Науман, Вернер

Вернер Науман Werner Naumann<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Статс-секретарь Имперского министерства народного просвещения и пропаганды
апрель 1944 — 3 мая 1945
Рождение:	16 июня 1909(1909-06-16) Гурау, Силезия
Смерть:	25 октября 1982(1982-10-25) (73 года) Люденшайд
Партия:	НСДАП
Военная служба
Годы службы:	1940—1941
Род войск:	пехота
Звание:	гауптштурмфюрер СС
Сражения:	Вторая мировая война Восточный фронт
Награды:

Вернер На́уман (нем. Werner Naumann, 16 июня 1909, Гурау, Силезия — 25 октября 1982, Люденшайд) — государственный деятель Германии, журналист, бригадефюрер СС (20 апреля 1943).

Биография

Вернер Науман родился 16 июня 1909 года в Гурау в семье помещика и советника административного суда Макса Наумана. В юные годы проникся идеями социализма. В это время в программе НСДАП его больше привлекали не национальные, а социальные элементы. В 17 лет он решил посвятить себя решению проблем классового неравенства. Один молодой рабочий пригласил его на политический диспут, организованный национал-социалистами. Здесь Науман нашел тот дух товарищества, который он искал. В 1928 году он вступил в НСДАП (билет № 101 399) и с самого начала считался фанатичным национал-социалистом. В 1929 году Науман, будучи труппенфюрером СА, вступил в СС, где он состоял членом до 1932 года, а затем снова перешел в СА.

В 1929 году, с отличием окончив реальную гимназию, он поступил на юридический факультет Берлинского университета. Наряду с учебой занимался общественной работой в берлинском руководстве гау и там познакомился с Йозефом Геббельсом. В 21 год Науман был назначен руководителем района Оберлаузиц и унтергауляйтером в Центральной Силезии. В 1931 году он прервал учебу. До 1933 года Науман сделал успешную карьеру в НСДАП. С марта 1933 года в качестве штурмбаннфюрера СА он отвечал за политическую учебу в штабе Эдмунда Хайнеса, заместителя Рёма и фюрера СА. Спустя два месяца в качестве штандартенфюрера СА он камандовал 9-й бригадой СА в Померании, а с июня 1934 года 9-й бригадой СА в Штетине.

30 июня 1934 года – в ходе акции «Ночь длинных ножей» – Науман был арестован. Два месяца спустя его выпустили на свободу. В конце октября 1934 года по ходатайству прокуратуры Штетина он был снова арестован по подозрению в нецелевом использовании служебных денег. Через несколько дней он вышел из-под ареста. Его исключили из СА и лишили звания по причине недисциплинированности вверенной ему бригады, а также использования служебных денег в личных целях. На самом деле речь шла об участии в гомосексуальной оргии.

В начале 1935 года Науман возобновил учебу. В том же году из Берлина он перевелся в Высшую школу в Бреслау и сдал экзамен на дипломированного экономиста. В 1936 году он стал ассистентом на юридическом факультете и начал писать диссертацию на тему «Руководство экономикой и людьми».

В сентябре 1935 года Науман обратился к одному старому товарищу с посьбой помочь ему реабилитировать себя в СА. Процесс против себя он представил в качестве «злобной интриги». Весной 1937 года дело было пересмотрено, и Наумана восстановили в СА. Он снова стал штандартенфюрером и был назначен начальником отдела пропаганды гау и начальником управления пропаганды Силезии.

6 декабря 1937 года Геббельс назначил его своим личным референтом.

Вскоре после этого Науман женился на Урсуле Бекер из Бреслау. От этого брака у него было трое детей. Таким образом, он смог развеять слухи о своей возможной гомосексуальности.

В январе 1938 года Науман в качестве оберфюрера снова вступил в СС. В апреле он стал министерским советником и первым личным референтом министра пропаганды Геббельса. Еще в 1937 году он начал военное обучение в 20-м зенитном полку в Бреслау, а с марта по май 1939 года продолжил его в 12-м зенитном полку в Берлине. С началом войны и до середины 1940 года он был унтер-офицером и вахмистром противовоздушной обороны в Берлине. В мае 1940 года был произведен в лейтенанты резерва. С апреля 1941 года в чине оберштурмфюрера вафен-СС участвовал в военных действиях на Балканах и в СССР.

15 июня 1942 года Науман был включен в «список кандидатов на высшие должности в партии и государстве» и шесть дней спустя получил чин гауптштурмфюрера резерва ваффен-СС. Зимой 1942 года штаб Гиммлера рекомендовал его на должность гауляйтера. В 1943 году Науман был командующим полиции безопасности и СД в Гааге и одним из руководителей группы атташе в Главном управлении имперской безопасности. 20 апреля 1943 года ему было присвоено звание бригадефюрера СС. Науман был четырежды ранен. В результате последнего ранения его признали негодным к военной службе.

22 апреля 1944 года он вернулся в министерство пропаганды и в 34 года стал статс-секретарем. Геббельс считал Наумана «самым надежным сотрудником». Однако начиная с декабря 1944 года тот, старая выслужиться перед Гитлером, собирал компромат на своего шефа.

На личном фронте Науман также действовал за спиной Геббельса – он влюбил в себя его жену Магду. Узнав об этом, министр приказал своему подчиненному порвать связь с Магдой.

В последние дни Третьего рейха Науман командовал батальоном фольксштурма «Вильгельмплац». 29 апреля 1945 года в своем «политическом завещании» Гитлер определил его на пост министра пропаганды вместо Геббельса, который должен был стать рейхсканцлером.

В ночь с 1 на 2 мая 1945 года вместе с М. Борманом, А. Аксманом и другими Науман покинул бункер фюрера. Потом их пути разошлись.

До 1950 года о Наумане не было никаких официальных сведений.

Прежде чем покинуть бункер, он сорвал с себя все знаки отличия, чтобы выдать себя за простого солдата вермахта. По его собственным словам, в советской оккупационной зоне он был пять раз задержан и даже допрошен. Но каждый раз его выпускали на свободу, так как не смогли установить его настоящую личность. В советской оккупационной зоне Науман оставался до 1946 года. Затем он перебрался в Западную Германию, где жил под чужим именем и освоил профессию каменщика. Сдав экзамен на «очень хорошо», он работал в этой профессии до лета 1950 года.

В феврале 1950 года он зарегистрировался в Тюбингене под своим настоящим именем. При этом он заявил, что до апреля 1950 года работал на французские оккупационные власти и добровольно писал отчеты для Второго бюро, французской военной разведки.

С апреля по осень 1950 года Науман жил во Франкфурте-на-Майне. Возможно, с пребыванием здесь была связана его попытка с помощью адвоката д-ра Петера Гаста, бывшего сотрудника министерства пропаганды, пройти денацификацию. 15 июля 1950 года Науман обосновался в Дюссельдорфе, устроившись на работу начальником экспортного отдела фирмы «Cominbel», владельцем которой был Херберт Лухт, бывший референт по вопросам культуры и офицер пропаганды в министерстве пропаганды.

В Дюссельдорфе вокруг Наумана в 1951—1952 гг. сформировался так называемый «Кружок Наумана» («Дюссельдорфский кружок», «Кружок гауляйтеров»), к которому принадлежали различные высокопоставленные нацистские функционеры эпохи Третьего рейха. Помимо того, что эта организация стала самой влиятельной среди неонацистских организаций в Германии в начале 1950-х годов, она пыталась посредством проникновения нацистов в Свободно-демократическую партию Германии (СвДП) и опираясь на её структуры провести в законодательные и исполнительные органы власти Германии своих людей и повернуть развитие ФРГ в нацистское русло. Ввиду бездействия властей ФРГ английские оккупационные власти в ночь с 14 на 15 января 1953 года арестовали Наумана и шестерых других руководителей кружка по подозрению в антиконституционный деятельности.

Английские оккупационные власти передали следствие и судопроизводство по делу Наумана и других западногерманской юстиции, однако Федеральный Верховный суд Германии закрыл дело.

После освобождения Науман участвовал в деятельности правой Германской имперской партии, а позже стал директором в фирме по производству электромонтажной техники «Busch-Jaeger Elektro GmbH» в Люденшайде, принадлежавшей пасынку Геббельса Харальду Квандту.

Награды

• Железный крест, 1-го класса (1939)
• Железный крест, 2-го класса (1939)
• Знак за ранение (чёрный) (1939)
• Шеврон старого бойца
• Крест военных заслуг 1-й степени без мечей
• Крест военных заслуг 2-й степени без мечей
• Золотой партийный знак НСДАП
• Медаль За выслугу лет в НСДАП в бронзе и серебре
• Кольцо «Мёртвая голова»
• Почётная сабля рейхсфюрера СС

Литература

• Beate Baldow: Episode oder Gefahr? Die Naumann-Affäre. Dissertation zur Erlangung des Doktorgrades eingereicht am Fachbereich Geschichts- und Kulturwissenschaften der Freien Universität Berlin im November 2012.
• Залесский К.А. Вожди и военачальники Третьего рейха: Биографический энциклопедический словарь.. — М.: «Вече», 2000. — С. 288–289. — 576 [16 илл.] с. — ISBN 5-7838-0550-5.

• Залесский К.А. Кто был кто в Третьем рейхе: Биографический энциклопедический словарь.. — М.: ООО «Издательство АСТ»: ООО «Издательство Астрель», 2002. — С. 484. — 942 [2] с. — ISBN 5-17-015753-3 (ООО «Издательство АСТ»); isbn 5-271-05091-2 (ООО «Издательство Астрель»).

• Залесский К.А. СС. Охранные отряды НСДАП.. — М.: Эксмо, 2004. — С. 372. — 656 с. — ISBN 5-699-06944-5.

• Залесский К.А. НСДАП. Власть в Третьем рейхе. — М.: Эксмо, 2005. — С. 359. — 672 с. — ISBN 5-699-09780-5.

Ссылки

• [portal.dnb.de/opac.htm?query=Woe%3D124730884&method=simpleSearch Литература о Вернере Наумане в каталоге Немецкой национальной библиотеки]
• [scepsis.net/library/id_3040.html Рейнхард Опитц «Неофашизм и тенденции его развития в федеративной республике Германии»]
• [avto-milena.ru/servis/concern_bmw22/ Политика семьи Квандт]

Отрывок, характеризующий Науман, Вернер

– Voyons a qui en avez vous avec votre Roi de Prusse? [Ну так что ж о прусском короле?]
Ипполит засмеялся, как будто ему стыдно было своего смеха.
– Non, ce n'est rien, je voulais dire seulement… [Нет, ничего, я только хотел сказать…] (Он намерен был повторить шутку, которую он слышал в Вене, и которую он целый вечер собирался поместить.) Je voulais dire seulement, que nous avons tort de faire la guerre рour le roi de Prusse. [Я только хотел сказать, что мы напрасно воюем pour le roi de Prusse . (Непереводимая игра слов, имеющая значение: «по пустякам».)]
Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все засмеялись.
– Il est tres mauvais, votre jeu de mot, tres spirituel, mais injuste, – грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. – Nous ne faisons pas la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le mechant, ce prince Hippolytel [Ваша игра слов не хороша, очень умна, но несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!] – сказала она.
Разговор не утихал целый вечер, обращаясь преимущественно около политических новостей. В конце вечера он особенно оживился, когда дело зашло о наградах, пожалованных государем.
– Ведь получил же в прошлом году NN табакерку с портретом, – говорил l'homme a l'esprit profond, [человек глубокого ума,] – почему же SS не может получить той же награды?
– Je vous demande pardon, une tabatiere avec le portrait de l'Empereur est une recompense, mais point une distinction, – сказал дипломат, un cadeau plutot. [Извините, табакерка с портретом Императора есть награда, а не отличие; скорее подарок.]
– Il y eu plutot des antecedents, je vous citerai Schwarzenberg. [Были примеры – Шварценберг.]
– C'est impossible, [Это невозможно,] – возразил другой.
– Пари. Le grand cordon, c'est different… [Лента – это другое дело…]
Когда все поднялись, чтоб уезжать, Элен, очень мало говорившая весь вечер, опять обратилась к Борису с просьбой и ласковым, значительным приказанием, чтобы он был у нее во вторник.
– Мне это очень нужно, – сказала она с улыбкой, оглядываясь на Анну Павловну, и Анна Павловна той грустной улыбкой, которая сопровождала ее слова при речи о своей высокой покровительнице, подтвердила желание Элен. Казалось, что в этот вечер из каких то слов, сказанных Борисом о прусском войске, Элен вдруг открыла необходимость видеть его. Она как будто обещала ему, что, когда он приедет во вторник, она объяснит ему эту необходимость.
Приехав во вторник вечером в великолепный салон Элен, Борис не получил ясного объяснения, для чего было ему необходимо приехать. Были другие гости, графиня мало говорила с ним, и только прощаясь, когда он целовал ее руку, она с странным отсутствием улыбки, неожиданно, шопотом, сказала ему: Venez demain diner… le soir. Il faut que vous veniez… Venez. [Приезжайте завтра обедать… вечером. Надо, чтоб вы приехали… Приезжайте.]
В этот свой приезд в Петербург Борис сделался близким человеком в доме графини Безуховой.


Война разгоралась, и театр ее приближался к русским границам. Всюду слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию; в деревнях собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые.
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.
В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.