Cline, Colonial Culhuacan, 1580—1600: The Social History of an Aztec Town. Albuquerque: University of New Mexico Press 1986.
  18. Susan Kellogg, «Social Organization in Early Colonial Tenochtitlan-Tlatelolco: An Ethnohistorical Study.» Ph.D. dissertation, University of Rochester.
  19. James Lockhart, The Nahuas After the Conquest, Stanford: Stanford University Press 1992, p. 428.
  20. Lockhart, The Nahuas After the Conquest, p. 428.
  21. Lockhart, Nahuas After the Conquest, p. 450. Lockhart suggests that this might mark a «Stage 4» of language change.
  22. Lockhart, Nahuas After the Conquest, pp. 410-11.
  23. Charles Gibson, The Aztecs Under Spanish Rule. Stanford: Stanford University Press 1964, p. 285.
  24. Gibson, The Aztecs Under Spanish Rule, p. 285.
  25. Gibson, The Aztecs Under Spanish Rule, pp. 285—287.
  26. Lockhart, Nahuas After the Conquest, p. 428.
  27. Frans J. Schreyer, «Native Peoples of Central Mexico Since Independence» in The Cambridge History of the Native Peoples of the Americas, Richard N. Adams and Murdo MacLeod, eds. Vol. II, part 2, 2000, p. 229.
  28. Sarah Cline, «Native Peoples of Colonial Central Mexico», p. 216—217.
  29. 1 2 Schreyer, «Native Peoples of Central Mexico Since Independence» p. 229.
  30. Charles A. Hale, Mexican Liberalism in the Age of Mora, New Haven: Yale University Press 1968, 224—225.
  31. Hale, Mexican Liberalism, p. 225.
  32. Schreyer, «Native Peoples of Central Mexico Since Independence», p. 243.
  33. D.A. Brading, The First America: The Spanish Monarchy, Creole Patriots, and the Liberal State 1492—1867. New York: Cambridge University Press 1991, p. 659, 663
  34. Brading, The First America p. 665
  35. Source: INEGI (2000). Percentages given are in comparison to the total population of the corresponding state.
  36. Sarah Cline, «Native Peoples of Colonial Central Mexico» in The Cambridge History of the Native Peoples of the Americas, Mesoamerica. Volume II, Part 2. Edited by Richard E.W. Adams and Murdo J. MacLeod. New York: Cambridge University Press 2000, p. 187.
  37. Fowler (1985, p.38).
  38. Pablo Yanes. Pobreza, desigualdad y exclusión social en la ciudad del siglo XXI (Spanish), México: Siglo XXI Editores, стр. 228.
  39. [redalyc.uaemex.mx/pdf/312/31200207.pdf Una propuesta para estimar la población indígena en México a partir de los datos censales] 457–471. MÉXICO: El Colegio de México, A.C. (May 2006).
  40. Enrique Serrano Carreto. [www.cdi.gob.mx/index.php?option=com_content&task=view&id=215&Itemid=54 Indicadores socioeconómicos de los pueblos indígenas de México, 2002] (Spanish). Comisión Nacional para el Desarrollo de los Pueblos Indígenas (2002). Проверено 22 декабря 2012.
  41. [www.inegi.gob.mx/prod_serv/contenidos/espanol/bvinegi/productos/censos/poblacion/poblacion_indigena/Hablantes_Nahuatl.pdf Perfil Sociodemografica de la Populacion Hablante de Nahuatl] (PDF). inegi.gob.mx. INEGI (2000).
  42. Put another way, more than 95 % of the Nahuatl-speaking population also speak at least one other language, most usually Spanish. See corresponding tables in INEGI (2000), p. 43.
  43. Flores Farfán (2002), p. 229
  44. [www.inegi.gob.mx/prod_serv/contenidos/espanol/bvinegi/productos/censos/poblacion/poblacion_indigena/Hablantes_Nahuatl.pdf Perfil Sociodemografica de la Populacion Hablante de Nahuatl] (PDF). inegi.gob.mx. INEGI.

Источники

«Википедия» содержит раздел
на ацтекском языке
«Calīxatl»

В Викисловаре список слов ацтекского языка содержится в категории «Науатль»
Canger, Una. Five Studies Inspired by Náhuatl Verbs in -oa. — Copenhagen: The Linguistic Circle of Copenhagen; distributed by C.A. Reitzels Boghandel, 1980. — ISBN 87-7421-254-0.
Canger, Una (1988). «Nahuatl dialectology: A survey and some suggestions». International Journal of American Linguistics (University of Chicago Press) 54 (1): pp.28–72. DOI:10.1086/466074. ISSN [worldcat.org/issn/0020-7071 0020-7071].
Flores Farfán, José Antonio (2002). "[jan.ucc.nau.edu/~jar/ILAC/ILAC_24.pdf The Use of Multimedia and the Arts in Language Revitalization, Maintenance, and Development: The Case of the Balsas Nahuas of Guerrero, Mexico]" (PDF) in Proceedings of the Annual Conference on Stabilizing Indigenous Languages (7th, Toronto, Ontario, Canada, May 11–14, 2000). Barbara Jane Burnaby and John Allan Reyhner (eds.) Indigenous Languages across the Community: 225–236, Flagstaff, AZ: Center for Excellence in Education, Northern Arizona University. OCLC [worldcat.org/oclc/95062129 95062129]. 
Friedlander, Judith. Being Indian in Hueyapan: A Study of Forced Identity in Contemporary Mexico. — New York: Saint Martin's Press, 1975.
Fowler, William R., Jr. (1985). «Ethnohistoric Sources on the Pipil Nicarao: A Critical Analysis». Ethnohistory (Duke University Press and the American Society for Ethnohistory) 32 (1): pp.37–62. DOI:10.2307/482092. ISSN [worldcat.org/issn/0014-1801 0014-1801].
Hill, Jane H. Speaking Mexicano: Dynamics of Syncretic Language in Central Mexico. — Tucson, AZ: University of Arizona Press, 1986. — ISBN 0-8165-0898-4.
Kaufman, Terrence (2001). «[www.albany.edu/anthro/maldp/Nawa.pdf The history of the Nawa language group from the earliest times to the sixteenth century: some initial results]» (PDF) (Project for the Documentation of the Languages of Mesoamerica). Проверено 2007-10-07.
Lockhart, James. The Nahuas After the Conquest: A Social and Cultural History of the Indians of Central Mexico, Sixteenth Through Eighteenth Centuries. — Stanford, CA: Stanford University Press, 1996. — ISBN 0-8047-2317-6.
Restall, Matthew. Seven Myths of the Spanish Conquest. — Oxford and New York: Oxford University Press, 2003. — ISBN 0-19-516077-0.
Sahagún, Bernardino de. Florentine Codex: General History of the Things of New Spain. — translation of Historia General de las Cosas de la Nueva España, 13 vols. in 12 hbk.. — Santa Fe, NM and Salt Lake City: School of American Research and the University of Utah Press, 1950–82. — ISBN 0-87480-082-X.
Suárez, Jorge A. The Mesoamerian Indian Languages. — London: Cambridge University Press, 1983. — ISBN 0-521-22834-4.
Weaver, Muriel Porter. The Aztecs, Maya, and Their Predecessors: Archaeology of Mesoamerica. — 3rd. — San Diego, CA: Academic Press, 1993. — ISBN 0-01-263999-0.

Отрывок, характеризующий Науа

Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.